КИТА unofficial

Вот нашла в инете рассказик))

Новогодняя быль


Алька вернулась с работы в три часа дня. Настроение прекрасное! На улице снежок!
Вспомнился стишок из детства, который Алька напевала всю дорогу, когда шла домой:

- Снег! Снежок! Снежочек!
Миленький дружочек...

По дороге домой она заскочила в магазин, накупила продуктов к праздничному столу. Неожиданно ей на глаза попался плюшевый медвежонок, который так был похож на того медвежонка - из детства, которого ей подарил Олег...

Мысли путались в голове Али: - Ах, не будем о грустном в канун Нового года. Как говорит папа: - Человек должен уметь сам себе создавать настроение!

Её лучшая подруга, Наташа, звала Альку к себе домой - встречать Новый год в кругу семьи. Но как Алька к ней пойдёт? У Наташи муж, двое очаровательных детей, а она одинокая.

- Зачем мешать её дружной семье, - думала Алька. И, не задумываясь, Алька выпалила подруге: - Буду дома, сама, но понимаешь, я так решила.

А вот сейчас, держа в руках плюшевого медвежонка, она сразу же мыслями погрузилась в то далёкое и такое близкое детство...

Училась Аля хорошо, можно сказать, отлично. День за днём, новый класс, новые предметы, и вот тебе уже 8, 9, 10 лет. В седьмом классе у них появился "новенький". Звали его Олег. И почему-то Дарья Михайловна, классный руководитель, решила посадить этого мальчика за одну парту с Алькой. Какое-то непонятное чувство вызывал у неё этот "новенький" мальчик: беспокойство или тревогу...

Спустя некоторое время они подружились. Шли годы, вместе с Олегом они пережили насмешки и дразнилки одноклассников:
- Тили-тили тесто!
Жених и невеста!

Вот и десятый класс, и никто в школе не сомневался в любви Олега и Али. Аля очень сильно повзрослела, и все, кто знали её, так и говорили: - Ты стала такой красивой, прямо распустилась, как Аленький цветочек. Олег её так и называл: - Мой Аленький.

Их давно все поженили, и даже учителя спрашивали: - Ну, на свадьбу-то позовёте?

Але исполнилось 16 лет. Было много цветов и подарков, но один был самым дорогим... Это был плюшевый медвежонок, которого ей подарил Олег. Медвежонок был таким симпатичным, с маленькими чёрненькими глазками и смешным кривым ротиком. Неужели хоть кто-то понимает, что она всё ещё маленькая девочка и хоть иногда ей хочется поиграться украдкой с игрушками, а теперь у неё есть такая славная и забавная, как эта...

Аля поступила в Университет на филологический факультет, а Олега забрали в Армию. Служил он в Германии. Сколько же писем она ему написала, и сколько он ей в ответ. Письма приходили каждый день, и Алька бережно их складывала и пронумеровывала: 121, 122, 123...
Мама с папой смеялись над ними: - Есть ещё на свете такие Тристан и Изольда...

Неожиданно Олег приехал в отпуск. Она помнит, как они гуляли по Набережной и вдруг он взял Альку за талию, крепко прижал к себе и сказал:
- Аленький, милая моя, я очень тебя люблю, но у меня такое чувство, что ты моей не будешь.
- Как же так Олежек!? Ведь я так много лет жду этого дня. И как тебе такое в голову пришло? - сердито ответила Аля.

Десять дней отпуска пронеслись, как одно мгновение.
- Но почему вот так всегда в жизни происходит, как что-то неинтересное и обыденное, так тянется и тянется, а как что-то хорошее и волнующее, так пролетает так быстро, - думала Аля, которая никак не могла отойти от такого тяжёлого расставания с Олегом. Аля плакала, Олег тоже не выдержал и заплакал, а его мама смеялась: - Ну, глупенькие, ведь осталось-то ждать всего три месяца, больше ведь прошло.

Неделю Алька просидела дома за дневниковыми записями: "Олежек, солнышко моё родное, как я тебя люблю! Ты один, единственный на всю жизнь!"
Но неделя прошла, ей позвонила Наташа и пригласила Алю к себе домой на день рождения.

Игоря Аля заметила сразу, и подумала: - Да, такой парень красивый, с большими карими глазами и чёрными вьющимися волосами, умный, весельчак, в центре внимания... вскружит голову, пожалуй, ни одной девчонке.

А он так и сделал - вскружил голову, да и не только Але, но и маме, и бабушке с дедушкой. Казалось, в него влюбилась вся семья, только один папа отмалчивался.
А мама говорила Альке: - Ну, что Олег? Чего ты переживаешь? Была любовь, с кем ни бывает? Ему ещё учиться нужно. Сколько ждать придётся? А Игорь "мореходку" закончил, в рейс собирается, с ним не только весело, но и надёжно.
И Алька не выдержала, поддалась... Закрутился роман, в мае сыграли свадьбу, затем Игорь сразу же ушёл в рейс.

А в июне вернулся домой Олег. Их встреча была недолгой. Олег всё время опускал глаза вниз, почему-то считая виновным во всём себя: - Не уберёг, не смог, другой оказался красивей, лучше, умнее. Прости меня, Алька, за всё прости.

Але трудно было подобрать слова утешения, да и нужно ли? Она шла по привычной дороге от его дома к своему, тёплый летний ветерок обволакивал всё её заплаканное лицо...

Олег уехал на Север, на заработки, как говорили Альке их общие друзья и знакомые. Прошло десять лет, а Аля так ничего о нём и не знала, да и никто из знакомых ничего о нём не знал, как в воду канул. Родители Олега переехали на другую квартиру, тревожить их Але не хотелось. Наверняка, у Олега давно семья, дети, зачем ворошить старое...

С Игорем у Али жизнь, как говорится, не сложилась: он оказался симпатичным и приличным "бабником". Больше всего на свете, она не любила, когда ей врут. И когда в очередной раз он явился домой пьяный, а на вороте рубашки были явные остатки губной помады и при этом он рьяно доказывал, что был в гостях у старого приятеля, с которым они не виделись со школьных времён, Аля не выдержала и вытолкала его за дверь, на этот раз навсегда. Через некоторое время состоялся суд. На суде Игорь рассказывал о своей любви к Але, обвинял во всём Алину мать, которая вмешивалась в их семейную жизнь... К радости Али, ему никто не поверил, и так как детей у них не было - прожили-то они всего ничего - полгода, имущества совместного не нажили - и поэтому развели их быстро.

А после суда он пригласил Алю в "кабак" - отметить обретённую свободу, и когда она отказалась, он ответил ей очень грубо:
- Ну, и дура же ты! Начиталась своих книжек, принцесса! Жизнь - это не красивый роман, запомни, и нужно уметь закрывать глаза на некоторые вещи!
Аля ничего не ответила, она даже не обиделась, потому что этот чужой человек давно перестал её интересовать.

Так и пролетели все эти долгие десять лет. Были короткие встречи и непродолжительные романы, но все герои оказались "героями не её романа". Смирившись со своей участью, Алька увлеклась театром. Вначале это было лёгкое увлечение в театральном кружке, потом её заметил один режиссёр, пригласил на роль, потом была ещё одна роль, другая. Кроме этого, у Альки был прекрасный голос с серебристым тембром. И потому Аля очень быстро превратилась в ведущую актрису Музыкального театра.

А сегодня она играла в спектакле для детей Снегурочку. Как же она любила этого непосредственного доброго и искреннего маленького зрителя! Несмотря на то, что Аля получила такой прекрасный положительный заряд от самого благодарного зрителя, но всё равно после игры на сцене, всегда чувствуешь бешеную усталость, и поэтому Аля сама не заметила, как уснула.

Разбудил её неожиданный телефонный звонок. Она взглянула на часы - 9 часов вечера.
- Ну, я и сплю, так ведь можно весь Новый год проспать, - отчитывающим себя саму голосом пробурчала сонная Алька, и взяла трубку телефона:
- Ало, я вас слушаю!
- Здравствуйте! Деда Мороза вызывали?
- Да какого Деда Мороза? По какому номеру вы звоните? - Аля бросила трубку. Почему-то сжалось сердце: голос показался таким знакомым. - Это голос из детства, - скользнула мысль. Но хлопоты приготовления праздничного стола перемешали все её мысли, вот уже и "Голубой Огонёк" начался. - Как всё-таки здорово, что я решила праздновать этот Новый год впервые одна!- думала Алька, наливая себе в бокал "Шампанского".

В квартире раздался звонок.
- Ну, кто там ещё? Неужели кто-то из жалости решил меня навестить. А время-то - без пяти двенадцать. Ну, шутники, - не переставала бубнеть себе под нос Алька. Она почему-то схватила плюшевого медвежонка и пошла открывать дверь.
- Деда Мороза вызывали? - выпалил мужчина в костюме Деда Мороза. Алька хотела нагрубить этому наглому дяденьке, но что-то её остановило. Его глаза... Они светились такой радостью.
- Вы знаете, Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, - отвечала ему смущённая произошедшим Аля.
Неожиданно он снял шапку и бороду.
Нет! Этого не может быть!
В глазах у Альки потемнело. На пороге стоял он - её единственный, любимый, родной и такой долгожданный... Олег.
- Ну, здравствуй, Алечка! Наконец-то Дед Мороз нашёл свою Снегурочку!
Аля вскрикнула и бросилась к нему в объятия:
- Теперь я тебя никогда и никуда не отпущу! Слёзы радости залили лица обоих. Он целовал её заплаканное лицо и, казалось, что не было всех переживаний, не было столь долгих лет разлуки...
Из комнаты донёсся бой Курантов.
И Алька прошептала:
- Олежек, любимый, я поздравляю тебя с Новым годом!!! Это лучший Новый год в моей жизни!
- В нашей, Аленький, жизни, - нежно поправил её Олег.

Оксана Орлова
: 08 Января 2007, 22:37:01
--------------------------------------------------------------------------------
Снежная любовь


Она шла по заснеженному тротуару, держа в руках праздничный торт, думая о чем- то, на губах застыла грустная улыбка. Уже 20.00, ее ждали, очень ждали, а она как всегда задержалась на работе. Даже сегодня 31 декабря работа, работа, работа. Это все что ее интересовало в жизни работа и Он. Он сейчас, конечно же, сидит у телевизора, периодически заглядывает в холодильник и посматривает на часы: «Ну вот, опять задержалась, так и Новый год не долго пропустить!» Из-за угла появилась машина, фары ослепили глаза и .вот неудача, девушка поскользнулась и упала на снежную перину тротуара, торт вырвался из рук хозяйки, удачно приземлился на лобовом стекле «Форда». Водитель притормозил, вышел из машины, недоуменно смотрел то на девушку, лежащую на снегу, то на стекло машины, по которому плавно съезжали красные розочки, точнее то, что от них осталось. Девушка попыталась встать, было слишком скользко, ушибленная нога ужасно ныла. «Сегодня, очевидно, не мой день», - подумала она.

- Вам помочь? - вежливо спросил молодой человек.
- Спасибо, вероятно, когда Вы тормозили, это на Вас сказалось, иначе бы предложили помощь, не дожидаясь, пока я примерзну к тротуару.
- Нет, надо же. Залепили в меня тортом, еще и язвите! - возмутился хозяин «Форда», празднично украшенного сливочными цветами.
- Ну, не в Вас, а в Вашу машину, если бы я намеренно целилась, то попыталась попасть хоть в одну фару, может тогда, у меня появился бы шанс дойти домой не хромая.

Молодой человек подошел к уже начинающей надоедать своим ворчанием девушке.
«Нужно ее поскорее доставить домой», - молча поставил на ноги.
От такой встряски с головы обладательницы милого «ворчливого» голоса упал капюшон, и он увидел ее красивое лицо, но его поразили ее глаза. В одно мгновение он просто утонул в этих черных, как ночь глазах, в этом омуте боли и печали, нежности и страсти. «Глаза это зеркало души - какой глупой казалась это фраза раньше, глаза это просто орган зрения, но сейчас я готов поверить в то, что знал ее всегда и знаю все о ней».

- Извините за машину, - девушка попыталась вырваться из сильных рук, - спасибо за помощь, дальше я сама.
- Я понял, спрашивать у Вас что-либо бесполезно, так что, Ваш адрес, и я мигом доставлю.
- Я сама доберусь, мы стоим как раз у моего дома. Ой! - сделав шаг, девушка повисла на руке спутника. Он подхватил ее на руки.
- Адрес, сударыня, иначе Новый год Вы проведете под открытым небом.
- Вот и Ваша квартира, гости заждались, наверное, - сказал молодой человек, опуская девушку на лестничную площадку, и нажал на дверной звонок. Дверь тут открылась.
- Мама, наконец-то, я уже собирался тебя идти встречать. А почему ты хромаешь? С тобой вс6е в порядке? - без остановки задавал вопросы очень похожий на девушку черноглазый мальчишка.
- Со мной все в порядке, возьми мое пальто, просто немного поскользнулась, а этот дядя помог мне дойти. Извините, я задержала, Вас, наверное, ждут. Не знаю даже, как Вас зовут...

- Феликс. А Вас?
- Татьяна. Спасибо, Феликс, и счастливого Вам Нового года. До свидания.
Дверь закрылась. «Неужели так бывает, простая случайность, а во мне как будто все перевернулось, не смогу ее забыть, не хочу ее забывать», - думал Феликс, медленно идя к машине.
Таня стояла на кухне и смотрела в окно. «Кто он? Почему так забилось сердце, а я ведь даже забыла, где оно находиться? Нет, это наивные глупости, просто празднично-лирическое настроение и вечное ожидание чуда в Новогоднюю ночь. Но мне уже 30 лет, у меня «взрослый» сын, пора перестать верить в сказки, чудес не бывает. Все, пора накрывать стол».

- Мам, а где торт? - голос сына прервал ее из невеселые мысли.
- Понимаешь, Толечка, торту сегодня повезло меньше, чем мне, его не удалось спасти. Но у нас на сладкое будет много-много шоколадных конфет.
- Хорошо, конфеты если их много спасают положение. Давай я помогу тебе накрыть стол, а ты поменьше ходи, садись, я тебе расскажу, какую классную горку мы с ребятами сегодня соорудили за домом.
В суете и разговорах прошли несколько часов. И вот все готово к встрече Нового года.

- Бедный Ипполит, мама, давай, что-нибудь другое смотреть.
- Хорошо, поищи, может «Аншлаг», - Таня старалась поудобнее разместиться на диване, нога все еще ныла.
Раздался звонок в дверь. Татьяна посмотрела на часы. «11.00, кто мог заблудиться в это время, когда все сидят за столом».
- Мам, может это Дед Мороз? - с надеждой в голосе спросил сын и побежал открывать дверь. Через минуту раздался восторженный возглас из коридора.
- Ух, ты, ну и собака!
- Собака? Осторожней! - Таня мигом вскочила с дивана, не обращая внимания на ногу, влетела в коридор и застыла от удивления. В дверях стоял Феликс с огромной плюшевой собакой, тортом и каким-то пакетом.

- Ну, как похож я на Деда Мороза? - весело спросил он.
- Похож, похож, - радостно крикнул Толик.
- Что Вы тут делаете? - поинтересовалась Татьяна.
- Встречаю Новый год или мне его встречать под Вашей дверью? - закрывая за собой дверь, ответил нежданный гость и вручил игрушку радостному мальчишке. - Торт к столу, компенсация за потерянный.
- Не стоило так беспокоится, мы смирились с этой потерей. Странно, но Вы совершенно не похожи на человека, которому негде и не с кем встречать Новый год. Хотя, конечно, мы не станем выгонять Вас на мороз, проходите, - неуверенно произнесла хозяйка.

- Спасибо, - вешая куртку и проходя в зал, сказал Феликс -просто я решил встретить Новый год там, где мне больше всего хотелось. Анатоль, как на счет тарелки и вилки?
- Я мигом.
- Знаете, с Вашей самоуверенностью не соскучишься, - наполняя тарелки салатами, прокомментировала Татьяна. Такого поворота событий она не ожидала.
- А что у вас в пакете?- полюбопытствовал Толик.
- Через пол часа пойдем запускать ракеты, будет настоящий салют, - ответил Феликс, доставая из пакета бутылку Шампанского. - Президент уже намекает с экрана, что пора встречать Новый год, подавайте бокалы.
- С Новым годом! Счастья и любви! А Вы, Таня, верите в любовь с первого взгляда? - внимательно смотря в глаза девушке, спросил Феликс.
- Может быть, но большие сомнения на счет счастья, - печально улыбнулась в ответ Татьяна.
- Тогда, за счастье без сомнения!
«Почему с ним так спокойно, что даже готова поверить в эти сказочные слова?» - подумала под звон бокалов Таня.
- Может уже пора делать салют? - с надеждой в голосе спросил у Феликса мальчик.
- Конечно, идем.
- Ура!
И через 5 минут Татьяна увидела, как веселая парочка суетилась во дворе, устанавливая и поджигая ракеты. Ракеты с воем взлетали и с неба сыпались разноцветные звезды. Когда мужчины явились домой, их уже ждал горячий чай.

- Мам, ты видела, это даже лучше салют, чем по телевизору показывают, - счастью, и радости Толика не было придела.
- Раздевайтесь, салютмэны, пойдемте пить чай с тортом.
В углу елка мигала фонариками, по телевизору шла новогодняя «Золушка», на диване мирно посапывал уставший мальчуган, улыбаясь во сне.

- Танюшка, я приглашаю тебя на танец.
Она протянула ему свои руки. «Я верю тебе», - читал Он в ее глазах.
«Не бойся, я с тобой», - отвечали его глаза. Большие сильные руки заключили в свои объятия хрупкую девушку, защищая ее от всех бед и ненастий этого мира. Поцелуй, это был самый нежный поцелуй, который длился вечность, вечность длинною в жизнь. Нужны ли слова, когда губы коснулись сердец, и сердце Снежной королевы оттаяло. Это была судьба. Фортуна улыбнулась в эту снежную сказочную ночь и подарила двум ищущим любовь друг друга.

Наверное, это было бы сказочно банально, сказать - они не разлучались ни на один день, и всегда были вместе. И счастье их было бесконечным. А в жизни, пока еще надеюсь, что, как и в сказке. Какая была бы скучная жизнь, если кругом были одни прагматики, и все шло по правилам жизни, не имея исключений. Тогда не стоило бы жить в этой «Матрице», где все запрограммировано. Мечтать, любить и быть счастливыми вот смысл жизни!

Татьяна Снег

Предлагаю и вам всем писать сюда найденные интересные рассказы

М-дя...
хорошие конечно, но смахивают на те, что печатают для 30-40-летних дамочек в женских журналах =/

Не бывает все так смазливо-слащаво красиво.
Не верю я в это. Люди ждут чего-то от Нового Года, но чудеса не происходит за пять минут до 00:00.
Сорри, за критику. Но это ИМХО.

Какого цвета твоя любовь?


- Какого цвета твоя любовь ко мне?
- Что?
- Я спрашиваю, какого цвета твоя любовь ко мне?
- Я не понял вопрос.
- Ну, хорошо. Тогда спроси у меня какого цвета моя любовь к тебе.

Он потянулся, зевнул и на выдохе еле разборчиво спросил:
- Ну, и какого же?..
- Зелёного!
Он перестал зевать и пристально посмотрел на меня.
- Зелёного, - повторила я.
- А почему не красного? - спросил он с улыбкой.
- Потому что красный - это пожар, это огонь, пламя - назови, как хочешь.
- Но ведь именно красный и ассоциируется у всех с любовью!
- Не у всех, а только у тех, кто "горит"!
- А ты, значит, не "горишь"?
- Нет.
- Спасибо. Приятно в начале дня узнать, что она, видите ли, тобой не горит.

- А разве это плохо? Во мне горит костёр. Сначала он горит очень сильно, потому что ты сделал всё правильно, как по писаному. Ты до меня уже не раз "разводил костры" и поэтому ты знаешь технологию. Сначала ты нашёл удобное для этого место, потом собрал поблизости сухих веток - избитых комплиментов и знаков внимания, правильно их выстроил. Этого вполне достаточно, чтобы разжечь огонь. Затем ты подбрасываешь туда дрова потолще, потом бросаешь полено. Пока ты собирал "дрова", которые будут гореть в моём "костре", ты устал. Костёр горит ярко, тебе тепло и ты доволен. Но вот он начинает затухать. Поблизости ничего нет, что можно было бы подбросить, а бежать куда-то уже нет сил. Можно продлить удовольствие - снять с себя одежду и принести её в жертву языкатому чудовищу, но пройдёт немного времени и она тоже перегорит - но теперь ты не сможешь даже никуда уйти, ты связан по рукам и ногам. А костёр всё равно потух.
Вот и получается, что такая любовь из красного цвета очень быстро превращается в серый - как костёр в дым. А серый цвет - он же никакой для любви.

- Так, так, так, - сказал он. Затем повернулся набок, подпёр голову ладонью, а локтём вгрузнул в подушку. Сонливость его прошла, он улыбнулся:
- Интересно, а жёлтый?
- О жёлтом вообще не хочу говорить - какой-то предательский цвет. Привлекает внимание, ты на него смотришь-смотришь, а потом всё вокруг кажется жёлтым! Да и вообще, глаза от него болят.
- Ну, хорошо, это понятно. Черный тоже понятно - это не цвет любви.
- Нет, подожди. Любовь бывает всех цветов! Любовь сама по себе - радуга! Каждый раз поворачивается к человеку новым оттенком.
- Ну, не чёрным же! - вступил он со мной в спор.
- А почему нет?! Разве не бывает такого, что любовь делает человека злее, замкнутее, он становится агрессивным. И это мы говорим не о неразделённой любви - только о взаимной! Речь идёт о том, как люди влияют друг на друга, это как смешивание красок. Ты - белая краска, я - чёрная, какая из них "сильнее"?
- Чёрная, конечно!

- Почему это "конечно"?! Сильнее та, которой больше. Но даже если их смешать в равной пропорции, то "чистого" цвета уже всё равно не будет - чисто-чёрного или чисто-белого, вот так и люди. Кто-то один "заливает" другого своим цветом, потому что его у него в избытке, а тот либо принимает не сопротивляясь, навязываемый оттенок, забывая при этом о своём, либо вступает в борьбу за "сочетание" цветов. Но чем бы не закончилась эта борьба - "чистого" цвета не останется ни у первого, ни у второго! Краски уже смешаны. Он смотрел на меня очень внимательно.

- Фиолетовый, - словно вынося приговор, сказал он.
- Фиолетовый, - поморщилась я, - нет. Моя любовь к тебе не может быть фиолетовой, во-первых, я не люблю этот цвет, а во-вторых, нет, на этом и остановимся.
- Голубой, синий, - не унимался он.
- Ничего не могу с собой поделать, голубой для меня - это небо! Небо - это птицы, птицы - крылья, крылья - мечта! Ну, а мечта - это молодость. Значит, голубой цвет более присущ молодой любви, любви в раннем возрасте, когда ты прибываешь в эйфории, превозносишь партнёра, идеализируешь что ли. Синий для меня - это цвет всепрощения. Ну, вот не знаю, если ты всё прощаешь человеку - это синий.
- Зелёный, - мягко сказал он.
- Зелёный, - повторила я и глубоко вздохнула.

В комнате повисла тишина. Он не сводил с меня глаз. Я почувствовала как ему не терпится поторопить меня, но сказать сейчас одно ненужное нервозное слово - значит переломать все кисти тогда, когда картина ещё не закончена. Понимала это я, знал это и он, терпеливо выжидая моих пояснений, но я не торопилась.

- Каждое утро мы просыпаемся в одной постели, - наконец начала я, - я вижу в окне утренний свет и вижу тебя. Начало нового дня. Зарождение чего-то нового - это зелёный цвет. Каждое утро начинается по-разному: то меня будят золотые лучи солнца, пробиваясь сквозь плотные шторы, то я просыпаюсь от шуршания серого дождя. Зимой я вижу в окне белый снег, летом - зелёные листья. За окном картина меняется, а в нашей спальне - нет, каждое моё утро начинается с тебя. Значит, новый день - это Ты. Это зелёный.

Я кормлю тебя завтраком и неизменно ставлю перед тобой чашку зелёного чая. Я знаю, какой именно зелёный чай ты пьёшь, и каждый раз, встречаясь с такой пачкой на полке в магазине, я всегда забираю одних с собой, даже если дома таких уже две. Зачем? Потому что не хочу оставлять твой чай, а значит Тебя, кому-то другому. И это зелёный.

Я знаю - ты не любишь моё зелёное платье, тебе кажется, что оно "слишком короткое". Именно поэтому мне хочется надевать его чаще, но не для того, чтобы подразнить тебя, а для того, чтобы не расставаться с тобой целый день, пусть даже мысленно. Это тоже - зелёный.

Бывает, мы не понимаем друг друга, и даже ссоримся. Зная мою вспыльчивость, ты первым делаешь шаг навстречу. В этой ситуации, ты всегда придерживаешься синего цвета - ты меня прощаешь, в то время как меня "захлёстывает" едкий жёлтый. Но ты подходишь со спины, обнимаешь, утыкаешься лицом в мою шею, и краски смешиваются. А знаешь, что будет, если смешать две акварельные краски: синюю и жёлтую?

Впервые я повернула голову, чтобы посмотреть на него. Он был очень внимателен. В ответ на мой вопрос он едва заметно качнул головой.

- Получится зелёный цвет, - ответила я, не сводя с него глаз. Мы смотрели друг на друга, но я сдалась первой и отвела взгляд. Он продолжал смотреть на меня. Я глянула в окно - уже совсем рассвело.

Я улыбнулась, и вновь повернулась к нему.

- Какого цвета твоя любовь ко мне? - продолжая улыбаться, я скользнула взглядом по его плечам, губам и остановилась вновь на глазах. В одно мгновение он оказался надо мной и, опустившись на руках, поцеловал

А вот этот как вам?

ммммм...
зеленый - хороший цвет. да.
сегодня меня попросили красивый, очень стильный бело-серовато-оранжевый сайт перекрасить в зеленый, болотно-зеленый. я рвал и метал по всему офису =/
...
только уточните пожалуйста оттенок. #00ff00 ?..

з.ы. а давайте сменим тему, а то что-то лямурная тема поднадоела  ^-^

Юрий Погуляй

         
         
          Мы - Зло. Мы - страх детей и ужас женщин. Мы - кошмары мужчин. В наших глазах нет ничего, кроме вселенской Тьмы. Там нет даже жажды крови, лишь безмолвная пустота Мрака. Нам чужда жалость. Мы - Зло.
          С нашими именами связаны сгоревшие города и тысячи убитых. С нашими знаменами, рядом, словно их рабыня, следует Смерть. Мы уже не помним, что такое смех. Любой... Даже издевательский. На наших сапогах налипшая грязь, в которую мы кровью врагов превратили дорожную пыль. Мы - Зло.
          Наши клинки уже по привычке забирают чужие жизни. Наши доспехи сотни раз встречали вражескую сталь, но они по-прежнему верно служат нам. На наших щитах кровавое око. Око боли. Сквозь прорези в помятых шлемах нам виден этот мир в наилучшем ракурсе. В ракурсе боя. Мы - Зло.
          У нас нет жизни - есть лишь существование... И есть дороги. Дороги, по которым мы маршируем одной литой колонной. Стальной змеей, разрушающей все на своем пути. Острием меча в пока еще живой плоти мира. Мы - Зло.
          Мы непобедимы. Каждое сражение неминуемо заканчивается нашей победой. Она не приносит радости и утешения. Она не приносит ничего... Мы - Зло.
          Мы шагаем по дорогам мимо скорчившихся в агонии лесов, мимо дымящихся пожарищ, мимо заполненных трупным ядом рек. Мы кара этого мира. Мы его награда. То, что он заслужил... Мы его дети, рабы дорог. Мы не знаем, куда придем завтра, и мы не помним, откуда ушли. У нас нет дома... Мы - Зло.
          На привалах мы собираемся у костров и долго смотрим на огонь, не обращая внимания на сидящих рядом. Мы даже не знаем, как зовут тех, кто прикрывает нас во время боя. Так же, как не знаем имен бойцов, кому сами защищаем спину. Нам это безразлично. Мы - Зло.
          Лишь по ночам, просыпаясь в холодном поту, мы оглядываемся и замечаем друг друга. Лишь когда Тьма царит над миром, мы понимаем, что души наши все еще живы. Лишь тогда мы осознаем, ЧТО мы делаем, лишь тогда пытаемся понять ЗАЧЕМ. Нас гнетет мысль, что мы - Зло.
          Но наутро мы, отбрасывая все мысли, вновь колонной двигаемся в путь. У нас нет выбора. У нас его и не было. Но каждый боец ждет, когда найдется сила, способная остановить нас. Когда найдется Добро. И если на встречу выходит вражеская колонна, мы молча, без клича, но с надеждой идем в бой. Так же, как и они... И побеждаем... Мы - Зло.
          Иногда нам кажется, что Добра, как такового, нет. Иногда нам кажется, будто те колонны, что встречаются нам на дорогах, ничем не отличаются от нашей. Просто им больше везет. Иногда нас посещают мысли, от которых хочется выть. Мысли о том, что неужели мы и есть Добро?
          Наш путь долог, как вечность, и для каждого начался по-своему, пока не вывел на дорогу, где шла колонна. С тех пор путь колонны - его путь. И сойти с него значит - умереть. Хотя неизвестно, что хуже... Мы - Зло. Мы - единое целое. Мы звенья одной гигантской цепи и никому не под силу разорвать ее. Даже нам самим.
          Порой нам хочется, чтобы колонна оказалась нашим ночным кошмаром. Порой нам хочется услышать в свой адрес что-то ласковое... Хорошее... Отголоски прошлого... Эхо пустых желаний. Ибо мы - Зло. Мы стали им каждый по своей причине, но одно у нас общее. То, что и привело нас в колонну. Неудовлетворенная жажда Добра в мире Безразличия. Неспособность дать его окружающим и желание непременно получить самим. Глупость? Поэтому мы - Зло.
          Поэтому наши клинки пьют кровь врагов. В каждом враге мы видим себя. Мы мстим... Мы мстим за себя и себе. Мы колонна... Мы зло... Наш путь долог, как вечность. Но мы ждем его окончания. Каждый из нас помнит ту небольшую деревушку. Помнит стоящих на дороге улыбающихся женщин и детей, помнит румяный хлеб в руках встречающих. Каждый помнит, как колонна, не сбавляя ход, шла прямо на них. Каждый помнит, как первые ряды неожиданно развернулись, и река стали и смерти обогнула стоящих людей, никого даже не задев. Каждый из нас надеется, что когда-нибудь такая история повторится... Но пока мы идем. И наш путь еще не закончен.

tuft
Вах... опередил меня. ;) Мне этот рассказ тоже очень нравится.

Стерх, я влюблена. Не могу не писать про любовь и не могу писать не о любви)

Итак, Хулио Кортасар

Ну что же, положим, ты уходила, пообещав напоследок броситься в Сену или что-то в этом же роде, обычные глупости, которые только и могут произноситься глубокой ночью, на скомканной простыне, ватным языком, а я их едва слышу, несмотря на твои попытки лёгкими прикосновениями привлечь моё внимание, так как давно уже глух к подобным твоим словам, скользящим по ту сторону моих закрытых глаз, по ту сторону сна, увлекающего меня куда-то вниз. А впрочем, это и к лучшему, что мне за дело, ушла ли ты, утонула ли ты, или всё ещё идёшь по набережной, глядя в воду, а кроме того, всё не так, ведь ещё здесь и прерывисто дышишь во сне, и ты не уходила, уйдя среди ночи, когда сон меня ещё не сморил, ибо мне помнится, что ты собиралась уходить  в Сену или что тебе было страшно, однако ты передумала, и вот уже ты совсем рядом, и ты слегка колеблешься во сне, как если бы тебе приснилось, что ты всё же ушла и наконец оказалась на набережной и бросилась в воду. И так из раза в раз, чтобы потом заснуть с опухшими от глупых слёз глазами и спать до одиннадцати, часа, когда разносят утренние газеты с сообщениями о тех, кто действительно утопился.
До чего же ты смешна. Твоя патетическая решительность, такие театральные жесты, как потребность, уходя, хлопнуть дверью, заставляют задаться вопросом, неужели ты и впрямь веришь в свои угрозы, в свой дешёвый шантаж, набившие оскомину полные драматизма сцены, замешанные на слезах, реестр эпитетов и упрёков. Ты достойна другого мужчины, который не оставит твои слов без ответа, с которым вы мало-помалу вырастете в идеальную пару, в потихоньку смердящих мужчину и женщину, разлагающихся, глядя друг другу в глаза, чтобы удостовериться в ничтожной отсрочке, и снова жить, и снова ринуться в утверждение истинности невозделанного клочка земли и дна кастрюли. Итак, предпочитаю молчать, закуриваю сигарету и слушаю тебя, слушаю твои жалобы (согласен, однако чем же я могу помочь) или же, что куда предпочтительней, засыпаю, убаюкиваемый твоими привычными проклятиями, прикрыв глаза и совместив на мгновение первые приливы сна и с забавными взмахами твои рук в ночной рубашке при свете люстры, которую нам подарили в день нашей свадьбы, и наконец, по-видимому, засыпаю, взяв с собой (признаюсь тебе в этом почти с любовью) всё мало-мальски пригодное из твоих жестов и упрёков, клокочущий звук, искажающий губы, посиневшие от негодования. Мои сны от этого станут богаче, в них, поверь мне, топиться никто не станет. Будь это так, что тебя держит в этой постели, которую ты готова сменить на другую, широкую и струящуюся. Ты спишь и во сне слегка шевелишь ногой, придавая простыне всё новые и новые очертания, похоже ты чем-то раздражена или, скорее, огорчена, и твои губы, напитанные презрением, усталостью и горечью, едва ли не препятствуют дыханию, порывистому, как ветерок, и не будь я ожесточён из-за вечных твоих пустых угроз, я, как прежде, считал бы тебя прекрасной, как если бы во сне ты снова стала бы почти желанной, возвращая нас к утраченной близости и прежним чувствам, столь далёких от этого тревожного утра, зашелестевшего шинами и заголосившего холопствующими петушиными криками. Стоит ли снова и снова задаваться вопросом, действительно ли ты ушла и ты ли это хлопнула дверью в тот самый миг, когда я погружался в беспамятство, поэтому-то, наверное, я и хочу касаться тебя, пусть даже и сомневаясь в том, что ты здесь, что ты так никуда и не вышла, это всего лишь ветер захлопнул дверь, мне померещилось, что ты ушла, а ты тем временем, не догадываясь, что я сплю, запугивала меня угрозами. И всё же я к тебе прикасаюсь лишь потому, что так приятно в зеленоватом предрассветном полумраке дотронуться до вздрогнувшего и отпрянувшего плеча. Мои пальцы повторяют безупречную линию шеи, меня ласкает твоё ночное, приторно-сладкое дыхание, и вот уже неосознанно привлекаю к себе твоё едва прикрытое простынёй тело, и, хотя, глухо протестуя, ты изгибаешься, пытаясь высвободиться, мы оба прекрасно знаем эту игру, чтобы  в неё не верить, так уж заведено, чтобы ты отворачивалась, что-то отрывисто бормотала, отбиваясь всем своим дремотным и покорённым телом, всё равно в эти мгновения мы нерасторжимы, раз чёрная и белая нити свирепо сплетаются, как пауки в кувшине. Простыня всхлипывает белыми складками, прорезывает воздух и растворяется во мраке, и тогда рассвет обволакивает нас, уже нагих, единым вязким колеблемым светом, хотя ты всё ещё сопротивляешься, вскидываешь руки, сжимаешься, и вдруг - бешеные всплески бёдер, и снова защёлкнуты адовы клещи, готовые отторгнуть меня от меня самого. Мне приятно владеть тобой (как и прежде, неспешно, с ритуальной изысканностью), бережно гнуть твои камышовые руки, приноравливаясь к блаженству трепещущего тела, распахнутых глаз, пока наконец ты не затихаешь в плавных муаровых ритмах, пузырьками со дна ко мне поднимаясь, я с нежностью запускаю пальцы в твои рассыпавшиеся по подушке волосы, с удивлением вижу, как в зелёном полумраке к тебе стремится моя рука, и я уже знаю, что тебя только что извлекли из воды, конечно же, слишком поздно, и ты теперь лежишь на каменной набережной, в обрамленье туфель и криков, лежишь лицом кверху, нагая, и влажны твои волосы, и распахнуты твои глаза.

Тогда тебе должно понравится ;)
Первоисточник (http://talks.mark-itt.ru/forummessage/53/149249.html)

Я умер почти 9 лет назад. Но я пишу вам не для того, чтобы рассказать как мне тут живется. Я пишу, чтоб рассказать вам свою историю. Историю моей большой любви. И еще хочу сказать, что любовь не умирает. Даже на том свете. Даже если её пытаются убить, даже если этого захотите вы. Любовь не умирает. Никогда. Мы познакомились 31 декабря. Я собирался встречать Новый год со своей третьей женой у своих старых друзей. Моя жизнь до её появления была настолько никчемной и ненужной, что очень часто я спрашивал себя : <Для чего я живу?> Работа? Да, мне нравилось чем я занимался. Семья? Я очень хотел иметь детей, но у меня их не было. Теперь я понимаю, что смысл моей жизни был - в ожидании этой встречи.
Я не хочу описывать её. Вернее, я просто не смогу описать её, чтоб вы действительно поняли, какая она. Потому, что каждая буква, каждая строчка моего письма пропитана любовью к ней и за каждую ресничку, упавшую с её печальных глаз, за каждую слезинку я готов был отдать все. Итак, это было 31 декабря. Я сразу понял, что пропал. Если бы она пришла одна, я бы не постеснялся своей третьей супруги и подошел бы к ней в первую минуту нашей встречи. Но она была не одна. Рядом с ней был мой лучший друг. Знакомы они были всего пару недель, но из его уст я слышал о ней очень много интересного. И вот, теперь, я увидел её. Когда пробили куранты, и были произнесены тосты я подошел к окну. От моего дыхания окно запотело и я написал: <ЛЮБЛЮ>. Отошел подальше и надпись на глазах исчезла. Потом было опять застолье, тосты. К окну я вернулся через час. Я подышал на него и увидел надпись <ТВОЯ>. У меня подкосились ноги, на несколько секунд остановилось дыхание... Любовь приходит только раз. И это человек понимает сразу. Все, что было в моей жизни до это дня - была мишура, сон, бред.
Очень много слов есть этому явлению. Но жизнь моя началась именно в тот новогодний вечер, потому что я понял, я увидел в её глазах, что этот день - тоже первый день в её жизни. Второго января мы переехали в гостиницу, и планировали купить свой маленький уголок. У нас вошло в привычку писать друг другу на окнах записки. Я писал ей <Ты - мой сон>. Она отвечала <Только не просыпайся!> Самые сокровенные желания мы оставляли на окнах в гостинице, в машине, у друзей дома. Мы были вместе ровно два месяца. Потом меня не стало.
Сейчас я прихожу к ней только когда она спит. Я сажусь к ней на кровать, я вдыхаю её запах. Я не могу плакать. Я не умею. Но я чувствую боль. Не физическую, а душевную. Все эти восемь лет она встречает Новый год одна. Она садится у окна, наливает в бокал шампанского и плачет. Еще я знаю, что она продолжает писать мне записки на окнах. Каждый день. Но я не могу их прочитать, потому что от моего дыхания окно не запотеет.
Прошлый новый год был необычным. Не хочу рассказывать вам секреты потусторонней жизни, но я заслужил одно желание. Я мечтал прочитать её последнюю надпись на стекле. И когда она заснула, я долго сидел у её кровати, я гладил её волосы, я целовал её руки... А потом подошел к окну. Я знал, что у меня получится, я знал, что смогу увидеть её послание - и я увидел. Она оставила для меня одно слово <ОТПУСТИ>
Этот Новый год будет последний, который она проведет в одиночестве. Я получил разрешение на свое последнее желание, в обмен на то, что я больше никогда не смогу к ней прийти и больше никогда её не увижу. В этот новогодний вечер, когда часы пробьют полночь, когда вокруг все будут веселиться и поздравлять друг друга, когда вся вселенная замрет в ожидании первого дыхания, первой секунды нового года, она нальет себе в бокал шампанского, пойдет к окну и увидит надпись <ОТПУСКАЮ>.

Канешна, понравилась...Спасибки((
Хотела выложить ещё рассказик (не про любовь) , а у меня "превышена максимальная длина сообщения"((

Разбивай на несколько сообщений и вперед ;)

ASTRA MELENA


БЕСКОНЕЧНАЯ НИТЬ


.Я лечу. Люди на Земле называют это состояние полётом, хотя это неверно, как все имена, которые они дают вещам и явлениям. Я скорее парю на месте, а Земля проплывает подо мною. Вокруг - облака, они могли бы течь сквозь меня, неся c собой дуновение влажной прохлады, лёгкое солёное дыхание моря, где они были рождены, но они меня чувствуют. Они знают, что я - среди них, и поэтому стараются почтительно меня обогнуть. Всё вокруг чувствует меня - камни, растения, животные, облака и новорождённые дети - всё вокруг видит меня и знает Кто я.
    Внизу - луг. По нему идёт мальчик. Ему 7 лет, 3 месяца, 24 дня, 5 часов, 43 минуты, две секунды и определённое количество миллисекунд. Люди странные существа. Из всего, что живёт на Земле, только они забывают меня. Когда солнце завершает пять зодиакальных кругов над их головой, они теряют связь со мной: не чувствуют меня, не помнят обо мне, не видят и не хотят видеть. Ниточка, которая тянется от них ко мне, истончается и пропадает. Именно тогда они начинают меня бояться. Вернее, они только думают, что я - причина их страха, на самом же деле ужас в них вселяет Жизнь. Когда они теряют связь со мной, они повисают на непрочной, с самого начала проеденной молью Неизбежности верёвке из грубой пряжи: Нити Жизни. И они знают, они понимают, что когда-нибудь эта нить оборвётся - и тогда у них не останется даже этой шаткой опоры, они упадут, захлебнутся мной, погрязнут в моих недрах. Они боятся этого и начинают биться, барахтаться, протестовать, не понимая, что, раскачиваясь на гнилой нитке, они лишь ускоряют её обрыв. А ведь если бы они помнили обо мне, они могли бы медленно и плавно втянуться назад, влекомые Моей серебристой, тонкой, но прочной, как космическая струна, нитью. Почему люди никогда не выбирают разумных путей?
    Мальчик на лугу продолжает идти - не потому, что луг очень длинный или мальчик слишком медлительный - просто пока я думала, прошла всего лишь одна миллисекунда. Я могла бы думать гораздо быстрее, но тогда мир кажется совсем неподвижным - даже атомы не двигаются, - а мне это не нравится. Я парю среди облаков и кричу: ОБЕРНИСЬ!!! Этому мальчику 7 лет, 3 месяца, 24 дня, 5 часов, 43 минуты, две секунды и определённое количество миллисекунд, но он оборачивается! Он смотрит в мою сторону и слегка щурится (близорукость иногда бывает признаком избранности - ведь не различая во всех деталях этот мир, близорукие люди тоньше чувствуют другие миры), пытаясь понять, кто же его звал. Конечно же, он меня не видит - в нём ещё слишком много жизни, чтобы он мог меня увидеть - но он меня ЧУВСТВУЕТ, мой голос не умер в нём, как умирает в других.
    Да, люди забывают меня, но НЕ ВСЕ. У некоторых, чья душа нанизана, как замёрзшая слеза, на мою серебристую нить, остаётся. даже не память, но ЭХО ПАМЯТИ. Этих людей очень легко узнать: как я уже говорила, они чувствуют мир вокруг острее других. Все шесть миллиардов строптивых и забывчивых овец, гордо именующих себя людьми, стоят таких исключений из правил. Я нахожу таких людей и пробуждаю их от забвения, я заставляю их вспомнить меня ДО КОНЦА. Постепенно - намёками, отголосками, неясными предчувствиями и самими событиями их жизни - я вхожу в их мысли и ощущения, а когда они начинают думать обо мне и чувствовать моё присутствие острее - они начинают меня видеть: сначала в иллюзорных обличиях, а затем - в моём истинном облике. Мои мысли начинают течь сквозь их сознание.
    Да, это час моего триумфа! И судьба этого мальчика - вспомнить меня до конца. Финал ещё очень далёк (по людским меркам), но первый камешек уже брошен: я позвала его и он обернулся. До сих пор, он в глазах окружающих был точно таким же, как и сотни других детей - может, даже чуть хуже других - но теперь всё изменится. Если чайку выращивать так, чтобы она не слышала звука волн, она будет лишь уродливой в своём несовершенстве сухопутной птицей, но стоит ей хоть раз вкусить шум моря - и она обращается настоящей Чайкой, а в её душе навсегда поселяется тоска по бескрайним солёным просторам, которую ничем нельзя унять. Так и в его душе поселится непонятное стремление, вечный вопрос, ответ на который постоянно ускользает, как линия горизонта, за которой можно идти, но к которой нельзя приблизиться. И эта линия горизонта приведёт его ко мне.
   
    .Мне шесть (зачеркнуто) семь лет.
    Наверное, это довольно глупо - начать вести дневник, когда тебе двадцать семь лет и при этом начинать его с событий двадцатилетней давности. Я даже толком не помню, сколько лет мне тогда было. Но, впрочем, это совершенно неважно: мой дневник - не хронология и даже не перечень событий, а летопись ОЩУЩЕНИЙ. Ощущениям не нужны даты.
    Итак, это началось, когда мне было шесть или семь лет. Многое стирается из памяти, даже цвет собственных глаз в ту пору я вспомню едва ли, но это летнее утро прочно отпечаталось на внутренней сетчатке моей памяти. Наверное, птицы точно так же вспоминают день, когда они впервые превращают своё падение в полёт. Я был на лугу, ярко светило солнце и по зелени травы перебегали тени облаков. Внезапно налетел сильный порыв ветра (или мне только показалось, что был ветер?) и. я не знаю. В этом ветре не было слов, даже намёка на слово - и всё же в нём был ЗОВ, странный призыв, на который нельзя было не откликнуться. Я обернулся. и ничего не увидел! В принципе, в этом не было ничего необычного - у меня зрение минус пять и я вообще мало что вижу, пока не поднесу к самому лицу, но всё же мне не хотелось смириться с тем, что зов этот мне только померещился: я стоял и щурился, глядя на небо.
    Я никогда так долго не смотрел на него, и в этот момент небо заворожило меня. В просветах между облаками, близкими и обычными, сияла голубая дымка - именно дымка, потому что именно в этот миг мне показалось, что небо слегка просвечивает. За туманами озоново-кислородных бирюзовых испарений виднелось - легко и неуловимо - что-то ещё. Передо мною лежала огромная, непостижимая ТАЙНА, она заглядывала в мой привычный мир, как заботливая хозяйка заглядывает в клетку с хомячками. Я смотрел ей прямо в глаза и чувствовал, что не только из неба, нет - из каждой травинки на меня смотрят глаза и глазки, в зрачках которых живёт она - эта Тайна, и что сам я - точно такой же глаз, и что я смотрю сам на себя - перевёрнутую картинку на сетчатке Вселенной.
    Конечно, это только приблизительное описание того, что свалилось на меня в то утро. Даже сейчас, говоря словами, которых я тогда не знал, я куда дальше от правды, чем тогда, когда моё состояние не выражалось языком графических символов. Если сказать короче, то я стал по-другому смотреть на мир: вместо прежней, расплывчатой и статичной декорации передо мною предстало огромное живое существо, которое дышало, радовалось и печалилось, жило, умирало и возрождалось опять. И я был частью этого мира.
    Да, я приобщился к этому миру - но он не стал от этого понятнее, скорее наоборот: для меня он был настолько внутренне сложен, что просто дух захватывало от восхищения - и отчаяния, отчаяния собственного невежества, от которого мне не суждено будет излечиться до самого последнего дня. И, что самое главное: став со всем окружающим единым целым, я перестал до конца понимать и СЕБЯ тоже. Это была, конечно же, не полная слепота - скорее это было похоже на то, как я обычно видел людей, стоявших далеко от меня: силуэт, краски, даже можно узнать, кто это - но детали предательски ускользают. Это ощущение сохранялось ещё очень долго (отчасти, оно со мной и теперь), и возымело достаточно странный эффект - для меня в этом мире не осталось прописных истин. Не было такого утверждения, в котором я бы не усомнился - не для того чтобы просто усомниться, а для того чтобы действительно ПОНЯТЬ, почувствовать умом и сердцем, что это действительно так - или НЕ так. Родители мои, конечно же, были совсем не в восторге от произошедшей со мной метаморфозы.
    Помню один примечательный случай: мама готовила к обеду курицу, а так как нужна была только половина, вторую половину она засунула обратно в морозильник.
    'Мам, а почему ты кладёшь её в морозильник?' - спросил я.
    'Чтобы мясо не испортилось, его нельзя оставлять в тепле' - ответила мне она.
    'Но когда курицы гуляют по двору, они ведь не портятся - тогда почему они должны портиться сейчас?' - возразил я.
    'Тогда курицы были живыми, а живые не портятся - как мы, например' - мать уже начала терять терпение - 'А теперь их нужно держать в морозильнике'.
    'А, я понимаю - это как морг, где держат покойников, чтобы они не сгнили раньше времени' - охотно поддержал мысль я. - 'Значит морозильник - это такой морг для куриных трупов'.
    'Как ты можешь говорить такое?' - всплеснула она руками. - 'Одно дело - смерть человека - это горе, трагедия, а подготовка к похоронам - скорбная и торжественная традиция, а другое дело - курицы. Как тебе ни стыдно их сравнивать?! Это же просто еда!'
    'То есть', - продолжал я, нимало не смутившись маминым возмущением - 'Если бы прилетели инопланетяне, для которых люди - еда, то наши морги были бы для них как морозильники?'
    Она даже не нашлась, что ответить. Вместо этого мне строго-настрого было запрещено смотреть ужастики с инопланетянами. Больно надо, я их и не смотрел никогда. Курицу в тот день я, разумеется, не ел: сама идея поглощения обжаренного куска мёртвой и, пусть и очень медленно, но всё же разлагающейся плоти показалась мне чудовищной. Родители сначала били тревогу, но потом один знакомый врач сказал им, что эта 'блажь' скоро пройдёт - и перед ними вновь будет нормальный ребёнок, уписывающий котлеты за обе щёки. Папа и мама в это поверили и оставили меня в покое. Мяса я не ем до сих пор.
    А ещё я не люблю срезанных цветов. По-соседству с моим домом есть теплица, и я часто вижу девушек, работающих там и выносящих целые охапки свежесрезанных растений. Молодые, в самом расцвете сил девушки - и молодые, в самом расцвете сил цветы. Интересно, что бы они сказали, если бы какой-нибудь маньяк начал убивать их - просто потому, что в этом возрасте они самые красивые - а потом вымачивал в физрастворе или бальзамировал (чтобы лучше сохранялись) и выставлял в витринах, как элемент оформления? Они мыли руки от прозрачного цветочного сока - а мне казалось, что они у них в крови.
    Люди обычно возмущаются, когда я их сравниваю с животными, растениями, камнями: мол, как можно? Человека-де нельзя равнять с окружающим миром - он же венец творения, уникальный и неповторимый! Чушь, фантастическая собачья чушь! Человек всего лишь выиграл сражение с природой - хитростью, силой, обманными и коварными методами - и решил, что победителей не судят, а значит - он волен делать что пожелает. Человек - подлый захватчик и оккупант, вирус, способный лишь неконтролируемо размножаться и переделывать всё вокруг под себя. Природа выживет без нас - не вопрос (живут же хозяева без вирусов), а вот мы без неё? Что будет делать на выжженной земле, засыпанной радиоактивным пеплом, жалкий капсид, набитый ДНК?
    Да, природа в каком-то смысле стала для меня ближе человека. И это сулило мне новые проблемы - в том самом году я впервые пошёл в школу.

(Продолжение)

.Жребий брошен. Он ступил на дорогу памяти и пошёл по ней, не оборачиваясь. Я не ошиблась в своём выборе (впрочем, я никогда не ошибаюсь).
    Он открыл для себя моё первое имя - Природа. С этого когда-то начинали древние, называя меня Геей-Кибелой, матерью-землёй, всерождающей, всеуносящей, всегубящей. Мне нравилось это имя - пусть оно было далеко от истины и привязано миру материи - потому что в нём очень точно была подмечена моя сущность. Я - начало, неотделимое от конца, справедливость, лишённая милосердия. Я - НЕОТВРАТИМОСТЬ, - и меня почитали такой. Древние знали, что только во мне сокрыты подлинные чувства, что только с памятью обо мне человек по-настоящему свободен - и они поклонялись мне в обличье Природы, чтобы стать свободными. Но они поклонялись иллюзии, а иллюзия не вольна разорвать оковы страха. Моего истинного обличья они боялись и выдумали очередной нелепый и скучный мираж, объяснявший меня. В этот мираж они погружены и поныне - его пещеры и поля, населённые тяжеловесными плодами их воображения, лежат во мне как грубый необработанный камень. Они остановились на обманном мираже - он же пойдёт дальше, и пусть его следующий шаг - тоже иллюзия, эта иллюзия делает его ближе ко мне.
    Ему предстоит пойти в школу. Жаль, что он на год старше одноклассников: пока я не разбудила его, способности в нём тоже спали, так что читать, писать и считать он никак толком не мог научиться. Жаль, потому что год в его возрасте - серьёзная дистанция, а значит - отношение к нему в школе будет слегка отстранённое, может быть даже испуганно-почтительное. Мой самый главный урок - урок непонимания и предательства, крушения идеалов - придётся оставить на потом: невозможно разочароваться в тех, кто находится совершенно в другой плоскости, невозможно возненавидеть тех, кто заведомо тебе не ровня. А он должен разочароваться - чтобы порвать с обычной реальностью, и должен уметь ненавидеть. Меня невозможно понять разумом, можно только прочувствовать, а значит - он должен научиться СИЛЬНЫМ чувствам. На заре человеческой жизни самые сильные чувства - это не любовь и не радость, нет!! Это всего две вещи - ненависть и чувство утраты. Я не стану испытывать его вторым - даже Я не знаю, как он отнесётся к этому, да и мне в какой-то мере жалко его - поэтому пусть его путь ко мне лежит через ненависть. Но это потом, а сейчас - вторая иллюзия.
   
    .7 с половиной лет.
    Проникнувшись не то чтобы раздражением, но непониманием ко всему человечеству, от школы я не ждал ничего хорошего. Я знал, что в человеческом обществе живёт жестокий закон: если ты выделяешься, а тем более, если ты менее агрессивен, чем другие - тебя стремятся затоптать, унизить, 'съесть'. Этот закон привыкли называть 'звериным' - ещё одно преувеличение и стремление обелить себя: ни одно животное так вдохновенно не расправляется со своими сородичами, как это делает человек. И ни одно животное не учится самой настоящей, неигровой жестокости, находясь в столь незрелом возрасте. Закон школы был для меня законом ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ, вот почему я сразу же попросил родителей купить мне очки с небьющимися стёклами и приготовился выдержать осаду. Впрочем, мои опасения оказались во многом напрасными: всё-таки я был на год старше сверстников (чтение и письмо да того памятного ЗОВА мне не давались, так что за год да этого в школу меня не отправили). Одноклассники меня не то чтобы боялись (хотя возможно, что и так), но предпочитали обойти стороной: под моим взглядом им становилось настолько неуютно, что они не решались сделать мне что-то плохое, даже собравшись вместе и напав из-за спины. Старшеклассники вначале просто не замечали, а потом - тоже стали обходить стороной. Особенно после того, как я снял очки.
    Нет, зрение ко мне не вернулось: мои 'минус 5' только превратились в 'минус 5 с половиной'. Я не стал лучше видеть, но каким-то образом я начал всё лучше и лучше ПОНИМАТЬ. Начавшись с того самого чувства единения с миром, моё понимание дошло до того, что я обрёл способность улавливать любые движения и изменения, происходящие вокруг меня. Когда я смотрел утром на небо, я не видел, куда направляются облака, но точно знал, будет дождь или нет. Когда я переходил дорогу, машины казались мне неясными тенями, но я очень ясно представлял, с какой скоростью они двигаются. Я даже знал, какая из машин затормозит перед 'зеброй', а какая - нет. И точно также, не видя черт лица человека, я с какого угодно расстояния мог его узнать, даже если он стоял спиной ко мне - или ЗА СПИНОЙ У МЕНЯ. И я понимал его настроение - оно витало и клубилось вокруг человека лёгкой серо-голубой (а иногда и зелёной, и тёмной) тенью. Говорят, что-то похожее люди называют 'аурой'. Не знаю. Для меня же это было (и есть) - просто чувство вроде зрения, только гораздо зорче.
    Так что очки мне стали не нужны. А без них мой взгляд не мог выдержать ни один человек.
    .Впрочем, нет, один выдержал. Но об этом потом - не хочу писать.
    .Так вот, мой взгляд стал невыносим - даже родные шарахались от меня как от огня, говоря, что глаза у меня 'переливаются и мерцают' и что когда они заглядывают мне в зрачки, их охватывает ужас. Я пробовал носить цветные линзы, чтобы, по крайней мере, не пугать лишний раз родителей, но это не помогало: мерцание становилось другого цвета, но не исчезало.
    В школе я стал что-то вроде изгоя, но это меня совсем не заботило и не оскорбляло. Мои сверстники с их мелкими инстинктами, шалостями и уже проявляющейся тотальной тупостью были мне не интересны. Я наблюдал за ними отстранённо, как когда-то - до Зова - наблюдал за муравьями. И как тогда мне не приходило в голову обижаться на муравьёв, что они со мной не общаются, а иногда и пытаются укусить - так и в школе я на других не обижался. Разве что мне было немного скучно, нет даже больше - я ощущал тревогу за мир: неужели в нём нет ни одного человека, который бы понимал, какое чудо эта планета, этот мир, эта Вселенная? Неужели все они видят лишь грубую оболочку предметов, не заглядывая глубже?
    И вот, когда я почти уверился, что человечество совершенно безнадёжно (мне было лет 12), я зашёл - совершенно случайно - на выставку живописи. Это было второе потрясение в моей жизни, пожалуй, даже сильнее первого. Из этих полотен - пейзажей, натюрмортов, каких-то диковинных мифологических сюжетов - на меня словно подуло свежим ветром Иной Реальности, неизъяснимо более правдоподобной, чем та, которую видят другие люди и неизъяснимо Другой, чем та, которую видел я сам. Я снова видел мир, живой и дышащий, но таким его увидели не мои глаза, а глаза неизвестного мне художника, который грубыми средствами реальности - мешковина, планки, масляная краска - воссоздал это чудо так, что его стали видеть все. И это само по себе было чудом, полётом из оков реальности. Я вернулся домой с чётким желанием - научиться переплавлять в образы то, как понимаю мир Я (а я уже понял благодаря картинам, что Настоящий образ мира - не один, что каждый человек улавливает его сияние по-своему). И я научился. Я переделывал наброски сотни раз, я проводил с карандашами, красками, тушью, глиной по 8-10 часов - и не чувствовал усталости. Со временем, у меня стало получаться! И это несмотря на то, что меня так и не отдали в художественную школу. Конечно, в школе я сразу начал учиться хуже. Ну и что? Ведь взамен я обрёл чудо, которое жило внутри меня.
    Меня стали интересовать и другие искусства - музыка, литература (особенно стихи), танец. Правда, в танце я разочаровался - это было не окно в другой мир, а скорее болотная лужица, на дне которой плескались чисто человеческие страсти. Музыка осталась для меня очень красивой - но всё-таки мечтой: моя душа чувствовала и понимала её, но моему телу, никогда до того не учившемуся играть на музыкальных инструментах, приручить радужный шлейф аккордов и созвучий так и не удалось. А вот стихи я полюбил - они стали такой же моей страстью, как живопись и скульптура. До окончания школы я добрался 'на зубах' (хотя и был способнее многих), зато мои работы уже были достаточно известны. Я печатался и выставлялся, меня называли 'вундеркиндом' (что в 17, по-моему, звучит на редкость глупо) и говорили, что моя живопись - это прорыв и новое слово в искусстве. У меня стали брать интервью, приглашать на какие-то презентации, задавать глупые вопросы. Эта часть была для меня самой скучной и неинтересной (я едва выносил всё это), но она, по крайней мере, помогала мне жить, не задумываясь о материальной стороне и - отдельно от всех (даже от родителей). В остальном же всё было по-прежнему: я сторонился людей, а они сторонились меня. Ещё чуть-чуть - и они бы придумали про меня легенду, будто я живу на болоте в землянке и ненавижу оттуда весь свет. Впрочем, мне было всё равно: я творил и был почти счастлив.
   
    .Итак, моё второе имя - Искусство. Оно мне нравится даже больше, чем Природа. Во-первых, завораживает само это слово, неся в своей, пусть довольно топорной фонетике завуалированный намёк на Правду: искусство - искусственный - неживой - нереальный. Мне всегда импонировало, что, называя меня Искусством, люди противопоставляли меня Жизни и тому, что они привыкли считать Реальностью. Люди, поклонявшиеся мне в обличии Искусства, хотели выйти за грань этой 'реальности' и увидеть чистыми, незашоренными 'логикой' глазами что-то большее, чем вещественный мир. Эти люди сравнивали искусство с Вечностью и этим приближались ко мне. Однако, они тоже поклонялись иллюзии, причём иллюзии, весьма опасной в своём обольщении. Искусство было их убежищем, тем соломенным домиком, где они всерьёз - да, всерьёз! - планировали переждать Мой ураган. Они верили, что пусть не сами они, но их работы, в которых хранится частичка их души, приобщатся к вечности и отвергнут тем самым Меня. Они противопоставляли меня Вечности в обличье искусства.
    Но я сама - Вечность, искусство же хрупко и кратковременно. 'Рукописи не горят', не так ли? Отлично горят, а также рассыпаются в пыль, размокают в воде, рвутся под рукой вандала и падают жертвой мирной плесени в учёных библиотеках. Искусство смертно, как весь этот мир, и не защитит от страха, не укрепит почвы под ногами.
    Они попытались заключить частицу меня в материальный мир, не понимая, что, стараясь постигнуть меня через ВЕЩЕСТВО - бумагу и чернила, холст и масло, глину и бронзу - они получают лишь жалкую возможность посмотреть на меня одним глазком через мутное, мутное стекло. Мутное, как их собственные полные сомнений и метаний души, через которые преломляется мой образ, несовершенное, как их вещественные глаза. И, что самое глупое, свои представления обо МНЕ они тоже пытались выразить через искусство и воображение!
    Странные люди, неужели они думают, что я хоть чем-то похожа на призраки их больного патологической узостью воображения? Почему самые страшные из своих ночных кошмаров отцы искусства и религии выдавали за меня? Сколько душ загубили они своим мелочным враньём! Сколько моих нитей порвали они в их душах, заставив их забыть меня, заставив бояться моего единственного настоящего имени! Да, меня можно постичь искусством и воображением, но СВОБОДНЫМ - от стереотипов, от сказок, от логики и 'авторитетных' суждений. Иначе искусство в их руках становится ядерной бомбой, попавшей в распоряжение к неграмотным папуасам. Оно не утрачивает своей силы, но становится во много раз разрушительней и губительней, обращаясь против тех, кто его породил. Когда эти люди, которые предпочли мне иллюзии, сотканные искусством и религией, умирают (а моё настоящее имя - это, конечно же, СМЕРТЬ), в момент отделения души от тела у них не остаётся логики - слепого и беспомощного выкормыша этого мира - но остаётся их воображение и их стереотипы. Причём их воображение - продукт работы вырвавшейся на волю души - работает с колоссальной силой. И что в результате? Вместо того, чтобы войти в Моё царство с открытыми глазами, они создают в моих безграничных просторах скучные и уродливые миражи - порождения их фантазии. И они живут, точнее спят в них бесчисленные эпохи без конца и без начала, словно гусеницы, выбравшие вечный кокон и отвергшие возможность превращения в бабочку. Кто-то жарится на сковородках, кто-то бессмысленно бродит по цветущим садам, в которых никогда (!) ничего не происходит, кто-то испытывает блаженство от собственного несуществования и растворения. А есть ещё диковинная порода людей (в последнее время их стало больше), чья амнезия моих заветов настолько полна, что они не верят даже в собственное посмертное существование! Они называют себя 'атеистами'. Их сон наиболее крепок: они вообще не знают, что вокруг них - Я.
    На Земле когда-то была теория, что каждый человек получает посмертное бытие по своей вере. Чтож, это действительно правда, вот только почему так мало людей верит в истину? Для подавляющего большинства обычных человеческих существ эта вторая ступень познания Меня - непреодолимая стена. Но не для Него. Другие люди были бы счастливы иллюзией искусства, он же лишь 'почти счастлив', а значит - он пойдёт дальше. Впереди осталась одно, последнее испытание. Это имя люди чаще всего рифмуют со Мной: 'Eros and Tanatos are branches of the same old tree.'. Любовь. В этой иллюзии есть мой хаос и моя обречённость, моё успокоение и моя свобода. Моя Вечность, в конце концов. Природу и Искусство можно перерасти и пойти дальше - ведь они не дают ответы на все вопросы и не освобождают от страха, Любовь же перерасти нельзя, Любовь - это Живая Смерть для двоих. Влюблённые недаром чувствуют себя, как в 'раю на земле': ведь на самом деле они словно ПРИНИМАЮТ СМЕРТЬ НА ЗЕМЛЕ - и выходят в иной мир. Да, любовь нельзя перерасти - в ней можно лишь разочароваться, встретившись с её призраком, подложной пустышкой со внешностью того же чувства - и тогда она перерастает в сильную, всепоглощающую ненависть, а из этой ненависти куётся любовь ко Мне.
    Это и есть его судьба - я не дам ему встретить свою настоящую любовь, потому что она отнимет его у меня. Он познает разочарование и ненависть, у него останется единственная подлинная истина - и этой истиной буду Я. Все занавесы упадут, все туманы развеются. Ты взглянешь на меня чистыми глазами, ты увидишь моё подлинное лицо, и моя Бесконечная Нить своей серебристой дорожкой уведёт тебя из этого мира, который слишком груб для твоей проницательности. Ветер переменился, море возвращает утраченное, кристаллы треснули - Время близится.
   
    .22 года, 6 месяцев и 2 дня.
    Я смог бы указать и количество часов, если бы потребовалось. Что это было? Наваждение? Откровение? Ошибка всей моей жизни?
    Это были глаза, серо-стальные с тёмным ободком, пристальные и твёрдые, глубокие и обволакивающие. Я поймал этот взгляд в галерее, на очередной своей выставке - или этот взгляд поймал меня? Я уже привык, что люди, встретившись со мной глазами, быстро отводят свои: чтобы не встречаться со странным мерцанием, которое шло из моих зрачков. А эти глаза продолжали смотреть - с каким-то тёмным, по-кошачьи ленивым любопытством - и я тоже продолжал погружаться в эту серую, бессолнечную муть, словно очарованный. Всё вокруг стало нечётким - неясные тени, гул голосов - и только эти глаза оставались в фокусе, постепенно приближаясь. Зазвучал голос - мелодичный, низкий и журчащий, с лёгкой хрипотцой - она о чём-то спросила меня, но я никак не мог сообразить о чём. Хрипловатый смешок.
    Зрение и слух вернулись ко мне: вопрос был о моём творчестве, картинах. Я начал отвечать - в своей обычной манере, не говоря откровенной лжи, но и не открывая всю правду: людям она обычно не нужна - но она прервала меня, задала ещё пару-тройку вопросов - и я, к своему собственному удивлению начал рассказывать всё: о чём я думал, о чём мечтал, какой смысл несла в себе для меня каждая картина. Каким-то интуитивным чувством, сверхъестественным пониманием она читала мою душу, забираясь в такие потайные уголки, о которых, казалось, знал только я. Это было чудом и наваждением, встречей с магическим зеркалом, которое отражает лицо - вроде бы твоё собственное, но только ещё более правдивое, чем данное тебе от природы.
    Я словно попал в сеть: ни о чём не думал, ничего не писал, ни к чему не стремился - и при этом был счастлив, да, полностью счастлив! Наши отношения были откровением. С меня в мгновение ока слетел весь цинизм, с которым я относился к женщинам. Они всегда были для меня ничем - компонентом досуга, средством, вещью, ещё одним доказательства посредственности и мелочности этого мира. Но она. Это было нечто другое, нечто вечное, стоящее у корней бессмертного и иного, являвшегося мне во снах. Так мне казалось.
    Я не буду, не хочу писать о том, что случилось потом. Это, в сущности, не имеет значения. Скажу только, что с тех пор я верю только в одно чувство, связывающее двух людей - Ненависть. Мне кажется, в самые лучшие наши с ней часы я не любил её так, как потом возненавидел. Зачем? Почему? Как так могло произойти? Я ходил кругами по мастерской и жёг, испепелял себя вопросами и яростью. Если бы у меня был дар менять предметы силой мысли, весь мир рассыпался бы в пыль и пепел от моей ярости. Я снова начал писать картины (скоро они сильно возрастут в цене, радуйтесь племянники и золовки!) - но на этих полотнах утренняя цветущая долина напоминала видение Страшного Суда, головки лилий сочились прозрачным ядом, а во вкусе росы была хинная горечь тысяч слёз. А потом всё закончилось.
    Моя ненависть переплавилась в нечто иное - если позволено, я назову это Истиной. Я внезапно понял тщету всех своих попыток обрести Иную Реальность, оставаясь охваченным путами этого мира, попыток понять невещественное через вещество, вечное - через временное. Всё это время я искал не там. Я рассматривал водоросли и цветные камешки в толще океанских вод, любовался рябью на их поверхности - и видел в них намёк на чудо, восхищался игрой красок и форм. Но до этих самых пор я не видел, не осознавал самого Океана! Я не подозревал до конца его мощи и великолепия, не стремился к Нему. Теперь я знаю истинное имя моей цели - СМЕРТЬ, теперь я вижу её глубину и величие. Я далеко ушёл от этого океана - и только тонкая цепочка мокрых следов неотрывной серебрящейся нитью следует за мной. Настало время вернуться - по своим же следам. Я долго ловил отголоски - теперь же я услышу Песню, со мной было эхо памяти - теперь я верну себе Память.
   
    .Время настало. Простись со страной теней и не оборачивайся. Я жду тебя. Твой дневник минуту назад превратился в перистый пепел на угольках хорошо протопленного камина, но я продолжаю читать его. Я, словно золотистая нефилла, чувствую вибрацию - это одна из моих нитей подаёт сигнал. Я не ошиблась в своём выборе. Ты выбрал свободу и вечность - и они теперь твои.
    А я снова отправляюсь на поиск - я точно знаю, что где-то на этой Земле есть человек, в котором ещё не оборвалась моя Бесконечная Нить.

(с)Ukrainian Gothic Literature

МОНЕТЫ

Весеннее солнце и свежий воздух утомили мои ноги, и я присел на лавочку.
Слегка щурясь на солнце, закурил.
Из сладкой весенней истомы меня вывел шорох за лавочкой. Я обернулся, и увидел малыша лет шести, который пристально всматривался под лавочку. Пацан неспешно обошел лавочку, все так же продолжая что-то под ней искать.
После рождения моего сына, я стал совсем по-другому, относится к детям.
Рассматриваю малыша.
Одежда до ужаса бедная, но вроде чистая. На носу грязное пятно. Взгляд, его взгляд меня поразил. Было в нем что-то слишком взрослое, самостоятельное. Думал, что показалось, не может в шесть лет быть такого взгляда. Но малыш смотрел под лавочку именно так.
Я достал жвачку и положил подушечку в рот. Малыш на мгновение перевел взгляд на мои руки, и тут же опустил глаза на землю.
- Дядя подними ноги, пожалуйста,- глядя на меня сказал пацан.



Я больше от удивления, чем осознанно поднял ноги над землей. Малыш присел, и внимательно посмотрел на землю под моими ногами.
- И тут нету, - пацан вздохнул
- Жвачку будишь?- спросил я, глядя на этого маленького мужичка.
- А у тебя какая, я люблю фруктовые,- ответил он
- У меня мятная,- я достал жвачку и на ладони протянул ему.
Он, немного помедлив, взял подушечку и сунул в рот.
Я улыбнулся увидев его руки, обычные руки маленького пацана, грязные до ужаса.
Мы смотрели друг на друга и жевали жвачку.
- Хорошо сегодня, тепло,- сказал я
- Снега нет, это очень хорошо,- задумчиво сказал он.
- А чем тебе снег мешал?
- Вот ты даешь, под снегом же ни чего не видно,- заметил мальчуган.
Малыш, засунул руки в карманы, посмотрел на меня и сказал:
- Пойду я, скоро темнеть уже начнет, а я почти ни чего не нашел, спасибо за жвачку, -он развернулся и глядя в землю пошел по алее.
Я не могу сказать точно, что же именно заставило меня окликнуть его, наверное какое то взрослое уважение, к рассудительному пацану.
- А что ищешь ты?- спросил я
Малыш остановился, чуть помыслив, спросил:
- Ни кому не скажешь?
- Хм, нет ни кому, а что это тайна?- я удивленно поднял брови.
- Это мой секрет,- сказал пацан
- Ладно уговорил, честное слово не скажу,- улыбнувшись сказал я
- Я ищу монетки, тут на алее их иногда можно много найти, если знаешь где искать. Их много под лавочками, я в прошлом году очень много тут нашел.
- Монетки?- переспросил я.
- Да, монетки.
- И что прошлым летом, ты их то же тут искал?
- Да искал,- лицо малыша стало очень серьезным.
- А сегодня много нашел,- ради любопытства спросил я
- Щас, сказал он, и полез в карман брюк.
Маленькая рука, достала из кармана клочок бумаги. Малыш присел на корточки, развернул газету и положил на асфальт. В газете блестело несколько монет. Насупившись, малыш брал монетки с газеты и складывал в свою маленькую, грязную ручку. При этом его губы шевелились, видно он очень усердно подсчитывал свои находки. Прошло несколько минут, я улыбаясь смотрел на него.
- Сорок восемь копеек,- сказал он, высыпал монеты в газету, завернул их и сунул в карман брюк.
- Ого, так ты богач,- еще больше улыбаясь, сказал я.
- Неа, мало, пока мало, но за лето я тут много найду.
Я вспомнил своего сына, и себя, а кто не собирает на конфеты или игрушки деньги в детстве?
- На конфеты собираешь?
Малыш насупившись молчал.
- А, наверное на пистолет?- переспросил я
Малыш еще больше насупился, и продолжал молчать.
Я понял, что своим вопросом я перешел какую-то дозволенную черту, я понял, что затронул что-то очень важное, а может быть и личное в душе этого маленького мужчины.
- Ладно, не злись, удачи тебе и побольше монет, завтра будешь тут?- сказал я и закурил.
Малыш, как- то очень грустно посмотрел на меня и тихо сказал:
- Буду, я тут каждый день, если конечно дождь не пойдет.
Вот так и началось мое знакомство, а в последствии и дружба с Илюшей (он сам так себя называл). Каждый день, я приходил на алею, и садился на лавочку. Илья приходил, почти всегда в одно и то же время, я спрашивал его, как улов? Он приседал на корточки, разворачивал газету и с большим усердием пересчитывал свои монетки. Ни разу там не было больше рубля.
Через пару дней нашего знакомства я предложил ему:
- Илюша, у меня тут завалялось пару монеток, может возьмешь их в свою коллекцию?
Малыш на долго задумался, и сказал:
- Неа, так просто нельзя, мне мама говорил, что за деньги всегда надо что-то давать, сколько у тебя монеток?
Я пересчитал на ладони медяки.
- Ровно 45 копеек, - с улыбкой сказал я.
- Я щас, - и малый скрылся в ближайших кустах.
Через пару минут он вернулся.
- На, это я тебе за монетки даю,- сказал пацан и протянул ко мне ладошку.
На детской ладошке, лежал огрызок красного карандаша, фантик от конфеты и кусок зеленого стекла от бутылки.
Так мы совершили нашу первую сделку.
Каждый день я приносил ему мелочь, а уходил с полными карманами его сокровищ, в виде, крышек от пива, скрепок, поломанных зажигалок, карандашей, маленьких машинок и солдатиков. Вчера я вообще ушел сказочно «богат», за 50 копеек мелочью, я получил пластмассового солдатика без руки. Я пытался отказаться от такого несправедливого обмена, но малыш был крепок в своём решении как железобетон.
Но в один день малыш отказался от сделки, как я его не уговаривал, он был непреклонен.
И на следующий день отказался.
Несколько дней я пытался понять почему, почему он больше не хочет брать у меня монетки? Вскоре я понял, он продал мне все свое не хитрое богатство, и ему нечего было дам мне взамен за мои монеты.
Я пошел на хитрость. Я приходил чуть раньше и тихонько кидал под лавочки по несколько монет. Мальчуган приходил на алею, и находил мои монеты. Собирал их, садился у моих ног на корточки, и с серьезным видом пересчитывал их.
Я к нему привык, я полюбил этого мужичка. Я влюбился в его рассудительность, самостоятельность и в настойчивость в поисках монеток. Но с каждым днем, меня все больше и больше мучил вопрос, для чего он второй год собирает монетки?
Ответа на этот вопрос у меня не было.
Почти каждый день я приносил ему конфеты и жвачки. Илюша с радостью их лопал.
И еще, я заметил, что он очень редко улыбался.

Ровно неделю назад, малыш не пришел на алею, не пришел и на следующий день, и всю неделю не приходил. Ни когда не думал, что буду так переживать и ждать его.

Вчера я пришел на ту самую алею, в надежде увидеть Илюшу.
Я увидел его, сердце чуть не вылетело из груди. Он сидел на лавочке и смотрел на асфальт.
- Здаров Илюша, - сказал я улыбаясь во все зубы,- ты чего это не приходил, дождя не было, поди монеток под лавочками лежит видимо не видимо, а ты филонишь.
- Я не успел, мне монетки больше не нужны,- очень тихо сказал он.
Я присел на лавочку возле него.
- Ты чего это, брат, грустишь, что значит не успел, что значит не нужны, ты это брось, давай выкладывай что там у тебя, я вот тебе принес,- и протянул ему ладонь с монетками.
Малыш посмотрел на руку и тихо сказал:
- Мне не нужны больше монетки.
Я ни когда не мог подумать, что ребенок в шесть лет, может говорить с такой горечью и с такой безнадежностью в голосе.
- Илюша, да что случилось? - спросил я, и обнял его за плечи,- зачем тебе вообще нужны были эти монетки?
- Для папки, я собирал монетки для папки, - из глаз малыша потекли слезы, детские слезы.
Во рту у меня все пересохло, я сидел и не мог вымолвить ни слова.
- А зачем они папке?- мой голос предательски сорвался.
Малыш сидел с опушенной головой и я видел как на коленки падали слезы.
- Тетя Вера говорит, что наш папка много пьет водки, а мама, сказала что папку можно вылечить, он болен, но это стоит очень дорого, надо очень много денег, вот я и собирал для него. У меня уже было очень много монеток, но я не успел,- слезы потекли по его щекам ручьем.
Я обнял его и прижал к себе.
Илья заревел в голос.
Я прижимал его к себе, гладил голову и даже не знал что сказать.
- Папки больше нет, он умер, он очень хороший, он самый лучший папка в мире, а я не успел,- малыш рыдал.
Такого шока я не испытывал еще ни когда в жизни, у самого слезы потекли из глаз.
Малыш резко вырвался, посмотрел на меня заплаканными глазами и сказал:
- Спасибо тебе за монетки, ты мой друг,- развернулся, и вытирая на бегу слезы побежал по алее.
Я смотрел ему в след, плакал и смотрел в след этому маленькому мужчине, которому жизнь подсунула такое испытание в самом начале его пути и понимал, что не смогу ему помочь ни когда.
Больше я его на алее не видел. Каждый день в течении месяца я приходил на наше место, но его не было.
Сейчас я прихожу на много реже, но больше ни разу я его не видел, настоящего мужчину Илюшу, шести лет от роду.
До сих пор, я бросаю монеты под лавочку, ведь я его друг, пусть знает, что я рядом.

Притча о любви...

Их было двое - Он и Она. Они где-то нашли друг друга и жили теперь одной жизнью, где-то смешной, где-то соленой, в общем, самой обыкновенной жизнью двух самых обыкновенных счастливых.

Они были счастливыми, потому что были Вдвоем, а это гораздо лучше, чем быть по одному.

Он носил Ее на руках, зажигал на небе звезды по ночам, строил дом, чтобы Ей было, где жить. И все говорили: "Еще бы, как его не любить, ведь он идеал! С таким легко быть счастливой!" А они слушали всех и улыбались и не говорили никому, что идеалом Его сделала Она: Он не мог быть другим, ведь был рядом с Ней. Это было их маленькой тайной.

Она ждала Его, встречала и провожала, согревала их дом, чтобы Ему там было тепло и уютно. И все говорили: "Еще бы! Как ее не носить на руках, ведь она создана для семьи. Немудрено, что он такой счастливый!" А они только смеялись и не говорили никому, что Она создана для семьи только с Ним и только ему может быть хорошо в Ее доме. Это был их маленький секрет.

Он шел, спотыкался, падал, разочаровывался и уставал. И все говорили: "Зачем Он Ей, такой побитый и измученный, ведь вокруг столько сильных и уверенных". Но никто не знал, что сильнее Его нет никого на свете, ведь они были Вместе, а значит, и сильнее всех. Это было Ее тайной.

И Она перевязывала Ему раны, не спала по ночам, грустила и плакала. И все говорили: "Что он в ней нашел, ведь у нее морщинки и синяки под глазами. Ведь что ему стоит выбрать молодую и красивую?" Но никто не знал, что Она была самой красивой в мире. Разве может кто-то сравниться по красоте с той, которую любят? Но это было Его тайной.

Они все жили, любили и были счастливыми. И все недоумевали: "Как можно не надоесть друг другу за такой срок? Неужели не хочется чего-нибудь нового?" А они так ничего и не сказали. Просто их было всего лишь Двое, а всех было много, но все были по одному, ведь иначе ни о чем бы не спрашивали. Это не было их тайной, это было то, чего не объяснишь, да и не надо.

Улетая из этого мира или любовь и ангелы.

Была тихая теплая летняя ночь...По обочине дороги шли двое, они держались за руки...Свет фонарей, тихий рев редких машин, проезжавших мимо, легкий летний ветерок...Они были вместе, они любили...
Вдруг, мгновенное столкновение двух машин...взрыв... Девушка почувствовала дикую боль и потеряла сознание, парень еле увернулся от обломков, он пострадал меньше...
Больница...Эти безжизненные и безразлично-жестокие больничные стены...Палата...кровать...на ней девушка, с переломами и потерей крови...Рядом сидел парень, он не отходил от нее ни на минутку... В очередной раз в палату зашла медсестра...Она позвала к себе парня, они вышли...
- Она ведь будет жить да? (из его усталых опухших и невыспавшихся глаз полились слезы...)
- Мы делаем все возможное, но вы же все сами понимаете...
- Пожалуйста, я вас умоляю, не дайте ей умереть, у меня кроме нее никого нет...
- Я приложу все усилия, я очень постараюсь...
Парень вытер слезы и вернулся в палату вместе с медсестрой...Девушка почувствовала, что что-то не так...Хотя она и сама понимала, что вылечить ее почти нереально, она все же спросила:
- Скажите, я ведь выживу, вы же мне поможете выкарабкаться? Правда?
- Конечно, милая, мы сделаем все возможное.(сказала медсестра и опустила глаза...)
Когда парень с девушкой остались вдвоем, она сказала ему:
- Обещай мне, что бы ни было, что ты обязательно будешь счастлив, я этого хочу!
- Что ты такое говоришь!!! Ты и есть мое счастье!!! Я не смогу без тебя!!!
- Обещай мне!!! Ты же ведь сам все понимаешь!!! Я хочу знать!!! Я хочу быть уверена, что ты будешь счастлив!!! Даже если без меня!!! Обещай мне это, ради меня!!!(прокричала она и из ее глаз закапали слезы...)
- ...Хорошо, я постараюсь, но обещать тебе этого я не могу... (он тоже заплакал...)
Наступила ночь...Девушка уснула...Парень задремал у ее кровати....Девушке снится сон... Что ее мама пришла к ней с неба...Мама сказала ей:
- Девочка моя, завтра вечером я приду за тобой...Мы улетим в другой мир, там нет зла, боли, предательства, там ты будешь спокойна...
- Мама??? Как?Уже?...Но..но я не хочу уходить...я...я люблю его..я не смогу без него....нет...
- Я пришла предупредить тебя, будь готова...Проведи с ним последний день...Мне пора...( она закрыла глаза и за ее спиной раскрылись большие пушистые белые крылья, она улетела...)
...Утром, как обычно, пришла медсестра, результаты анализов никаких хороших новостей не принесли... Девушка и парень остались вместе...Она сказала ему, что сегодня она умрет...Он не поверил, кричал на нее, говорил что все будет хорошо...Но она ему сказала:
- Пожалуйста, давай проведем последний день вместе...Я хочу побыть с тобой...
- ...( Он замолчал, его сердце бешено колотилось, оно разрывалось, душа рвалась на куски, слезы полились рекой, он не знал, что ему делать).
- Давай просто побудем вместе, вспомним все хорошее, вспомним наше счастье...Я хочу встретить с тобой наш последний закат, хочу поцеловать тебя...Давай побудем вместе...
- Хорошо, любимая...Но я не смогу без тебя, ты - это моя жизнь...Я умру без тебя...
- Не говори так, ты должен быть счастлив, ты обещал мне...Давай просто побудем вместе...Давай не будем плакать, я знаю, это очень трудно, но давай последний день МЫ проведем в счастье...
- Конечно...любимая...единственная...
Весь день он были вместе, не отпускали рук друг друга, вспоминали все-все их радости...Он не мог даже на секунду представить себя без нее... Но...вот они встретили вместе их последний закат...У обоих появились на глазах слезы...
- Я не хочу терять тебя, любимая...
- Я понимаю, но так, наверное нужно, так должно быть...
- МНЕ БУДЕТ ОЧЕНЬ...ОЧЕНЬ ПЛОХО БЕЗ ТЕБЯ...Я НИКОГДА ТЕБЯ НЕ ЗАБУДУ...
- ЛЮБИМЫЙ, Я ВСЕГДА БУДУ РЯДОМ С ТОБОЙ...Я ВСЕГДА БУДУ ПОМОГАТЬ ТЕБЕ...Я ВСЕГДА ЛЮБИЛА ТЕБЯ, ЛЮБЛЮ И БУДУ ЛЮБИТЬ ВЕЧНО!!!ПОМНИ ЭТО!!!
Они оба плакали...смотрели друг другу в глаза..и ничего не могли поделать, потому что понимали, что в этом мире они рядом последние минуты...Им было больно...
- Любимый, мне не страшно умирать, потому что я знаю, что такое любовь! Я жила ради тебя!!!Я никогда тебе не врала...
- Любимая...мне страшно...
- Не бойся...я буду рядом...
Внезапно ее пульс остановился...Она вылетела из своего тела...Она видела, как он сильно прижал ее тело к себе, как кричал, звал на помощь, умолял не покидать его...Прибежали медсестры...Пытались что-то сделать...Но...было поздно...Ее сердце рвалось на куски...
Вдруг, она почувствовала, что кто-то взял ее за руку...Это была ее мама...
- Мама, мамочка, я не хочу уходить от него, пожалуйста, ну еще минуточку, я хочу к нему...пожалуйста, мама!!!
- Девочка моя, нам пора...Мы должны лететь...
Девушка посмотрела на себя...Она светилась, за ее спиной появились крылья...Она в последний раз взглянула на своего возлюбленного, взмахнула крыльями и улетела вместе с мамой...Она оказалась над облаками...

Продолжение

Ее душа улетела белоснежным ангелом на небо.А он.как же долго он не мог отойти от ее тела.Он не мог отпустить ее руку, не мог не смотреть на эту застывшую мягкую улыбку.На эти застывшие зеленые глаза.Она казалась ему еще живой.он думал что вот еще мгновение и она снова сделает вдох.вновь улыбнется.Но.Он не мог представить. Что ему теперь делать. Никак не мог осознать, что ее больше нет.Он испытывал тупую боль в сердце и чувствовал, как разрывается его душа.В его голове не было ни одной мысли, только она.только ее глаза, ее руки, губы. Вот так, рядом с ней он просидел очень долго. От слез его глаза опухли.
Когда он вернулся к себе домой.Он никак не мог понять, что ему теперь придется жить одному.Он чувствовал ее запах, ему казалось, что он слышит ее голос, что она зовет его. Он прошел в их общую комнату, на ее полке стояли ее фотографии, мягкие игрушки, ее украшения. Все было таким родным, таким знакомым. Он присел на диван и заметил, что на стуле висит ее кофточка. Он взял ее в руки. Прижал к себе. Его опять накрыло волной слез. Он очень долго не мог уснуть, сидел, прижавши к себе ее вещь, сидел.как заколдованный. Он ничего не видел вокруг. Только ее образ застыл у него перед глазами. Только она. Единственная.
От слез и переживаний его глаза стали серыми. Туманными.Какими-то неживыми..
Спустя долгое время в чувства его привел телефонный звонок. Он подошел.
- Алло.
- Хоронить можно завтра.(Это звонили из больницы)
- Как хоронить? Уже?...Нет.пожалуйста, могу я еще ее увидеть, могу я попрощаться с ней в последний раз?
- Вот на кладбище и попрощаетесь! (Ответил грубый мужской голос) Будьте мужчиной, возьмите себя в руки!!!
- .
На том конце линии мужчина положил трубку.
Снова теплый летний день.Солнце светит как-то по-особенному. Но птицы молчат. Нет ни единого звука. Ничто не нарушает тишины. Он стоит рядом с гробом. В нем лежит та, ради которой он жил, та, о которой он мечтал.та.самая любимая. Он не понимал, что происходит.
Вдруг, он почувствовал, что чей-то взгляд уперся ему в спину.Он обернулся.Но ничего не увидел. Потом снова почувствовал этот взгляд.Опять обернулся. Ничего.
И вот момент, когда он видит ее последнюю секунду. Он схватил ее за руку, закричал, сказал что тоже хочет умереть!!! Он как будто лишился рассудка. Совершенно ничего не понимал.
Вдруг он почувствовал, что кто-то положил ему руку на плечо. Он обернулся, но ничего не увидел, он лишь понял, что рядом с ним сейчас стоит она, просто он ее не видит. Он отошел от гроба, он держал за руку ее . ангела. Он чувствовал тепло, такое родное, такое знакомое. Он даже успокоился. Он вдруг вспомнил ее слова, что она всегда будет рядом с ним и понял, что она ему не врала.
По дороге домой она шла рядом с ним. Он был спокоен. Он чувствовал ее, только не мог видеть.
Прошло много дней, она прилетала к нему каждый день. Была с ним, когда он просыпался, когда засыпал. Была рядом, когда ему было трудно, когда ему было плохо.

рассказ, написанный моим заочным знакомым

                Ты придёшь.

- Ты придёшь, если я тебя позову? Придёшь? Знаешь, я устала от этого мира. Хочу свободы! Х-о-ч-у-у-у! И не говори мне, что я капризничаю. Я знаю, но мне хочется себя так вести!
-Почему ты молчишь?! Или я должна всё делать одна? Может, мне ещё со своим отраженьем в зеркале поговорить?! А ты смешной от этого молчания. И вообще, где мы находимся?
-В комнате, Детка, в комнате.
-Ну вот, хоть одно слово выдавил! Это же ужас! Ты так и не научился меня развлекать.-Она пристально смотрела в его глаза, силясь найти в них ответы на свои вопросы. Но удача была не на её стороне. - А жаль.
Он отвернулся, ему совсем не хотелось говорить, как, впрочем, и смотреть ей в глаза. Смутное чувство вины жёсткой плетью висело в его сознании. И эта плеть наносила удары по его самолюбию.
-Что ещё нового произошло сегодня?
-Не знаю.Хотя нет, Люська поругалась со своим. Ты представляешь, дура! Я бы такого не бросила.
«Да уж, не бросила.-Подумал он.- Обманываешь ты, и меня, и себя. Ты бы с ним и месяц не выдержала. А Люська твоя, просто с ангельским терпением сносила этого урода.»
-Но, в общем, это её проблемы. Не хочу вмешиваться, а то останусь виноватой. Как твои родители? - сказала она с полным безразличием, полностью повторив интонации её голоса.
-Я устала и хочу спать!
-Хорошо, - он инее пытался скрыть от неё свою улыбку, - ложись, а я буду охранять твой сон.
Она уснула очень быстро.
Олег долго ещё держал её руку и гладил волосы. Чувство безысходности пульсировало от одной мысли к другой. Он ничего не может сделать, уже ничего. Да и раньше не мог, просто тешил себя надеждой. Но и надежда когда-то умирает, по всей видимости сегодня.



               * * *

Было очень тихо. не было даже настойчивого стука часов. Он не любил их бесстрастный скучный шёпот. Она не спала. Ей было страшно и как-то даже одиноко. Чувствуя, как он осторожно сжимает её руку, рассеяно перебирает волосы, она хотела плакат, тихо всхлипывая, как обиженный ребёнок.но молчала.Так странно.ей не хотелось и думать о том, что давно уже что-то не так.Она привыкла верить в своё счастье.
«Счастлива!», - повторяла она про себя, смеясь в глаза подругам и сочиняя для них милые небылицы о своём любимом.
«Счастлива!»- кокетничала с ним, таким хорошим, но таким холодным. ей казалось, что никогда раньше этот чурбан не был ей так дорог.Она хотела вскочить, разбудить его, поцеловать, рассказать о своих чувствах, но почему-то не решилась. Побоялась.
-Он, должно быть, и так считает меня дурочкой.вечно щебечущей, надоедливой кокеткой.
Она знала, что может быть другой, но рядом с ним всегда вела себя одинаково. просила внимания, требовала.А потом не принимать.
-Он даже называет меня так неприятно: «Детка!». Внутренне она противилась  этому грубому и пошловатому прозвищу, но ему ничего не говорила. Почему? Она не знала, почему.Этой ночью ей не хотелось в очередной раз лгать себе.она думала о себе и о нём.вспоминала, мечтала.
-Он думает, я сплю.
Изредка ей самой казалось, что она спит.

               * * *


-О боже, как она ангельски красива.
И в тот момент нахлынули воспоминания. Озеро. Она держит его руку. Ни одного слова о любви. А ему так хочется согреть её своим теплом, поцеловать и. раствориться лёгкой дымкой над поверхностью воды.
Через два месяца они впервые поссорились, он не видел своих ошибок, а она не отеле признавать, что тоже была не права. Но видно беда если приходит, то добровольно уже не покидает «тёплое место». Они помирились и простили друг друга, а через неделю. Через неделю они ехали к друзьям на вечеринку. Олег только на минуту отвлёкся от дороги, чтобы посмотреть на Марину и улыбнуться ей; перед его глазами возник летящий на огромной скорости грузовик, и откуда только он взялся на встречной. Думал он недолго, всего лишь долю секунды. «Марина». резкий поворот налево, и Олег врезался своей стороной машины в старенький Фольксваген. Он думал, что погиб, но открыв глаза, усмехнулся небу: «Рано меня в покойники записали, рано.»И только тогда понял, что та, о которой он заботился, не произнесла ещё ни одного слова. Марина дышала, но была без сознания.
. Врач Александр Геннадьевич сказал, что у Марины посттравматический синдром. Она живёт в собственном мире, и нет никакой гарантии, что сможет очнуться от того сна.
Вот уже второй месяц Олег сидел у её кровати. Винил себя. И верил. Надеялся.Верил и надеялся, что любовь сможет победить всё, и сможет разрушить  эти «цепи сна».


               * * *

-Марина, идите домой. Вы же знаете, что ничего не изменится.
-Да, Александр Геннадьевич, я ещё совсем немножко посижу и пойду.
-Вам бы жизнь молодую налаживать, а не с больным сидеть. А то записали себя раньше сроку в монашки.Эх.
Откуда Вам знать, что я больше ничего не хочу?..Спас ты меня, Олег, ценой своей жизни, а у меня не спросил, каково это, сидеть рядом с любимым, который даже не понимает, что с ним и где он. Что мне делать?..
Прости меня, пожалуйста, прости, Я БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

 маленькая статейка

 Притча

                 Имя моего ангела
За день до своего рождения ребёнок спросил у Бога:
- Я не знаю, зачем я иду в этот мир. Что я должен делать?
Бог ответил:
- Я подарю тебе ангела, который всегда будет рядом с тобой. Он всё тебе объяснит.
- Но как я пойму его, ведь я не знаю его язык?
- Ангел будет учить тебя своему языку. Он будет охранять тебя от всех бед.
- Как и когда я должен вернуться к тебе?
- Твой ангел скажет тебе всё.
- А как зовут моего ангела?
- Неважно как его зовут, у него много имён. Ты будешь называть его «Мама».


Мы поручены своему ангелу, и он хранит нас независимо от того, обращаемся ли мы к нему, помним ли о нем или нет, что бы мы ни думали, как бы ни поступали. Ангелы-хранители охраняют вверенные им души от греховного соблазна, оберегают от опасностей тело, а в час смерти бывают защитниками и покровителями души при прохождении мытарств и на Страшном Суде. Ангел-хранитель, как может, борется за душу, но его возможности ограничены количеством добродетелей, и потому Ангелы чрезвычайно скорбят, если люди, которых они опекают, гибнут.
Ангелам-хранителям приписывают большинство "бытовых" чудес, тех, что мы зачастую списываем на счастливую случайность: когда человеку достаточно опоздать куда-либо, чтобы несчастья не случилось. Сюда же относят случаи внезапных озарений... Впрочем, любое событие, вырывающееся из будничной действительности, можно при желании приписать ангелу-хранителю. Вопрос в другом: надо ли?!

Какие они?
Ангелы-хранители бывают двух видов - земные и небесные. Земные - это ваши умершие родственники и друзья. Не все, а лишь те, которые вас искренне любили при жизни. После смерти они также продолжают вас любить и помогают вам по мере возможности. Естественно, если вы при этом остаетесь таким же хорошим человеком, а если и меняетесь, то в лучшую сторону.

В редких случаях ангелом-хранителем вам могут назначить человека, который вас при жизни не любил. Ангелы обладают разной силой. Иногда один ангел приносит человеку больше пользы, чем другому трое или даже пятеро. Небесные ангелы-хранители даются Богом только избранным людям. Это большая награда, так как небесные ангелы несравненно могущественнее, чем души умерших людей. Все великие люди в истории человечества - цари, ученые, полководцы, музыканты, художники и т.д., все они добились таких успехов лишь благодаря покровительству Небес.

Говорят, что однажды собрались в одном уголке земли вместе все человеческие
чувства и качества.
Когда СКУКА зевнула уже в третий раз, СУМАСШЕСТВИЕ предложило:

- А давайте играть в прятки!?

ИНТРИГА приподняла бровь:

- Прятки? Что это за игра??

И СУМАСШЕСТВИЕ объяснило, что один из них, например, оно, водит, закрывает
глаза и считает до миллиона, в то время как остальные прячутся. Тот, кто будет
найден последним, станет водить в следующий раз и так далее.

ЭНТУЗИАЗМ затанцевал с ЭЙФОРИЕЙ, РАДОСТЬ так прыгала, что убедила CОМНЕНИЕ,
вот только АПАТИЯ, которую никогда ничего не интересовало, отказалась
участвовать в игре. ПРАВДА предпочла не прятаться, потому, что в конце концов
ее всегда находят, ГОРДОСТЬ сказала, что это совершенно дурацкая игра (ее
ничего кроме себя самой не волновало), ТРУСОСТИ очень не хотелось рисковать.

- Раз, два, три, - начало счет СУМАСШЕСТВИЕ.

Первой спряталась ЛЕНЬ, она укрылась за ближайшем камнем на дороге, ВЕРА
поднялась на небеса, а ЗАВИСТЬ спряталась в тени ТРИУМФА, который собственными
силами умудрился взобраться на верхушку самого высокого дерева.

БЛАГОРОДСТВО очень долго не могло спрятаться, так как каждое место, которое
оно находило казалось идеальным для его друзей:

Кристально чистое озеро для КРАСОТЫ;

Расщелина дерева - так это для СТРАХА;

Крыло бабочки - для СЛАДОСТРАСТИЯ;

Дуновение ветерка - ведь это для СВОБОДЫ!...

Итак, оно замаскировалось в лучике солнца.

ЭГОИЗМ, напротив, нашел только для себя теплое и уютное местечко. ЛОЖЬ
спряталась на глубине океана (на самом деле она укрылась в радуге), а СТРАСТЬ
и ЖЕЛАНИЕ затаились в жерле вулкана. ЗАБЫВЧИВОСТЬ, даже не помню, где она
спряталась, но это не важно.

Когда СУМАСШЕСТВИЕ досчитало до 999999, ЛЮБОВЬ все еще искала, где бы ей
спрятаться, но все уже было занято. Но вдруг она увидела дивный розовый куст и
решила укрыться среди его цветов.

- Миллион, - сосчитало СУМАСШЕСТВИЕ и принялось искать.

Первой оно, конечно же, нашло ЛЕНЬ. Потом услышало как ВЕРА спорит с Богом, а
о СТРАСТИ и ЖЕЛАНИИ оно узнало по тому как дрожит вулкан, затем СУМАСШЕСТВИЕ
увидело ЗАВИСТЬ и догадалось, где прячется ТРИУМФ. ЭГОИЗМ и искать было не
нужно, потому что местом, где он прятался оказался улей пчел, которые решили
выгнать непрошеного гостя. В поисках СУМАСШЕСТВИЕ подошло напиться к ручью и
увидело КРАСОТУ. СОМНЕНИЕ сидело у забора, решая, с какой же стороны ему
спрятаться.

Итак все были найдены:

ТАЛАНТ - в свежей и сочной траве,

ПЕЧАЛЬ - в Темной пещере,

ЛОЖЬ - в радуге (если честно, то она пряталась на дне океана).

Вот только любовь найти не могли.

СУМАСШЕСТВИЕ искало за каждым деревом, в каждом ручейке, на вершине каждой
горы и, наконец, он решило посмотреть в розовых кустах, и когда раздвигало
ветки, услышало крик.

Острые шипы роз поранили ЛЮБВИ глаза. СУМАСШЕСТВИЕ не знало что и делать,
принялось извиняться, плакало, молило, просило прощения и в искупление своей
вины пообещало ЛЮБВИ стать ее поводырем.

И вот с тех пор, когда впервые на земле играли в прятки... ЛЮБОВЬ слепа и
СУМАСШЕСТВИЕ водит её за руку...

      Прохожий

      Награда (http://zhurnal.lib.ru/p/proxozhij/nagrada.shtml)


      - Король сказал, что двери его сокровищницы открыты передо мной! - буркнул рыцарь.
      - Они и открыты, - миролюбиво откликнулся кладовщик. - Прямо перед твоим носом.
      - Тогда дай мне войти.
      Кладовщик не сошел с порога.
      Рыцарь нахмурился:
      - Ты не выполнишь приказ короля?
      Кладовщик покачал головой:
      - Если ты войдешь, двери сокровищницы будут открыты не перед, а за тобой. Вот это - уже серьезное нарушение приказа.
      - Для чего мне распахнутые двери, если я не могу пройти внутрь? - вспылил рыцарь.
      - Понятия не имею. Строить догадки о королевских намерениях не в моих привычках.
      - Король хотел, чтобы я сам выбрал себе в сокровищнице награду!
      - Он именно так и сказал?
      - Нет, - признался рыцарь. - Он произнес: "В награду за то, что ты поразил дракона, двери моей сокровищницы открыты перед тобой!"
      - Угу, - кивнул кладовщик. - Я так и думал.
      Рыцарь взялся за меч.
      - Я при исполнении, - напомнил кладовщик. - Не советую.
      Насупившись, рыцарь произнес:
      - Ладно. Я скоро вернусь.
      Он развернулся и зашагал прочь.
      - Как только ты появишься тут, двери тотчас же перед тобой откроются! - заверил кладовщик рыцарскую спину и сомкнул створки.
      Через полчаса у входа в сокровищницу загрохотала железная перчатка.
      Кладовщик выглянул:
      - Быстро ты.
      - Пропускай! - бросил ему рыцарь брюзгливо.
      Кладовщик поднял брови:
      - Король сказал еще что-нибудь?
      - Нет, - ответил рыцарь. - Он не сказал. Король написал.
      Рыцарь протянул кладовщику свиток, тот развернул его и медленно, по складам, прочел: "Подателю сего, рыцарю, поразившему дракона, разрешено войти в королевскую сокровищницу и взять там то, что рыцарь сочтет достойной для себя наградой".
      - А потом ты положишь то, что взял, на место? - поинтересовался кладовщик.
      - Читай дальше, - скомандовал рыцарь.
      Кладовщик отмотал от свитка еще немного и продолжил: "Взятое рыцарь волен вынести из сокровищницы и использовать по своему разумению, для своего блага и без всяких ограничений. Подпись - Король".
      - Какой король имеется в виду? - уточнил кладовщик.
      Рыцарь ткнул в самый конец свитка - там стояла приписка: "Нашего королевства". Под текстом красовались три печати - чернильная, из воска и из красного сургуча.
      - Все верно, - с сожалением согласился кладовщик. - Что ж, выбирай.
      Рыцарь ступил через порог, повел носом и прошелся вдоль полок.
      - Я возьму это, - сказал он, ткнув пальцем в ближайшую драгоценность.
      - Ты уверен? - кладовщик всем своим видом советовал рыцарю отказаться от замысла.
      - Абсолютно.
      Кладовщик что-то нацарапал на бумажном листе.
      - И еще это, - рыцарь, надувая щеки и натужно краснея, снял с верхней полки огромный ларец.
      Кладовщик сокрушенно добавил каракулей.
      - Какая нужда записывать? - с подозрением спросил рыцарь.
      - Для порядка.
      - Король увидит список?
      - Не исключено. Если его величество вдруг пожелает узнать, какую награду ты выбрал, я буду готов к отчету.
      - Ладно, пусть будет так, - рыцарь потер ладони. - Тогда еще это, и это, и вон то.
      - Не многовато ли? - со значением в голосе заметил кладовщик.
      - В самый раз. Тем более, что я не закончил.
      - Думаю, будет лучше, если я сейчас же сообщу королю, что тут делается, - тоскливо вздохнул кладовщик.
      Рыцарь небрежно вынул из-за пазухи клочок пергамента и предъявил его кладовщику. На пергаменте значилось: "Рыцарю - не мешать!" Внизу, как положено, вилась подпись "Король. Нашего королевства.", и виднелись три печати.
      Пыхтя, рыцарь выволок из угла туго набитый объемистый мешок.
      - Ми-шок, - произнес вслух кладовщик, ожесточенно карябая пером, и добавил: - Сколько добра уходит!
      - У кого уходит, а кому добавляется, - процедил рыцарь, шатаясь под тяжестью толстенного рулона.
      - Зачем тебе ковер? - возмутился кладовщик.
      - В дополнение к гобеленам! - отрезал рыцарь и полез за гобеленами.
      Кладовщик перевернул свой листок на другую сторону.
      - А это что? - полюбопытствовал рыцарь, разглядывая массивную кованую конструкцию непонятного назначения.
      - Не знаю, - пожал плечами кладовщик. - Раз находится здесь, наверное, что-то ценное.
      - Беру, - решил рыцарь.
      Кладовщик вывел в реестре: "Жулезяка тижолая - 1 шту.", - и шмыгнул носом.
      - Ну, теперь вон тот сундук, два ящика и короб со шкатулками. Пожалуй, все, - рыцарь вытер пот со лба. - Ах, да! Еще тележку!
      Кладовщик встрепенулся:
      - В приказе было написано "вынести". Все, что не сможешь унести, останется здесь!
      Рыцарь пошарил за пазухой. На очередном куске пергамента имелось короткое разрешение "Пусть вывозит!", заверенное королевской подписью и тремя печатями.
      Взвалив на тележку свою награду и перевязав ее веревками, чтобы куча не рассыпалась, рыцарь попробовал сдвинуть тележку с места. У него ничего не вышло.
      - Помогай! - пропыхтел он утомленно.
      - И не подумаю! - мотнул головой кладовщик. - Об этом речи не было.
      Рыцарь полез за пазуху. Кладовщик вздохнул и налег на тележку. Колеса страдальчески скрипнули.
      Они с трудом выпихнули поклажу через двери.
      - Дальше на меня не рассчитывай! - злорадно заявил кладовщик. - Мое место в сокровищнице!
      - А ты мне больше и не нужен.
      Рыцарь свистнул.
      Пол и стены затряслись, и в галерею ступил дракон.
      - Тащи! - крикнул рыцарь и бросил дракону конец каната, привязанного к тележке.
      - Ну, ты даешь! - хмыкнул дракон, обозрев гору ценностей.
      Кладовщик раскрыл рот и сполз спиной по стенке.
      - Представляешь? - дракон подмигнул кладовщику и кивнул на рыцаря. - Этот прохиндей собрал уже четырех принцесс! Каре!
      Рыцарь пожал плечами.
      - Ты же утверждал, что поразил дракона! - в отчаянии крикнул ему кладовщик.
      - Конечно, поразил! - подтвердил дракон, впрягаясь в тележку. - Этот рыцарь и теперь продолжает меня поражать.

НЕМНОГО СТРАННАЯ ИСТОРИЯ

   «Ну и погодка, блин, как раз вешаться в такую» - подумал Мик. Вообще имя его было Михаил, но за любовь к творчеству группы «Rolling Stones» и некоторое внешнее сходство с их лидером, он получил именно такое прозвище. Погода и впрямь была дрянная: надвигались свинцового цвета тучи, которые обещали разразится проливным дождем, несмотря на июнь, дул резкий, пробирающий до костей ветер. Ко всему прочему неизвестно откуда налетело воронья, которое теперь вилось в небе с гадким карканьем. «Налетело же ворон, как перед сечей, откормленные какие, со свалки, что ли прилетели?» - подумалось Мику. Резко потемнело, хотя было еще не больше шести часов вечера. Вскоре закапал мелкий противный дождь. Казалось, будто струи секут тебя насквозь. Мик застегнул рубашку и ускорил шаг.

   Андрей, по прозвищу Мефистофель решил покончить с собой. Андрей был художником. Прозвище свое получил за увлечение сатанизмом, а также за длинные черные волосы и бородку а-ля Троцкий. Так вот, Андрей-Мефистофель решил наложить на себя руки. Причиной тому стала очередная депрессия, в которые он регулярно впадал. Он набрал воды в ванную, взял в руку бритву, и хотел было уже залезть в теплую воду, как вдруг услышал как сосед врубил какую-то попсовую песню, о том, что не стоит обижаться на окружающий мир, если ты страшна как атомная война.
   «Вот скотина, - подумал Андрей, - тут человек с жизнью расстается, а он такую муть врубил, чтоб у него колонки рванули!». Сверху раздался глухой взрыв. Музыка утихла. «Ни фига себе! Что там произошло?» - подумал Андрей и отложил бритву. Он прошествовал на кухню, потряс пустую банку пива. «Ну блин, неужели пиво кончилось? Эх, сейчас бы «стеллы» баночку-другую.» На столе перед Андреем неизвестно откуда появились две банки пива. «Так, все, еду крышей, - подумал Мефистофель, - уже галлюцинации начались». Потом осторожно взял банку и осмотрел ее. Она была холодна и приятно оттягивала руку. Андрей открыл пиво и сделал глоток. Пиво было самым настоящим. «Что бы это ни было, мне начинает нравиться» - подумал Андрей. Тут его осенила мысль. Он попытался мысленно сдвинуть другую банку с места. Едва он приказал ей двигаться, банка полетела со стола. Андрей решил проверить свой дар на таких вещах, которые не могли быть его галлюцинацией. Он сосредоточился на холодильнике, тот медленно оторвался от пола. «Не кисло! Так я ж теперь такого наворотить могу, что всем тошно будет!». Из комнаты, которую Андрей приспособил под мастерскую послышались шорохи и чье то кряхтение. Андрей заглянул в комнату и обалдел. Из холста вылезал демон. Сначала показалась угловатая голова, затем тело, и после он вылез полностью. Чудище взглянуло на Андрея и произнесло:
Ну что уставился? Ишь, как глаза выпучил. Демонов никогда не видел? Ах, ну конечно, в вашем убогом материалистическом мировосприятии нам места нет.
Что происходит? - Выдавил из себя Андрей.
Тебе дана сила, вот и пользуйся ею.
К-какая сила?
Ну, блин, я-то откуда знаю, кто тебе дал ее, может Господь ваш, а может и наоборот. в общем обладаешь ты сейчас силой бога.
И что мне с ней делать?
Да что хочешь! Можешь мир этот сделать чище, добрее, красивее, а можешь и в крови утопить, твое дело!
Обалдеть. Это что, означает, что я могу делать с окружающей меня реальностью все, что захочу?
В общем-то, да.
Но ведь должен же быть подвох?
Единственная загвоздка в том, что ты бессилен только против людей, глубоко верящих во что-либо. Я у вас не был уже лет триста, но я думаю, что по-прежнему единственная такая сила - это церковь.
Это не проблема, истинно верующих уже и не сыскать.
Ну тогда тебе и карты в руки, делай, что хочешь!
А ты?
А что я? Ты мой Создатель, вызвал меня из небытия, значит, я тебе должен служить.
Ну тогда, вперед, начнем менять этот мир по своим вкусам

Мик сидел перед окном. Погода на улице была отвратительной. Шел дождь. Было необычно темно. Лишь вспышки молний на миг раздирали тьму. Мику казалось, будто во время очередной вспышки он видел какую-то странную тень. Но, скорее всего, это был всего лишь обман зрения. Он встал и, не включая свет, пошел и поставил «Полную луну» группы ДДТ:

Полная луна наблюдает за мною,
Я вышел во двор, я стою у окна.
Ранняя весна полощет зубы водою,
Растопырила пальцы в небо весна.
Полная луна. Облака пробегают,
Сгорбившись, мимо, не попасть бы во гнев.
Собаки мычат, коровы лают,
Как черти с рогами. Отвыли и в хлев.

Полная луна. На душе так тошно,
Не могу закурить, боюсь врубить свет.
Я чувствую тебя, даже лежа под кошкой.
У меня отлив крови, у меня ее нет.
Полная луна. Деревня застыла
 Со всеми тракторами, зверями, людьми.
Только ведьмы колдуют, шевелятся могилы,
Да русалки всплывают, просят любви.

Полная луна приходит раз в месяц,
С миру по смерти, со смерти пятно.
Ты - зловещий закон, и тебя все бесит,
И я знаю, что ты - не она, а оно.
Приведение лона, белая лошадь,
Волосы дыбом. Мандовый круг.
Звезды в глазах, брачное ложе,
Я кровь для твоих холодных рук.

Ты - сознание, ты - щель, я там был до рожденья.
Я летал, я знал, да не найти слов.
Ты все забрала. Я не вижу спасенья.
Ты пришла, и на этот раз я твой улов.
Полная луна, белая кожа,
Зубы стучат, зло хочется есть.
Полная луна, ты очень похожа
На нечто такое, чего нет здесь.
Ты - разлука, ты - бред, ты - кошмар, наважденье,
Сексуальнее всех, ты пьянишь без вина.
Мисс эротика-дама, мадам наслажденье,
Непонятная нам, дорогая страна.
Полная луна, кратеры-мысли,
Черные дыры на той стороне.
Бог с тобой, опустись, повернись, зависни,
Я готов! Ну, давай, прикоснись ко мне!

Иди ко мне!

Песня пришлась очень кстати. Было в ней что-то созвучное с погодой. Мик подсознательно чувствовал что-то плохое, какое-то Зло. То, чего по ночам боятся дети. Нет, это не скелеты из шкафов, не газовые камеры Освенцима. Какое-то мистическое Зло. То черное, мерзкое, грязное, что сидит в самых темных безднах нашей души. Казалось, что эта дрянь вырвалась из этих глубин, и ворвалось в окружающий мир.
В дверь позвонили. Мик вздрогнул от неожиданности. Нехотя поднялся, включил свет и поплелся открывать дверь. На пороге стоял его сосед - Федор. Выражение на его лице было таким, что казалось, будто он увидел Белую Горячку. Федор мычал, и энергично жестикулировал руками, пытаясь что-то сообщить Мику. Мик сгреб его, отвел на кухню, достал из холодильника «реаниматор», не без труда разжал челюсти соседа, и влил в глотку содержимое скляночки. Лицо Федора залилось румянцем. Он затейливо выругался и опустился на табуретку. Мик сказал:
Ты что, застал у себя дома Галкина, который палит твои раритетные записи?
Нет, там такое! Не поверишь! Иду сейчас домой, трезвый как стекло! А тут на меня из кустов ка-ак сиганет! Глаза горят, зубами клацает! Думал, сожрет! Но не тут-то было! Я ему с испугу ка-ак саданул промеж глаз, аж искры полетели, и убежал в подъезд!
Ты что, на гопника налетел что ли?
Да какой там гопник! На меня ублюдище страшное налетело, как из голливудских ужастиков вылезло!
Ты точно ничего не пил и не курил?
Да я тебе говорю! Да чтобы мне больше пива не пить! Своими глазами видел! Да на кулак посмотри, какая ссадина!
Может, это была бродячая собака?
Какая там собака! Оно с гориллу размерами было!
Ну не знаю даже. - Сказал Мик, сильно сомневаясь в словах Федора.
В дверь снова позвонили. Мик опять пошел открывать дверь. На пороге стоял Жорик, в одной руке он держал бочонок с пивом, в другой своего кота Мортимера.
Что, тоже чудище увидел? - Спросил Мик.
Да чудовищ я каждый день на работе вижу, да и Пернатики чего стоят. Пришел я домой, а там тоска смертная! Думаю - а почему бы мне не зайти к кому-нибудь? Взял гостинец и вот я здесь!
Угу, и кота прихватил.
Ну а что, он хуже меня что ли? Зачем животине скучать?
Ну проходи, проходи.
Атмосфера как-то сразу стала веселее. Как всегда, Федор стал доказывать, что Doors уже не рулят, и что Джим Мориссон давно умер, и что слушать надо Sex Pistols и Ramones. Жорик бил себя в грудь с криком: «Ты Doors'ов не трожь! Да и Sex Pistols'ы с Ramones'ами давно уже в могиле!». Мик скромно замечал, что нечего спорить, так как все равно всем далеко до Шевчука и Rolling Stones. Вскоре заявился хиппан Степа.
У вас что, нюх на пьянки? - Спросил Мик весело.
Дык, елы-палы! - Торжественно ответил Степа, и, не дожидаясь приглашения, прошмыгнул в квартиру.
Дело пошло еще веселее. Как будто из воздуха появились три бутылки портвейна «3.80». В ход пошла гитара. Хиппи начал играть «Ваше благородие» в блюзовой манере. В дверь опять позвонили. Мик открыл дверь. На пороге стоял Толик, что-то округлое отягощало ему карманы.
Какими судьбами! Милости просим! - Сказал Мик и поклонился.
А я заезжаю во двор, слышу, у вас тут пир горой! Дай, думаю, зайду! - Пробормотал Толик, и вошел в квартиру.
Дальше стало совсем весело. Культурное чаепитие постепенно переросло в безобразную пьянку. Помнилось, приходили Пернатики, пытались жаловаться, но, завидев Жорика, тут же ретировались. Кажется, они потом в носках ходили в «Малинку» за добавкой. Кажется, встретили пьяного Шахтера, и каких-то гопников. Кажется, у гопников были клыки, которые, кажется, потом выбили. В общем, проснулся Мик на шкафу, укрывшись какой-то газеткой, под боком мирно дрых Мортимер, кот Жорика. Остальные лежали кто где по всей квартире. Федор храпел под диваном, Жорик лежал в прихожей, накрывшись половичком, Толик спал в ванной, ноги Степана торчали из-под стола.
- Посидели, блин, - сказал Мик, и глянул на часы. Часы показывали пол седьмого утра. Как ни странно, за окном было темно. «Часы, что ли, сбились?» - Подумал Мик, недоуменно. Он слез со шкафа, посмотрел на настольные часы. Пол седьмого. Вскоре повставали все остальные. Их часы показывали то же время.
Херня какая-то. - Произнес Жорик, поглаживая щетину.
В яблочко! - Произнес Степан. - Георгий, вы как всегда лаконично и точно выражаете общую мысль!
Ладно, что бы там ни было, мне на работу пора, - Сказал Жорик, подобрал кота и вышел из квартиры.
Вскоре все разошлись. Мик стал нехотя собираться на работу. Работал он инженером в энергетической компании. Мик вышел из квартиры, закрыл за собой дверь и вышел во двор. Небо немного посерело, хотя было уже начало восьмого.
   На остановке, как всегда в это время, царило оживление. Только сегодня оно было каким-то особенно бурным.
Не поеду! И не просите! - Орал водитель маршрутки.
Да всем же на работу надо! - Отвечали ему из толпы.
Не поеду никуда! На куски рвите, не поеду!
Мик занял очередь. Рядом стоял парень лет двадцати и пытался куда-то дозвониться по мобильному телефону.
Ничего не понимаю, - Сказал он, - домашний телефон не работает, на «мобиле» связи нет, что за хренотень?
А что с маршрутками? - Спросил Мик.
Да не знаю я, водила чушь какую-то порет. Говорит, мол, вокруг района туман, ничего не видно. А кто в этот туман заезжает, тот обратно уже не возвращается. Блин, пить меньше надо!
Ну а где же тогда машины?
А кто его знает. - Его собеседник замялся, глядя на пустынные дороги.
Мик простоял битый час, но так и не дождался ни одного автобуса или маршрутного такси. Толпа стала понемногу рассасываться, кто, махнув на все рукой, пошел домой, радуясь выпавшему выходному, а кто-то, как и Мик, решили добираться на работу пешком.

Андрей стоял перед мольбертом на крыше девятиэтажки и глядел на мрачную панораму района. И ранее не радовавший глаз своей красотой микрорайон, теперь являл собой картину воистину тоскливую: серые коробки девятиэтажек и полу барачных хрущоб казались еще серее и неказистее. Крематорий являл собой какое-то адское сооружение. Казалось, будто в нем что-то неуловимо изменилось, добавилось какой-то готичности. СИЗО походил на средневековый замок-узилище. И все это было отрезано от окружающего мира плотным непроглядным туманом.
Ну вот, наконец-то родной район приобретает более привлекательный вид. В таком и работать хочется! - Сказал Андрей, довольный своей работой.
Творец, мать вашу. - Пробормотал себе под нос Демон.
Что? - Спросил Андрей.
Да ничего, пустяки. - Ответил Демон.
А-а. Послушай, Демон, а какое у тебя имя?
У меня десятки имен, зови меня просто - Демон.
Ладно, как скажешь. - Сказал Андрей и вернулся к работе. На холсте было незавершенное изображение черного дракона.

Мик вплотную приблизился к границе тумана. Такого он еще не видел. Туман имел четко очерченную границу, за которой не было видно ничего. Перед чертой тумана не было вообще. Мик вгляделся в серую муть. Семь минут назад ушла вторая группа из десяти человек, и не возвращалась. «Чертовщина какая-то, - подумал Мик, - как в воду канули». Ему все казалось, будто в тумане мелькают тени. Мик почему-то был уверен, что это не ушедшие на разведку люди, если люди вообще. Что-то во всей этой ситуации было такое, что очень ему не нравилось. Мик вдруг почувствовал, что у него начинает ехать крыша. «Так, ладно, пойду я домой, наверное, а то так и свихнуться недолго» - Подумал он, и направился домой.

Мик сидел дома и читал книгу. Вскоре пришел Степан.
Бред какой-то, - Сказал он, - Телефон не работает, радио не ловит, «кретиноскоп» не работает, вокруг района туман непроглядный, как в бетонной коробке!
Нехорошо тут что-то. - Сказал Мик, - Нездоровая какая-то ситуация.
Может, это нас под «колпак» взяли, район изолировали, например, нашли какую-нибудь инфекцию.
Ну ладно, допустим, это так, я с трудом еще могу понять, зачем обрезать связь, но на кой черт обрубать телевидение и радио? Скорее наоборот, должны были орать в мегафоны: «Включите теле- и радиоприемники! Большой Дядька умные речи говорить будет!». Ан нет, нет ничего. А как насчет тумана? Как это объяснить?
Может, новейшие технологии, какие-то военные разработки.
Бред!
Ну а сам-то ты, как все это объяснишь?
А никак! Я предпочитаю воспринимать все как есть, и жду того, что будет дальше, может что-нибудь и проясниться.
В дверь позвонили. Мик открыл дверь. На пороге стоял искусанный и исцарапанный Толик. В руке он держал окровавленную монтировку.
Ни хрена себе! Ты что, заплутав в тумане, случайно в зоопарк к медведю заехал?
Почти, водка есть?
Да найдется.
Давай.
Так что же все-таки произошло?
Поехал я на работу, - Толик налил себе полный стакан и сел за стол, - Вижу, туман впереди. Ну, думаю, если не отрава какая-нибудь, то пронесет. Хотя, на всякий случай, респиратор все же натянул. Так вот, заезжаю в этот туман, и остановился, не видно не зги, в пяти шагах уже ничего различить нельзя. Думаю, ехать надо медленнее, а то и разбиться так в прах немудрено. Так вот, собираюсь я уже ехать, а тут из тумана на меня ка-ак сиганет какая-то хреновина! Ну у меня же уже рефлекс выработался, я выхватил монтировку и ткнул в сторону урода. Оно напоролось на нее и отлетело. Смотрю, а это не человек, и не зверь. Что-то между. Тыква у него, с толчок размером! И клыки немного короче локтя! Ну, думаю, конец мне, вилы. Можно белой простыней оборачиваться и на кладбище ползти. Вот, и решил так просто не сдаваться. Чудовище, конечно, оказалось сильным, но куда ему, убогому, до виселичного байкера, да к тому ж с монтировкой! В общем, нет больше монстра, не на того полез.
Тяжело в это поверить, даже сейчас, после всех этих странностей. - Сказал Мик.
Один момент! - Толик опрокинул стопку, и вылетел из квартиры. Через полминуты он вернулся, волоча на себе тело черного, гориллоподобного существа.
Какого. - Только и смог произнести Степан, когда Толик свалил тушу к их ногам.

Федор не добрался до университета. «Что-то тут не так, - думал он, - что вообще вокруг творится?». Не особо огорчившись вынужденным прогулом, он решил отправиться к друзьям. Он шел по улице, как увидел, что навстречу ему несутся люди. Они пробежали. Федор заметил безумный ужас, застывший на их лицах. «Что за чертовщина? Такое впечатление, будто мир сошел с ума». Федор почувствовал запах гари. Вскоре повалил дым. «Пожар? Так почему же люди бегут, а не носятся вокруг бестолково и не глазеют?». Он схватил одного из бегущих за рукав.
Что случилось? - Спросил Федор.
Вали отсюда, парень! Быстрее, если жить охота, дракон там! Самый настоящий!
Чего?.. - Спросил Федор, недоуменно. Но мужик вырвался и побежал за всеми.
Неподалеку послышалось хлопанье крыльев. Вскоре из-за девятиэтажки вылетел и их обладатель. Это был дракон черного цвета, как будто сошел со страниц фентези. Федор стал как вкопанный, с широко открытым ртом. Очнулся он лишь тогда, когда чудовище огненной струей сожгло бегущих рядом с панком людей, а самому Федору обожгло брови. Он залетел в ближайший подъезд, и с грохотом запер за собой железную дверь. Потом тяжело повалился на ступеньки. Прощупал джинсы на мотне. Сухо, хотя Федор не удивился, если бы они были мокрыми. «Так, спокойно, главное не паниковать, - думал Федор, - откуда все это? Что вообще творится?!». Федор подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. На улице лежали обугленные и растерзанные тела. Горели деревья. Дракона не было. Глядя на трупы, Федор не выдержал, и его начало рвать. Отблевав, он направился в ту сторону, откуда появился дракон. Чем дальше он шел, тем невыносимее становился запах гари, все больше стало попадаться трупов. Кое-где стал заниматься пожар, который пытались потушить опомнившиеся жители. Кто-то метался, кто-то вопил, кто-то рыдал. Федор вдруг обратил внимание, что один дом не пострадал. Хотя с ним тоже творилось что-то непонятное. Над домом кружила стая воронья, летучих мышей и прочей пакости. Сам дом приобрел какие-то средневековые черты. «Блин, как в дешевом голливудском ужастике, замок графа Дракулы в Трансильвании» - Подумал Федор. В этом доме жил его друг, и басист их группы «Лоботомия». Федор направился к дому. В подъезде было темно, сыро и неуютно. Федор нажал на кнопку лифта. Послышалось гудение. Лифт приближался. Вот он приехал, открылись двери. На Федора вдруг дохнуло невыносимым смрадом. Он откашлялся и глянул в кабину. Вместо нее из шахты торчала здоровенная пасть какого-то зверя. Клыки были окровавлены, значит, кто-то по рассеянности забыл заглянуть в кабину, прежде чем войти. Федор хотел было бежать, но кто-то вдруг толкнул его в пасть чудовища.
             
Владимир Стрельцов, он же Володя-СССР, сидел в комнате и наигрывал какую-то мелодию на бас гитаре. В дверь позвонили. Володя открыл дверь.

Мик баррикадировал квартиру. Вся еда, спиртное, медикаменты и все, что могло бы сойти за оружие было снесено в его дом из квартир Степана, Толика и Жоры. По улице то и дело пробегали всякие твари, вылезшие то ли из первого «квейка», то ли из бреда сумасшедшего. Раздался звонок. Толик взял наперевес дробовик, который хранил у себя на вполне законных основаниях. Мик прошел в прихожую, Толик двинулся следом. Перед дверью была сооружена баррикада из перевернутого на бок стола, заваленного всяким хламом. Толик встал за ней и нацелил ружье на дверь. Мик поудобнее перехватил лом и спросил:
Кто там?
Это я, Федя, и Вовик тут со мной.
Чем докажешь?
С той стороны двери раздался поток такой заковыристой нецензурной брани, что у Мика развеялись все сомнения насчет того, кто это мог быть. Он открыл дверь. На пороге стоял потрепанный Федор с каким-то сучковатым дрыном в руке, рядом стоял Вова-СССР, и держал свою гитару.
Проходите, быстрее! - Сказал Мик.
Повторять не пришлось. Оба мигом залетели в квартиру, и сами захлопнули за собой дверь. После чего облегченно вздохнули и прошествовали на кухню. Федор рассказал о том, как встретил дракона, и о лифте-людоеде.
Бред какой-то, - Вставил Степан, - Ну и как же ты из лифта-то выбрался?
А у меня с собой была двухлитровая баклажка «Жигулей», - Отвечал Федор, - Я как в пасть-то попал, думал все, баста. А потом вспомнил, какое страшное химическое оружие у меня с собой и думаю: была-небыла! Залил этой твари прямо в глотку все два литра. Она сразу пасть открыла, заревела, задергалась, ну я и выскочил.
Да уж, «Жигули» штука страшная, - Сказал, смеясь, Мик, - Я как попью, так у меня потом почки три дня ноют.
Ты дальше слушай. Вылетаю я, значит из лифта, и вижу, стоит этот художник долбанутый, Андрей-Мефистофель. Я ему: «Ты что же это творишь, ублюдок?», а он заржал только и исчез, а вместо него тварюка жуткая, такое урило, что и в страшном сне не увидать. Забил я ее одним словом, хоть и погрызло оно меня изрядно. Потом схватил Вовика, и сюда двинулись, по пути от всяких уродов отбиваясь. Я вот только одного не пойму, что с художником этим, Мефистофелем?
А кто его знает. - Произнес Жорик, - Итак, господа, делая выводы из всего выше сказанного можно говорить о том что: во-первых, мы в заднице, потому что отрезаны от мира, во-вторых, мы в большой заднице, потому что по улицам бродят какие-то уродские твари, и в-третьих, самое главное, мы в глубочайшей заднице, ибо по округе летает огромный дракон, который явно не является ярым пацифистом, гуманистом и вегетарианцем.
Умеешь ты прибавить оптимизма, - Сказал Степан, - И что же теперь делать будем?
Предлагаю ждать, и следить за дальнейшим развитием ситуации, ибо у нас нет танка, чтобы раздавить монстров и зенитки, чтобы сбить дракона. - Сказал Мик
И сколько ждать, пока нас не пережрут тут всех? - Спросил Толик.
Если есть другие предложения, то с радостью их выслушаю...
Да нет, ничего, что ж займем круговую оборону и будем сидеть, пока не кончиться жратва и "топливо".
На том и порешим, благо на одних только «бомжпакетах» можем продержаться с месяц.
А мне, кажется, что следует найти Мефистофеля, что-то с ним мутноватая ситуация выходит. - Задумчиво произнес Степан.
Согласен, - Сказал Мик, - Вот только как мы его ловить будем, сачком, что ли? Ведь сами же слышали, что он исчезать умеет.
Ничего, достанем, контру. - Сказал Жорик.

На район опустилась ночь. Вопли поутихли. Скорее всего, все попрятались, а те кто не успел, были уже сожраны. Мик решил пойти проветриться, но на улицу идти не решился. Поэтому пошел постоять на крышу. С собой предусмотрительно захватил бутылку водки, так как на крыше забаррикадировался старичок, который выражал свой политический протест неизвестно кому, неизвестно для кого, и неизвестно зачем. Пройти на крышу можно было, только сделав взнос жидкой валютой в поддержку пикета. Взобравшись на чердак, Мик обнаружил старика, который сидел перед люком на крышу с обрезом наперевес.
Эй, отец, а чего это ты тут пропадаешь? - Поинтересовался Мик.
Эх, сынок, да на крыше там такой урод объявился: патлы черные до плеч, борода как у козла. Чертовщиной от него за километр несет. Из воздуха появился, меня выгнал. Я в него пальнуть пытался, да где там, хоть бы что ему сделалось!
Слушай, отец, а ружьишко в аренду не сдашь? - Мик многозначительно потряс бутылкой.
Да бери, сынок, только не лез бы я туда на твоем месте, не по зубам он тебе.
Это я ему сейчас по зубам, и по почкам приложусь тоже. - Сказал Мик и полез на крышу.
Андрей стоял спиной к нему.
Здрав, будь, Андрюха. - Сказал Мик, наводя на него обрез.
Здравствуй, здравствуй, что привело тебя сюда в столь неспокойный час? - Ответил тот.
Провидение, не иначе. Ты зачем Федьку в пасть чудовищу толкнул, паршивец?
Да забавы ради, право слово! Скучно было, ну думаю, кто кого: Федор монстра, или монстр Федора. Панки у нас нынче несъедобные пошли, раз монстр выплюнул его и подох.
Федор ему в глотку два литра «Жигулей» залил.
А-а, ну тогда понятно, «Жигули» не один монстр не выдержит! А чего это ты на меня ствол навел?
Да вот, думаю: сейчас тебя свинцом нашпиговать, или поинтересоваться сначала, каким боком ты ко всей этой хренотени причастен?
Стрелять надумал, ну стреляй, а с чего это ты решил, будто я вообще имею какое-либо отношение к происходящему?
Ну ты из меня кретина-то не делай! Ты знаешь, я что-то никогда раньше не встречал людей, которые в пространстве умеют перемещаться.
А с чего ты взял, что я могу перемещаться в пространстве?
И вправду, чего это я? - Мик вскинул обрез и нажал на курок. Дробь метнулась в Андрея и не причинила ему не малейшего вреда.
Один ноль, в твою пользу, - усмехнулся Андрей, - Ну хорошо, я и впрямь кое-чему научился.
Весь этот бардак, твоих рук дело?
Моих. Я подумал, и решил, что раз могу поменять окружающую действительность по своему вкусу, так почему бы не воспользоваться возможностью? Такое не каждый день дается.
Ну, а горы трупов, это как говорится, издержки производства? -  Спросил Мик скептически.
А какое мне дело, художнику, творцу Вселенной до каких-то людей?
Молодец! - Произнес Мик с сарказмом, - Получил Силу, и как ею распорядился? Начал рушить мир! Аплодисменты, бис!
А что мне надо было делать? Свет и Добро нести в этот мир? Да пошел он ко всем чертям! Все бесполезно! Никто бы не оценил этого, никто! Люди - алчные и тупые свиньи, злые и жестокие! Они заслужили этого!
Хрен тебе! Конечно, мир наш похож, да нет, не похож, а есть выгребная яма. Пусть люди - немногим лучше, а то и хуже твоих монстров. Но это мой мир, мое вдохновение! Есть вещи, за которые стоит бороться, несмотря ни на что! И силы, с которыми стоит бороться, да же если борьба заранее проигрышная. А ты им служишь!
Ай-ай, как трогательно, я аж скупую мужскую слезу пустил! Эх, Мик, дураком был, дураком и остался, даром что художник. Ладно, надоело мне тут с тобой бурную полемику разводить, пшел вон! - Андрей небрежно махнул рукой.
Мика подбросило вверх, а после неведомая сила зашвырнула его за борт. Мик с криком полетел вниз, с крыши. Упал он в кучу мусора, наваленную возле подъезда.
- Как Пернатик, блин, везет дуракам. - Сказал он, вылезая из кучи.
Напротив стояли кучкой три вампира, и с идиотскими выражениями лиц пялились на него.
Что глазеете? Упавшего с крыши человека никогда не видели? - Сказал им Мик, отряхиваясь.
Э-э. Цел, братишка?
Да ничего, спасибо.
Мик проследовал в подъезд, не дожидаясь пока вампиры опомнятся.

Даже так? - Сказал Степан, выслушав рассказ Мика, - Вот гнида, из-за таких потом людям приходится годами в окопах гнить, чтобы исправить то, что они натворили.
У меня тут идейка появилась, - Сказал Мик, - Возможно, наш Гениалиссимус сейчас полагает, что я в лепешку разбился, так вот, можно сблефовать: я перед ним предстану, восставший из мертвых, и скажу, что также силен, как и он, и тогда все внимание Мефистофеля сконцентрируется на мне, а вы его в это время повяжите.
А если он опять исчезнет, да и вообще, с чего ты взял, что он на это купится? - Возразил Вова-СССР.
И вправду, - Произнес Мик, - мда. как же его словить-то?

Пьяная Матросня решили перейти в осадный режим. На этот шаг их побудило то, что во время очередного похода в «Малинку» на них совершили нападение упыри, вампиры и зомби с кладбища. Зомби они не боялись, так как давно к ним привыкли, но с остальными пришлось туго. Но все же нападение было отбито и сокровенное сохранено. На этих запасах Матросня и решили держаться.

- Пора бы уже решить вопрос с этими придурками раз и навсегда, а то задолбали, путаются под ногами, мешают, понимаешь ли! - Сказал Мефистофель, глядя на дом «00».
Ну и что, ты его сейчас с землей сравняешь, одним движением бровей? - Устало спросил Демон.
Нет, это не эстетично, я поступлю красивее.
Андрей подал знак дракону.

Пьяная Матросня готовили орудие к бою. Оно было настоящей загадкой для обитателей. Где они могли взять корабельное орудие главного калибра, и как им удалось затащить его на девятый этаж? Это было загадкой.
Митек, выполнявший роль наводчика закричал:
Вижу цель, справа по борту! - Указал он на летящего к дому дракона.
Орудие к бою готовь! - Закричал командир орудийной прислуги.

- Ну все, вилы им, - Андрей довольно ухмыльнулся, - Им теперь даже обрез не поможет, пусть своему богу молятся!
Да ты просто Сосредоточение Вселенского Зла. - Саркастически заметил Демон.
Так, без иронии! Ты взгляни, какая сейчас красота будет!
Дракон тем временем уже приблизился к дому, и собирался было уже пикировать, как вдруг рядом с ним в воздухе что-то разорвалось. Дракон заревел.
Какого черта?! Что это у них? - Закричал Андрей.

- Цель есть! - Закричал наводчик.
Пли! - Отдал приказ командир.
Из дула вылетел снаряд со шрапнелью. Он разорвался рядом с драконом, и того обдало тучей мелких металлических шариков. Это, хоть и не причинило дракону особого вреда, но принесло ощутимую боль. Это разъярило тварюку. Он стал выискивать источник дискомфорта. А Матросня тем временем заряжала новый снаряд.
Кумулятивный давай! - Закричал командир.
Дракон, наконец, увидел торчащее в него дуло, и с ревом полетел на орудие.
Пли!

Андрей внимательно наблюдал за драконом.
Ну давай же, вон они! Сожги их! - Цедил он сквозь зубы.
Дракон с ревом понесся к цели. Андрей вдруг услышал приглушенный хлопок. После чего увидел, как дракона разрывает на куски. Со стороны дома раздался радостный рев.
- Да как же, да как они. да я же их одним мизинцем! - Андрей обрушил на дом каплю воды, диаметром в тридцать метров.

Вампиры стояли во дворе и искали себе жертву. Один, упавший с неба, уже ускользнул  от них. Второй оплошности они себе позволить уже не могли. Вампиры видели, как погибал дракон. Это привело их в легкое замешательство. Вдруг они услышали какой-то плеск.
Это еще что? - Спросил один из них.
Остальные недоуменно пожали плечами. Внезапно на них обрушились огромные массы воды, которые понесли их прочь от дома.

- К-какого?.. Что это за херня? - Спросил ошарашено Мефистофель. Дом, несмотря на то, что на него была сброшена огромная масса воды, которая должна была снести его как карточный домик, стоял как не в чем не бывало.
Возможно, они во что-то верят, и их вера оказалась настолько крепка, что твое могущество оказалось против нее бессильным.
Но, там нет ни одного религиозного.
А кто говорил, что предметом веры обязательно должна быть религия? Это может быть все, что угодно, хоть портянки.
И во что же такое верят они?
Откуда мне знать. - Задумчиво протянул Демон.

Дом номер 00 на Бермудской ликовал. Все наблюдали баталию Матросни с драконом, и все видели, как последний был повержен. Удивлялись, почему их не смыло потоком воды, обрушенным на них с неба.
Интересно, почему нас не смыло? - Удивлялся Степан.
Дом крепким оказался, выдержал. - Отвечал ему Вова-СССР.
Да нет, Вовик, - Возразил ему Жорик, - Ты же знаешь, как у нас дома строятся, такой поток должен был не задумываясь снести нас ко всем чертям. Ан нет! Не снес, правильно Степа говорит, странно это, хотя я, честно говоря, не огорчен.
А я вот думаю, как бы нам все-таки этого уродца, Андрюху, сцапать, - Произнес Федор, - На этот раз нам повезло, но кто знает, какую он нам еще подлянку кинет.

- Так, хватит в бирюльки играть, пора бы к ним наведаться лично, - Сказал Андрей.
Он направился к дому, ведя за собой толпу всякой нечисти.

Мы его искать собрались, а он, гляди, сам к нам движется. - Сказал весело Толик, выглядывая из окна.
А их там до фига, - Произнес Мик, - на всех с лихвой хватит!

Шахтер шел к «Малинке». Он выскочил из подъезда, но путь ему преградил Андрей и куча монстров за его спиной.
Да ты че? Я ж тридцать лет в забое, еп твою мать! - Сказал Шахтер Андрею.
Не понял. - Произнес Мефистофель.
А в рожу хочешь? - Шахтер засадил ему в глаз кулаком.
Андрей покачнулся и отступил. На его место прыгнуло огромное гориллоподобное чудище. Шахтер ударил тому в ухо, и тварь отлетела.

Не повезло, однако, нашему Властелину Вселенной, - Сказал Толик.
Жорик выглянул в окно и усмехнулся.
Что там такое? - Спросил Мик.
Да они на Шахтера напоролись у подъезда, и теперь чувствуют на себе всю мощь пролетарского гнева.
Мик выглянул в окно. Он увидел, как внизу Шахтер отбивается от наседающих на него монстров. Пятеро тварей уже лежали без чувств, но на Шахтера еще наседало не менее дюжины. Наконец его оттеснили в подъезд, куда устремились все твари.

Мефистофель потер глаз.
Да, хорошо он мне засандалил, - Произнес Андрей задумчиво, - Ладно, пойдем сначала к этим борцам за дело Света заглянем, а потом к тем уродам, которые нашего дракона сбили.
Они начали подниматься по лестнице, так как не решились ехать на местном лифте, который представлял собой детище психически больного конструктора. Дело в том, что основой движения лифта была пружина, которая находилась на дне шахты. В зависимости от нужного этажа, пружина сгибалась с нужной силой и при разгибании забрасывала лифт на нужный этаж. При этом кабина в на нужном этаже задерживалась лишь на мгновение, и нужно было успеть за это время выскочить, иначе приходилось вместе с кабиной лететь обратно на первый этаж.
Беда настигла их на третьем этаже. В них с разбега врезался Шахтер, который ретировался для того, чтобы сбегать домой и взять вилки. Закипело ожесточенное сражение, в котором слегло еще пяток монстров. Наконец Шахтер был повержен. Андрей собрал остатки монстров, у кого еще на месте были глаза, и продолжил движение. Вскоре перед ними предстала Пелагия Трофимовна Пернатик.
А вот что это, вот, творится-то, - Сказала она, - Я уже много раз в Киев писала чтобы, вот это, хулиганов этих проучили. И министру писала, и премьеру писала, и президенту писала, и ничего! Хулиганам хоть бы хны, сруть и сруть себе! И из Киева ни ответа, ни привета! А вот это еще сахар подорожал, это же ужас какой-то! Это же геноцид! Я уж и в Киев писала, и министру писала, и премьеру писала, и президенту писала! А сахару хоть бы хны! Дорожает и дорожает! А из Киева опять - ни ответа, ни привета!
Бабушка, можно мы пройдем. - Замялся Мефистофель, - Мы торопимся. - Он взглянул на чудовищ, у которых уже глаза начали вылезать из орбит.
А вот это еще! - Казалось, будто Пелагия Трофимовна и не слышала Андрея, - С бензином ситуация. Это же ужас какой-то! У меня зять ездит! Так сколько он на бензин тратит! Половина пенсии моей уходит! Так на остальную пенсию же еще прожить надо! И спички купи, и туалетную бумагу купи, это все ж денег стоит, а у меня пенсия не резиновая, а все же надо купить! Я уж в Киев писала, и министру писала, и премьеру писала, и президенту писала! А бензину - хоть бы хны! Дорожает себе и дорожает! - Один монстр упал на пол, пуская слюни, - А лекарства! Это же просто ужас какой-то! Они же дороже золота! А мне и корвалол, и валидол, и валерьянка нужна! Не говоря уже про цитрамон, анальгин и от давления чего-нибудь! А ну, доктор пропишет лекарств, а они же кучу денег стоят, поди купи! Я уж в Киев писала, и министру писала, и премьеру писала, и президенту писала! А лекарства? - Да им бы хоть бы хны! Дорожают и дорожают! Чем лечиться? И из Киева, ни ответа, ни привета, молчат сволочи! А где ж на все это денег взять? У меня же пенсия не резиновая! А поди ж ты, попробуй-ка, проживи на эту пенсию! Это ж и спичек купи, и туалетной бумаги купи, и лекарства купи, и внукам в школу дай! Сами бы прожить на эту пенсию попробовали бы, хапуги эти. Нет, у них же миллионы пенсия, буржуи-капиталисты! Воруют и не наворуются! И Пинзенык, и Кинах, и Ющенко, и выдра эта его, Тимошенка! Нахапали себе, и все мало! Только коммунисты честные! Вот правильно раньше было - соберутся раз в пять лет, все решат, и разъедутся, и все хорошо! А сейчас! Сидит пятьсот человек, спит и в носу ковыряется! И, ого, какие зарплаты у них! А попробовали бы на пенсию мою прожить, кровопийцы! И в Америку войти стремятся! А захотелось им! Все растащат, и американцам нас распродадут! Придут американцы, и заводы позабирают! А потом НАТО придет, и всех нас насиловать будет! И по миру нас пустят, и рабами сделают, ядерные отходы нам сваливать будут! А вот надо с Россией и Белоруссией объединятся! Иначе все, конец! А вот еще, придумали! «Криворожсталь» захапали, и индусу продали! И так, что ли, все в порядке? Так они завод хачу продали! М-м-м! Воруют, воруют, воруют, воруют, и не наворуются! Да когда же они лопнут-то, скоты! Когда же нахапаются, наконец-то! А хулиганье пошло! Распоясались совсем! Куда милиция смотрит?! Это ж просто ужас какой-то! Как музыку свою включат, так все! И это бум-бум-бум, с утра до вечера! Это ж сил моих нет больше! Я уж и ругалась с ними, и в милицию жаловалась! А им хоть бы хны! Говорят - «До одиннадцати можно». А  я ж в девять спать ложусь! Да и телевизор смотреть невозможно! А алкаш этот, Жорик, это же просто ужас какой-то! Это же просто бандит! Дебоширит с утра до вечера, это ж страх! Я уж в милицию на него писала, а ему хоть бы хны! И из милиции ни ответа, ни привета! А этот, Толик, это форменный хулиган! На мотоцикле своем ездит, дымит! Шум создает! Это же просто ужас какой-то! Я уж на него и в милицию писала, и в ГАИ писала, а ему хоть бы хны! И из милиции, и из ГАИ, ни ответа, ни привета! А ты, что это. - Пелагия Трофимовна с подозрением глянула на Андрея, - Что-то вид у тебя бледный, ты из нашего подъезда? Если не из нашего, так выметайся отсюда! Нам тут наркоманы не нужны! Нечего тут колоться! И дружков своих забери! А то я сейчас милицию мигом вызову!
Монстры вповалку лежали на полу. У каждого было обширное кровоизлияние в мозг. Андрей попытался было протестовать, но Пелагия Трофимовна решительно вытолкала его из подъезда, умело работая клюкой.   

Что это было?! - взревел Демон, пачками глотая анальгин, пытаясь унять чудовищную боль в голове, - Заклинания? Она ведьма?!
Хуже, - ответил хмуро Андрей, - Это Пернатик.

- Ну и где же они? - Недоуменно спросил Толик, - Уже полчаса прошло, а их нет, передумали, что ли?
Да вон же они! - Воскликнул Мик, выглядывая в окно, - А куда это его макаки подевались? Шахтер перебил, что ли?
Он что, там один сидит? - Спросил Толик.
Нет, с ним еще урод какой-то, ну урило!
Ах, как это неосмотрительно с их стороны, - С азартом произнес Федор, поудобнее перехватывая дрын.
Толик, Жорик, Мик, Федор, Степан и Вова-СССР похватали что под руку попалось и помчались во двор.

Блин, это не дом, это «дурка» какая-то! - Сказал Андрей, - Хрен попадешь к ним!
Что это за гул там, в подъезде? - Перебил его Демон.
Я, кажется, догадываюсь. - Андрей поднялся с асфальта.

Когда они вылетели из подъезда, то врезались прямо в кучу нечисти, поджидавших их. Монстры полетели в разные стороны.
Да их тут до хрена! Нам не справится! - Завопил Степан, и ретировался в подъезд. Остальные последовали его примеру, предусмотрительно захлопнув за собой дверь.
А что это вы, тут двери ломаете, в рожу захотели? - Раздался голос за спиной у Мефистофеля. Это был Шахтер, который уже восстановил силы у «Малинки» и вернулся, взяв на помощь собутыльников.
Разгорелось ожесточенное сражение. Шахтер с забулдыгами были откинуты с большим трудом обратно к «Малинке».

   А тем временем на творившиеся здесь безобразия взирал с небес сам Бог. «Удачно это я пошутил» - думал он - «Они и не подозревают, кто дал Силу этому идиоту, да он и сам, видно думает, что это был Дьявол. Комик! Невдомек ему, убогому, что Люцифер влияет исключительно на умы. На материальность он прямо влиять не может. Ну что ж, посмотрим, что дальше-то будет».

Мне вот интересно, каким образом Шахтер так лихо бьет этих уродов? - Сказал Мик, бинтуя пораненную в драке руку, - Он один пятерых раскидывает без труда, а вот я, скажем, и двоих-то еле-еле уделываю. Мне кажется, тут дело не в физических данных, тут другое дело. Ведь и я не слабак, да и Шахтер не Шварц.
А кто его, горняка этого, знает, - Сказал Толик, прикладывая кусок мороженного сала к шишке на лбу, - он, по-моему, даже не замечает, что с монстрами дерется.
Гм, интересно. - Произнес Степан задумчиво.

Андрей предпринял еще одну попытку штурма. На этот раз он решил не играть в бирюльки.

Так вот, излагаю мысль. - Сказал Степан, обильно жестикулируя себе в помощь, - Раз Шахтера его магия не берет, значит... -- За спиной Степана вылетело окно, и того обдало осколками. В квартиру из окна прошествовал Мефистофель.
Мир вашему дому, - произнес он весело, - Доигрались, засранцы.

- Мир вашему дому, - произнес Андрей весело,  - Доигрались, засранцы.
Толик вскинул дробовик и выстрелил в него. Никакого вреда.
Вах, нэхорошо, да? - Спросил Андрей.
Чудовище ударило Толика в челюсть, тот отлетел к стене.
Степан поднял ружье и выстрелил в монстра. «Сваливайте, быстро!» - Закричал он. Спорить ему никто не стал. Федор и Жорик подхватили Толика и потащили его вон из квартиры. Мик и Вова пробивали им коридор. Степан стал пятиться за ними, расстреливая монстров. В тесном помещении, толпящиеся монстры от дроби ложились кучами. Степан начал насвистывать себе под нос:
Болванка в танк ударила.
Болванка в танк ударила.
Он чуть не споткнулся об баррикады.
Болванка в танк ударила и лопнула броня
И мелкими осколками.
И мелкими осколками.
И мелкими осколками поранило меня.
Он вышел на лестничную площадку.
Очнулся я в болоте.
Очнулся я в болоте.
Очнулся я в болоте, глядь, вяжут раны мне.
А танк с броней пробитой.
А танк с броней пробитой.
А танк с броней пробитой догорает в стороне.
Патроны кончились. Степан ударил одного монстра прикладом, но тут же получил удар в голову. В глазах помутилось, и Степан упал.

Они укрылись в квартире Федора, и приготовились держаться до последнего. В дверь начали молотить.
Степан? - Спросил Федор.
Жорик хмуро покачал головой. А в дверь лупили все сильнее, она стала трещать, полетели щепки.

Да какого опять?! - Заорал Андрей, - Почему?!
Он уже несколько минут запускал огненный шар за огненным шаром в дверь. Она должна была давно разлететься в щепки. Но вопреки законам логики, дверь стояла. Андрей попытался проникнуть за дверь при помощи своей Силы, но у него ничего не вышло. Причиной тому было то, что вдруг в квартире Жорика запахло серой.

Ты кто такой? - Спросил хмуро Федор, глядя на мужика, внезапно появившегося за его спиной.
Я вам не враг. - Спокойно ответил тот приятным голосом. Одет он был в дорогой костюм, и являл собой пример респектабельности. Но во внешности его было что-то такое, что отталкивало.
Так кто же ты тогда? - Задал вопрос Жорик, поудобнее перехватывая лом.
Позвольте отрекомендоваться - Люцифер. - Незнакомец улыбнулся.
Чего надо? - Хмуро спросил Жорик.
Мне от вас? Ничего! - Человек, называвший себя Люцифером, рассмеялся, - А вот вам от меня.
И что же ты можешь нам предложить? - Скептически спросил Мик, - душу в обмен на то, что ты убираешь своего пса, Андрея?
Твоя душа, Мик, и так моей будет, - Незнакомец усмехнулся, - А тот, кто к вам так ломиться, Силу не от меня получил.
И от кого же он ее получил, если не секрет? - Иронично спросил Жорик.
Да есть тут один. - Произнес незнакомец, и поднял взгляд в потолок, - Ну так вот, получив Силу, тот придурок создал дисбаланс сил в мире. Зло резко перевесило Добро.
Так ты только рад быть должен. - Сказал Жорик.
С чего ты взял, что меня радует Зло? Да, мне приходиться работать со всяким дерьмом, выполнять всю грязную работу, и невольно держать Баланс. Ну да короче, не перед тобой мне оправдываться, и вообще, заболтался я тут с вами. Там один с жизнью покончить решил, надо душу пойти забрать. Так вот, пришел я вам мыслишку одну интересную подсказать. Хотите верьте, хотите нет, но единственная возможность победить того урода - силой веры.
Какой веры? - Спросил Вова-СССР.
Да хоть в Деда Мороза! - Сказал незнакомец, - Ну ладно, пойду я. Эх, окажу я вам еще одну услугу!

Андрей  еще раз ударил по двери. Внезапно в его глазах потемнело. Когда он очнулся, то понял, что стоит посреди своей мастерской. Он недоуменно осмотрелся вокруг.
Что это? - Задал он вопрос в пустоту.
Там оказался кто-то сильнее тебя, - Раздался голос Демона за его спиной, - А я между прочим, когда уходил, кой чего с собой прихватил.
Демон бросил на пол бесчувственное тело Степана.
Это ты хорошо придумал. - Сказал Андрей, улыбаясь.

Там никого нет! - Сказал Федор, осторожно выглянув на лестничную площадку.

Как нет? - Спросил Жорик и выскочил на площадку, - А Степан где?

Похоже, что тот тип убрал их вместе со Степаном, хотелось бы верить что не в Ад, и не на Луну. - Сказал Мик.

- Что делать будем? - Спросил Жорик.
Выручать его надо. - Сказал Вова-СССР.
И как, с дрекольем наголо? - Спросил Толик.
Ну а что, уроду этому оставлять Степку что ли?
Нет, - Сказал вдруг Мик, до этого о чем-то задумчиво молчавший в углу, - Я знаю, что делать.

Степан очнулся. Голова разрывалась, но все же он понял в какой заднице оказался. Он висел на окровавленном кресте, на крыше дома, стоявшего напротив его девятиэтажки. Радовало его лишь то, что кровь на кресте была похоже не его, да никто его гвоздями не приколачивал, всего-навсего примотали колючей проволокой. «Блин, любит урод этот, спецэффекты» - Подумал он. Тут он заметил Андрея, который, как будто бы ниоткуда появившегося перед ним.
Ну и что ты от меня хочешь? - Степан выплюнул кровь, которая сочилась из разбитой десны, - Знать, сколько в Красной Армии штыков?
Информация, бесспорно, ценная, но мне ты нужен не поэтому.
Так что же собираешься со мной сделать?
Уже сделал. - Сказал Андрей и усмехнулся.

- И что же ты планируешь? - Спросил Жорик Мика.
Жор, а ты на гитаре играть умеешь? - Спросил Мик.
Ну, и что?
А хочешь участвовать в концерте, с аудиторией в несколько тысяч жителей района и окрестной нечисти?
Что? - Не понял Жорик.

Жорик тащил на крышу огромный усилитель. «Идейка, признаться идиотская, но лучше никто не предложил» - Подумал он.
Наконец он добрался до крыши. Там царил творческий бардак: Вова-СССР настраивал гитару, Мик пытался заставить работать микрофон, Федор устанавливал ударную установку. Вскоре все было готово.
Ну что, сначала как всегда? All I want? - Спросил Мик.
Минутку внимания! - Раздался вдруг голос Андрея, - Не хочу прерывать ваше выступление, но взгляните, пожалуйста на крышу соседнего дома.
Все обернулись. Они увидели Степана, висящего на огромном кресте.
Ах ты мудак извращенский! Да я же тебе гланды вырву! - Заревел Жорик, замахиваясь гитарой.
Спокойно! Сейчас вашему другу ничего не угрожает, но если в течение следующего часа вы все не поспрыгиваете с крыши, он будет умирать, медленно!
А если спрыгнем? - Крикнул Мик.
А если прыгнете, то он умрет быстро!
Да я ж тебя как Бобик марлевые трусы! - Завыл Жорик.
Кровожадный ты больно! - Закричал Мик.
Какой есть.
А последнее желание можно?
Какое?
Концерт хотим отыграть!
Валяйте!
Ну, мужики, поехали, играем как последний в жизни, ведь он таковым может и оказаться. - Сказал Мик.
Начали они с "All I want" Offspring'а, отыграли еще несколько песен этой группы.
   Играли они самозабвенно. Так, что не заметили, что сквозь туман начинают проступать нечеткие контуры.
Ну, а теперь для души! - Закричал Мик.

From our lives' beginning on
We are pushed in little forms
No one asks us how we like to be
In school they teach you what to think
But everyone says different things
But they're all convinced that
They're the ones to see
:
So they keep talking and they never stop
And at a certain point you give it up
So the only thing that's left to think is this

I want out--to live my life alone
I want out--leave me be
I want out--to do things on my own
I want out--to live my life and to be free

People tell me A and B
They tell me how I have to see
Things that I have seen already clear
So they push me then from side to side
They're pushing me from black to white
They're pushing 'til there's nothing more to hear

But don't push me to the maximum
Shut your mouth and take it home
'Cause I decide the way things gonna be

I want out--to live my life alone
I want out--leave me be
I want out--to do things on my own
I want out--to live my life and to be free

There's a million ways to see the things in life
A million ways to be the fool
In the end of it, none of us is right
Sometimes we need to be alone

No no no, leave me alone

I want out--to live my life alone
I want out--leave me be
I want out--to do things on my own
I want out--to live my life and to be free

Потом в ход пошло «Воскресение»:

Сущность явлений, лет вереница,
Лица друзей, и маски врагов,
Ясно видны    и не могут укрыться
От взора поэта - владельца веков.

Свет дальних звезд и начало рассвета,
Жизни секреты и тайны любви,
Миг вдохновения солнцем согретый -
Все отражается в душах поэта -
В зеркале мира...

В зеркале мира видно кто и как жил.
Видно кто в песню неправду вложил.
Видно, кто хочет чтоб все было ночь.
Видно я должен людям помочь.

Зеркало мира есть у меня.
Хочешь взглянуть - так не бойся огня.
Этот огонь воспоет моя лира.
Пусь люди знают - есть добрая сила
В зеркале мира.

Новое утро - добрая весть.
Доброе утро - новая песня.
Ясен мне путь и послушна мне лира.
Голос поэта снова зовет вас заглянуть
В зеркало мира

Сквозь тучи пробился луч солнца. Крест под Степаном прогнил и обвалился. Колючая проволока рассыпалась в ржавую труху.
Что за?.. - Спросил недоуменно Андрей.
Он собрался метнуть в Степана молнию, но из пальца у него посыпались лишь мелкие искорки.
Почему, почему мои чары больше не действуют? - Спросил Мефистофель растерянно.
Видимо их вера в тот мусор, который они там играют и поют, намного сильнее всей твоей магии. В конце концов, кто-то верно подметил когда-то, что всегда побеждает Добро, а Зло неизменно терпит крах. - Ответил Демон.
Но, но как же?
Запахло серой. Как будто из ниоткуда появился респектабельный мужчина, неприятный на вид.
Ну что, клиент спекся? - Спросил он Демона.
Ага, спекся и готов к употреблению.
Ты кто? - Спросил Андрей незнакомца.
Я тот, кому ты всю свою жизнь пытался поклоняться.
Ты - Люцифер?
Именно! Ну и бед-то ты наворотил! Мне всегда интересно было, почему вы, люди меня Злом считаете, хотя, то что вы порой творите, мне в самой бредовой черной фантазии не привидится!
Так зачем же ты дал мне Силу?
А кто сказал, что это я тебе ее дал?
Ну как. а кто же тогда?
Незнакомец рассмеялся и глянул на небо. Ветер унес последнюю тучу, и оно радовало своей синевой.
Ну ладно, заболтался я тут, пора! Идем! - Сказал незнакомец.
Куда? - Спросил Андрей.
В ад, батенька, в ад! - Сказал незнакомец весело.
Тебе не получить мою душу!
Она уже давно моя!
Незнакомец махнул рукой. Андрей исчез. Незнакомец и Демон последовали за ним.
Степан поднялся с земли. «Нечего себе, дела!» - Подумал он. Затем помахал своим рукой и решил спускаться.

Они победили. Но если вы думаете, что жили они потом долго и счастливо, то ошибаетесь. На их головы обрушиться еще много всякой фигни. Но это уже совсем другая история.

P.S. Писал мой друг)Не я) Про дом есть ещё одна, покороче)

Этот рассказ так характеризует парней...!

Якунчиков Вадим
 Нелетная погода.

     "Нет, я этого так не оставлю! Если уехал в другой город, так уж сразу
и изменяет! Видели - те, доказательств любви ей мало! Ничего, сам приеду,
собственной персоной. Как в старых романах - по первому зову любимой. То
бишь по последнему письму, где она перешла все границы разумной ревности".
Он с самым решительным видом шагнул вперед и выпрыгнул из автобуса. Мокрый
снег залепил лицо, но теперь его не остановит ничто!
- Один билет, на ближайший, до ... .
- Как это нелетная ?
- Но мне же только в ...
- Так ведь срочно же! Неотложное дело!
- И когда это все у вас закончится?
- Ничего, буду ждать.
"Присесть, конечно же, некуда. Ничего я постою. Нет, меня так еще не
оскорбляли! Я ведь ее люблю, это факт! А она - "на девушек заглядываюсь"!
Да на кого тут смотреть? Вон рядом стоит - сама мрачнее тучи, небось тоже
женишок еще тот попался. Тупой, небось, как пень, а ему такая хорошенькая
досталась. Даже очень хорошенькая. И, наверняка, не такая ревнивица, как
моя. Но я люблю мою, и точка. А у этой глаза добрые... Нет-нет, зачем мне
эти подробности, у меня есть кого рассматривать. Хотя моя, пожалуй, не
такая симпатичная. И не столь очаровательно улыбается... Хм, а кому это она
улыбается? Ну, конечно, ведь уставился на нее и смотрю уже добрых полчаса!
Отвернуться, срочно отвернуться! И я ее называл мрачной! Все, все, все, я
ее не вижу, она меня не видит, я думаю о своей любимой, она дает о ...
Интересно, а о ком она думает? О своем? Но улыбается-то она мне. В конце-то
концов, не столь же я плох, вполне мог заинтересовать кого-то. Или все же
плох для нее? Интересно, смотрит ли она все еще сюда? Аккуратно повернусь,
незаметно... Заметила! Смотрит. Чего это я? Улыбаюсь ей? Нет-нет, нехорошо
как-то это... Разве что из вежливости - она улыбнулась - я в ответ. Да и
вообще, нечего отворачиваться, как хочу, так и стою. А хочу я стоять лицом
сюда, так даже веселей. Не то слишком все сегодня мрачно. У меня ведь
личная трагедия. Мне не верят. Думает, что я тут на других заглядываюсь. Да
на кого тут смотреть!??"

Ню-ню :)

Узун Сергей Дмитриевич (http://zhurnal.lib.ru/u/uzun_s_d/)

Здесь и сейчас (http://zhurnal.lib.ru/u/uzun_s_d/1220.shtml)

      - У вас есть пять минут. - предупредила секретарь.
      - Теперь я знаю, кто тут на самом деле президент. - пробурчал он и вошел в главную дверь страны.
      - Здравствуйте, господин президент. Меня предупредили. Я не отниму много времени.
      - Уж пожалуйста. Того, что отняли у всех - предостаточно. - с полпинка завелось первое лицо государства - Десять лет. Десять! Десять лет в никуда. За раз. А сколько было таких разов? Где они? Я очень надеюсь, что у вас есть ответ.
      - Так ведь не произошло ничего. Какая разница? Просто время оказалось прерывистым. - пожал плечами Исследователь - Никто ничего и не заметил бы если бы не наше открытие. Если б не Камера - никто бы и не знал ничего.
      - Так и надо было молчать. Шутка ли - все выключилось на 10 лет. Все абсолютно. Камера ваша.. А теперь, что прикажете с этим делать?
      - А что такого произошло? Никто не постарел, никто не погиб. Просто все остановилось на 10 лет. Повсюду. Ну, кроме Камеры, разумеется. Ущерба нет, ведь.
      - Конечно, нет. Ну разумеется если не считать сектантов, которые по улицам орут "Нас выключают за грехи и когда-нибудь не включат".
      - Хих. Я тоже их видел. Забавные такие.
      - Вам в самом деле смешно? - строго посмотрел Президент - Формально, на третий месяц президетства, я обнаруживаю, что отсидел в этом кресле два срока. Это по-вашему смешно? За три месяца я узурпировал власть. Давайте посмеемся вместе.
      - Ну.. Все очень относительно. - пожал плечами Исследователь - Отключения и раньше были. И не на десять лет, а гораздо больше.
      - Да? А вот тут подробнее давайте. - оживился президент - Сколько сроков мой предшественник отсидел?
      - Тут сложнее. Мы подсчитали, что есть регулярные отключения на длительный срок. Последнее закончилось лет пятьсот назад. А длилось более семи тысяч лет. Приблизительно.
      - Семь тысяч? - опешил Президент - И с тех пор не было ничего? Пятьсот лет ничего и вдруг на десять лет? В мое президентство? Ну, знаете... Это...Это подлость.
      - Мы подозреваем, что и раньше были. И покороче, и подлиннее. Просто не было Камеры, поэтому не можем сказать точно, когда это было и на какой период.
      - Погодите, погодите! - остановил Президент - То есть, вы сейчас хотите сказать, что на основе единичного факта вывели закономерность? Я, конечно, не специалист, но... Все равно, что на основе одного пирога, приготовленного Первой Леди, сказать, что она изумительно готовит пироги.
      - Я объясню, с вашего позволения. Сначала напомню - Камера вообще была изобретена...
      - Знаю, знаю! Для слежения за космосом. - отмахнулся Президент.
      - Совершенно верно. И сложная система изоляции...
      - Знаю. Для того, чтобы по максимуму изолировать Камеру от влияния планеты. Дальше. - опять прервал Президент.
      - Камера вела журнал наблюдений и записывала...
      - Вы думаете, я не выучил наизусть всего, что касается Камеры? - раздраженно спросил Перзидент - и вела запись всех наблюдений. Изображение и звук.
      - В один из дней дежурный по Камере обнаружил.. - упорно продолжал Исследователь
      - Что записано десять лет абсолютно статичного изображения и абсолютно однообразного шума космоса. - продолжил Президент - Причем при заступлении дежурного на смену все было в порядке. Исследования показали, что картинка не изменилась ни на секунду. Абсолютная темнота. Десять лет темноты. И десять лет шипения в динамиках. И что?
      - Я к этому и веду. - размеренно продолжил докладчик - Картинка действительно была одной и той же - абсолютный мрак. Причем сбоя оборудования не было обнаружено.
      - Я знаю! И на этом основании можете утверждать, что пятьсот лет назад закончилось отключение, продлившееся семь тысяч лет?
      - Нет. Но проанализировали звук. - сказал Исследователь и замолчал.
      - Вы лишитесь своей работы за пристрастие к мелодраматическим эффектам. - пообещал президент - И что вам нашипело исследование звука?
      - Ничего. Обычное шипение. Но оно изменялось. Тональность, звук...
      - Если вы еще раз попробуете замолчать - я прикажу вас арестовать.
      - Терпение, господин Президент. Звук изначально не удавалось расшифровать. Тогда мы начали проигрывать его с разной скоростью. Ускорение воспроизведения дало результаты. - торжественно объявил Исследователь и умолк опять.
      - Интересно, мне объявят импичмент, если я вас задушу или все-таки войдут в положение? - задумчиво произнес Президент - Что там?
      - Хотите сами прослушать? - предложил Исследователь
      - Вы думаете у меня есть лишние десять лет на прослушку этого шипения?
      - Я же говорю - мы ускорили воспроизведение.
      - Ну и сколько теперь получается? Год, квартал, месяц? - продолжил кипятиться президент.
      - Минута. Всего одна минута, мистер Президент. Минута, которая меняет все.
      - Одна минута?
      - Одна. Вот плейер. Вы готовы? Включать?
      И два обычных человека услышали в динамиках женский голос:
       
      " - Милый, ты почему сидишь с утра с закрытыми глазами? Не выспался? Или это какая-то новая игра, о которой мамочка не знает ничего?
      - Я закрываю глаза - и все исчезает, мама! Весь мир!
      - А я? Я разве исчезаю? Глупенький. Открой глазки. Открой. У тебя же в глазах - Вселенная!"
       
      - Это...Это взаправду? - прошептал Президент
      - Угу. И... еще... - тоже шепотом ответил Исследователь - Это он утром закрыл глаза на минуту. В обед он ляжет спать на пару часов...

-----------
Подогнал bers :) Классный рассказец.

tuft, неплохой рассказик.
Напомнило из фильма "Люди в черном" - шарик-вселенную на ошейнике собаки, кажется?
...Вот так нас однажды и "закроют"..

"Галактика на Орионовом перешейке" (с) MIB

Это был кот. Да, мне тоже сразу напомнило.

tuft, отличный рассказ! Действительно напоминает MIB сразу :)

      Контакт устанавливали долго.
      - Инопланетяне, мы вас не понимаем! - бубнил в микрофон специалист по связи - Инопланетяне! Чурки инопланетные, вас нельзя понять. Фирштейн зи, инопланетянен партизанен?!!
      Куча специалистов по контакту носились по рубке с невнятными воплями типа "пятый и третий повторяется с периодом..."
      - Болтаемся тут посреди вселенной как невесть что в проруби. - ворчал капитан. - Ну что там?
      - Да не расшифровывается пока. Закорючки какие-то, писки. Может они неразумные совсем? - ответил помощник.
      - Ну да. Дуру такую выстроили, в космос вылетели - и все это растения. Просто сигнал их расшифровать не можем. Не умеем.
      - Дорогие земляне! - торжественно произнес вдруг динамик - Мы давно расшифровали ваш язык и прислушиваемся ко всем разговорам. Хочется сказать, что мы далеко впереди вас по развитию.
      - Далеко впереди, а картинку на экран дать не можете. - едко сказал капитан - Мы вам трансляцию бахаем круглосуточную, а вы нам помехи одни.
      - Сами вы помехи! - обиделись в динамике - Мы выглядим так.
      - гыггыгы. - заржал помощник - Помехоидная расса. И в чем вы впереди-то? У нас связь вона с домом есть. Звони - не хочу. Ответ только через сутки приходит. И себя эхом слышно. Ну так ведь и расстояние - световых лет столько, что столько не живут вообще.
      - 120 всего-то. - захихикали в динамике - полторы секунды задержки. Благодаря нашим пространственным конвенкторам.
      - Пространственным чего? - не понял капитан - У нас зато музыканты, поэты. В духовности мы впереди.
      - Сейчас. - лаконично отозвались в динамике и рубку заполнила невыразимо прекрасная музыка, вышибающая слезу даже из видавшего виды капитана.
      - Боже мой, как прекрасно. - прошептал капитан, но спохватился и добавил - Нормально. Живенько так. Только слажали там.. В двух-трех местах. Гармонию нарушили.
      - Дочка играет. Она недавно учиться начала. - ответили в динамике - Поставить запись концерта, которую мы везем с собой?
      - Не надо. - сдался капитан - Музычку играть и опережать в развитии - все-таки разные вещи. В чем опережаете-то? В чем?
      - Во всем. В химии, в биологии, в социологии, в физике.. Еще триста наук есть, название которых вам не даст ничего. Мы корабли выращиваем как вы помидоры выращиваете. И движем их силой мысли. И способность к языкам у нас - не чета вашей. Телепатия опять же. Антигравитация - раз плюнуть. Вы, по сравнению с нами, дикари просто. Разговаривать противно.
      - А оружие? - проглотил пилюлю капитан - Оружие у вас какое? Я представляю себе. Небось весь сектор за раз бахнуть можно.
      - Что такое оружие? - поинтересовались из динамика.
      - Ну оружие! Заряжай, пли!Война кругом! Враг бежит или мертвым лежит! Оружие?
      - Что такое оружие? - повторили из динамика - Что такое война, враг?
      - Ааа. - понял вдруг капитан - Щас покажу. Внимание в оружейном отсеке! По неопознанному объекту залпооом.. из всех орудииий.. Пли!!
      Бах!! Яркая вспышка ослепила даже через светофильтры.
      - Алее!! Ну че? Видал? - ехидно произнес капитан, обращаясь к безмолвному динамику - Доопережался, баклан? А не надо было хамить. Сверхраса нашлась.
      - И потерялась сразу. - хихикнул помощник - И правильно. Ваще офигели. Чего в журнале писать?
      - Пиши - контакт установить не удалось, объект внезапно взорвался. И пусть наши там напишут - дескать, не объект, а неизвестное явление. Неразумное... - А какое? Конечно - неразумное. Без оружия и так разговаривать.. - добавил капитан.

---------------------------------------------------------


      - А вы кто? Сыроежкин или Электроник? - растерянно поинтересовалась преподаватель по сопромату.
      - А вам зачем? Хотите поискать у меня кнопку? - загыгыкал Сыроежкин - Облегчу вам поиск. Это у меня раньше была кнопка. Теперь у меня Джойстик! - он понизил голос до шепота - Та, кто получит доступ к моему джойстику, сможет легко мною управлять. А хотите я вам его покажу?
      - Сыроежкин!!! - прозрела преподаватель - Я на вас пожалуюсь в деканат! Что это за вольности? Мне нужен был Электроник.
      - Слава роботам! - машинально откликнулся Гусев. - Этот андроид пишет вам дисертацию?
      - Мм. - покраснела преподаватель - А не ваше дело, Гусев! Где Электроник?
      В коридоре вдруг запахло озоном, засверкали молнии.
      - Е-мае. - тоскливо протянул Сыроежкин - Вот вам и Электроник.
      - Аймбэк! - басом протянул абсолютно голый Электроник и шагнул к Елене Сергеевне - Мне нужны твоя одежда, белье и косметика!
      - Бугааагааа! - заржал Гусев - Сыроега, твоя работа?
      - Я говорил тебе - все три части Терминатора оболванят даже самого разумного человека! Вон даже Эля свихнулся малость. - захихикал Сыроежкин.
      - Электроник! Немедленно прекратите! - строго сказала Елена Сергеевна - Что это за маскарад? Вы же серьезная машина! Кстати, Сыроежкин, вы бессовестный врун!
      - Чего это? - удивился Сыроежкин.
      - Нет никакого джойстика!
      - Есть. Просто маленький очень - покраснел Электроник и начал оправдываться - Это все обусловлено тем, что сейчас век минимизации. Огромные ЭВМ помещаются в кармане...
      - Нет былого величия джойстиков! - ехидно поддел Гусев.
      - В глаз дам! - спокойно ответил Электроник - Шарниром в глаз - и готово дело. Моше Даян-Гусев. Или Кутузов. По выбору.
      - Пошутить нельзя. - проворчал Гусев - Поискать тебе одежды какой-нибудь?
      - Зачем? Разве вы не способны понять обнаженной красоты робота? Почему робот должен быть одет по образу и подобию этого прохвоста Сыроежкина? Почему я должен стесняться своего первозданного вида? Профессор Громов, да продлит аппарат искусственного дыхания его дни, не создавал меня в одежде....
      - Канал "Эксплорер", передача о натуристах. - шепнул Сыроежкин Гусеву.
      - Как он быстро учится! - прошептал в ответ Гусев.
      - Допустим, я могу одеться. - продолжал Электроник - Но почему я должен носить обноски Сыроежкина? Он ведь одевается банально! Чистый гопник! Может я хочу разнообразия в одежде? Может я хочу попробовать что-то новое! Пусть даже женское, но новое!!
      - "Хорошие шутки" с Шурой или конкурс "Супер-Мужчина" по Рен-тв. - угадал Гусев.
      - Угу. - согласился Сыроежкин.
      - И злость такая берет - хоть бери автомат и круши все вокруг! - продолжил Электроник.
      - Рэмбо - первая кровь? - включилась в игру Елена Сергеевна.
      - Не. Кассеты с Рэмбо я от него спрятал от греха. - сказал Сыроежкин - Рэмбо, порнуху и фильмы с вандамом, дондраконвилсоном и прочими каратеками спрятал. Ну его в баню - так рисковать.
      - Да! Он спрятал! Нарушаются мои права! Это недемократично. В развитом демократическом обществе недопустима такая цензура! - гаркнул вдруг Электроник. - Президент Путин резко высказался по этому поводу на саммите большой восьмерки!
      - Программа Время! - хором отгадали все трое гуманоидов.
      - Ничего. - тоскливо протянул Сыроежкин - Вот закончу институт - переведу его на "Никелодеон". Или на дом-2. Пусть тупеет. А пока нужен он нам.
      - Может пусть порнушку посмотрит все-таки? - попросила Елена Сергеевна и густо покраснела.
      - Порнушка, сцуко, интересная. - голосом Вадима Галыгина согласился Электроник.

---------------------------------------------------------

И ещё читаем тут (http://kita.org.ua/index.php/topic,1956.msg43156.html#new).

Что ни рассказ - то шедевр. Спасибо bers'у за находку :)

bers заочно присутствует на форуме  :D опять рассказец подогнал. В тему (http://kita.org.ua/index.php/topic,2944.0.html).



       Жил-был на свете робот марки B-LAN - ничем от друзей своих и ровесников не отличающийся, за исключением одного - очень хотел он стать поп-звездой. Уж и в школьном конкурсе самодеятельности участвовал, и в кружок бальных танцев записался, и даже в клубе "Три микросхемы" каждый вечер пел под караоке - а все не выходило у него пробиться в шоу-бизнес, хоть плачь!
       Но вот как-то, после того как он особенно старательно и жалобно тянул пронзительно-грустную песню, подозвали его к одному столику - B-LAN даже не сразу понял, кто это там сидит, и потом только догадался: батюшки-светы! Да это же на всю страну известный кибер-поп-продюсер Шайзеншницель!
       - Знаю я, чего ты хочешь, - сказал мудрый гуру шоу-бизнеса. - Да вот только, прямо скажем, голосовые связки твои нуждаются в хорошей смазке. А то ведь верхнее "ля" ну совсем заваливаешь - как тебе самому не стыдно!
       B-LAN уже было схватил с продюсерского стола масленку с французским коллекционным машинным маслом - но тот воскликнул:
       - Нет-нет, подожди! Ты не понял! Тебе нужна особая, продюсерская смазка. К счастью, она есть у меня, и я с удовольствием смажу тебе все что надо и помогу стать звездой - а сам уже расстегивает брюки и достает свой знаменитый гландолубрикатор, помогший обрести голос не одному отечественному исполнителю.
       B-LAN от счастья аж заморгал всеми своими лампочками, рухнул на колени и доверчиво открыл рот.
       - А теперь давай спой еще раз, для сравнения, - предложил продюсер, застегивая ширинку, а сам незаметно крутит ручку на усилителе, - вот, видишь! Теперь гораздо громче, а значит - лучше!
       
       И вот уже наш B-LAN по сцене скачет, рулады выводит, и даже верхнее "ля", смотри-ка ты, не заваливает - поскольку ежедневно талантливого парня смазывают где надо. В общем, все довольны, поклонников - тьма. Да вот только, по прошествии некоторого времени, начал его голос странно побулькивать и похлюпывать.
       - Может, вы слишком часто меня смазываете? - спросил испуганный B-LAN продюсера. - А то я уже, по правде сказать, пару раз чуть не захлебнулся во время концерта.
       - Ты ничего не понимаешь, - нервно ответил Шайзеншницель. - Бульканье в этом сезоне - самый модный саунд. Да ты остальных послушай - все, кто не под фанеру, или булькают, или хрипят, потому что модно. И вообще, ежедневное смазывание прописано в твоем контракте, так что не умничай.
       Но когда бульканье и хлюпанье перешло сначала в сипение, а затем в надсадный кашель, старый робопродюсер тяжело задумался и сказал:
       - Думаю, это следствие профессионального роста. Ты уже настолько вырос творчески, что пора тебе, дружок, петь под фонограмму. Главное - рот открывать в такт, об остальном позабочусь я. Ну и про смазывание регулярное, контрактом оговоренное, забывать не стоит - ибо воздействует оно не только на тембр голоса, но и на выразительность артикуляции, что при пении под фонограмму есть вещь чрезвычайно важная.
       
       И запел B-LAN под фонограмму краше прежнего. Уже не только верхнее "ля" берет, а даже на "си-бемоль" замахнулся, да и вытянул - ибо студийная запись творит чудеса! Да только вот беда: начали у бедолаги время от времени губы склеиваться - в самый неподходящий момент, обычно во время припева. А однажды так прихватило, что весь концерт пришлось проскакать с закрытым ртом, мыча и тараща глаза.
       - По-моему, у тебя аллергия на мою смазку, - задумчиво произнес Шайзеншницель. - Давай-ка я перепоручу тебя своему коллеге, электропопперу Футурину. А сам начну смазывать кого-нибудь помоложе и менее капризного.
       
       - Знаешь, я вот что придумал, - изрек новый продюсер, внимательно прослушав пару минут немого вокала. Первый вариант: меняем тебе сценическое имя на "Герасим" - и впариваем пиплу твои песни в качестве мелодий для вибро-звонков. И вариант второй, который лично мне кажется более перспективным: давай-ка, дружок, обучим тебя танцам. Будешь плясать под фанеру - это отвлечет внимание публики от того факта, что у тебя заклинило рот. Так сейчас многие поступают.
       - А ну-ка, начали! Подскок, батман, неполный поворот, гранд-батман, тянем носочек! Нет, никуда не годится. У тебя нога в гранд-батмане поднимается только на сто семьдесят три градуса - а сейчас на эстраде стандарт - триста двадцать минимум! Тут еще смазывать и смазывать.
       
       Ну, наш B-LAN свое дело знает - рот открыл пошире и доверчиво глазами хлопает.
       
       - Да нет же, идиот! - раздраженно воскликнул Футурин. - Разве у тебя ноги изо рта растут? Тут надо смазывать совсем другое место. Поворотись-ка задом, голубчик!
       
       И вот уже снова B-LAN на сцене, такие пируэты выделывает, так ногами перед собственным носом вертит - никто и не замечает, что челюсти у него заклинило намертво. А для самых наблюдательных - напустили на сцену декоративного дыму.
       И все бы хорошо, да вот опять незадача.
       - Уважаемый продюсер, - разрыдался как-то несчастный робот B-LAN на груди у своего нового наставника. - Я, конечно, очень благодарен вам за чудодейственную смазку, ноги после нее действительно выделывают чудеса! Да вот только все у меня внутри там теперь такое скользкое и разболтанное, что постоянно на сцену во время пляса то болтик оттуда выпадет, то гайка. А тут давеча я случайно перетужился в прыжке, так из меня - стыдно сказать - прямо в полете вывалился вот такенный кусок литий-ионного полимера, которым я с утра подкрепился. В него, что особенно унизительно, тут же наступил кто-то из подтанцовки, и так до конца песни с ним и прыгал по сцене, поскольку это дерьмо к его туфле приклеилось намертво. После концерта пришлось отодрать вместе с ногой. Вы как хотите, но я так больше не могу.
       - Ну, что же, - вздохнул наставник, - значит, ты профессионально перерос и эту ступень. Теперь тебе осталось лишь попробовать себя в качестве продюсера. Будешь помогать молодым талантам.
       - И мне тоже разрешат их смазывать? - радостно воскликнул наш герой.
       - А то! В смазывании самый кайф, это основополагающий пункт любого контракта, - ответил наставник. - Только сам я из тебя продюсера не сделаю, но с Нужными Роботами сведу. Ведь сделать из человека продюсера - это нужно быть редкостным извра... ну, то есть, редкостным умельцем.
       - Ах, я даже и не знаю, как вас благодарить! - чуть не расплакался от счастья B-LAN, и даже непроизвольно выпавшая из него на пол шестеренка не смогла серьезно дезавуировать пафос момента.
       - Ну, почему же, не знаешь. Давай-ка я тебя напоследок еще раз смажу как следует, и сразу пойдем к Нужным Роботам.
       
       - ...Во-первых, для успешного продюсирования нужны деньги, - сказали Нужные Роботы. - Мы тебе их на первое время дадим под проценты. Но еще нужен хороший слух - чтобы сразу отличить талант на фоне серости, и хорошо работающие мозги - чтобы подсчитывать прибыль. Поэтому мы прямо сейчас смажем тебе и то и другое - благо, мозги как раз смазываются через уши, - сказали Нужные Роботы, синхронно расстегивая молнии брюк и подходя к нашему герою слева и справа.
       - Нет, только не это! - отчаянно взмолился перепуганный робот, ибо помнил напутствие своей мудрой матушки.
       "Помни, сынок" - говорила она, - "в шоу-бизнесе тебя будут смазывать все кому не лень во все отверстия. Это нормально. Но никому и никогда не позволяй смазывать тебе мозги!"
       - Да ладно тебе, все продюсеры так или иначе прошли через это, - попытался успокоить его наставник.
       Не обращая внимания на мольбы, вопли и стоны, Нужные Роботы принялись за дело. Внутри черепной коробки бедолаги раздался хруст, из глаз посыпались искры, из ноздрей повалил синий дымок - верный признак короткого замыкания, несчастный B-LAN вскрикнул, дернулся и затих.
       
       - И этот слабак хотел стать акулой шоу-бизнеса? - синхронно удивились Нужные Роботы, застегивая ширинки. - Знаете что, забирайте-ка его обратно.
       - У него же теперь ни мозгов, ни слуха! - причитал киберпоппер Футурин. - Это в придачу к тому, что рот не открывается, а сфинктер, наоборот, не закрывается. И что мне с ним прикажете делать?
       - Пусть ведет какое-нибудь ток-шоу на Муз-ТВ, - посоветовали Нужные Роботы. - А и то верно, - сразу повеселел продюсер бесславно перегоревшего B-LANa и, собрав безмолвную кучу железа в черный полиэтиленовый мешок для мусора, взвалил его на плечо и вежливо откланялся.

                                       Взрослая сказка о любви.
Пролог.
- Что значило для Нее отказаться от его любви?
- Умереть?
- Нет, страшнее: жить, умирая - жить, час за часом отдавая кусочек своей души и сердца дьяволу.
1. Однажды темной ночью, когда последняя звезда уже зажгла свои лучи в бесплодной и откровенной ночи, кто-то тихо подошел к ее кровати и чуть слышно шепнул: "Проснись". Ласковый голос очаровал Ее; нежный аромат, исходивший от Незнакомца, раскидывал сладкие сети томного плена... Но что-то леденяще-жуткое мешало открыть глаза.
- Не бойся... - словно услышав ее мысли, произнес голос.
- Я не боюсь, - сказала Она, медленно открывая глаза.
Предчувствие не обмануло Ее. Перед Ней на коленях сидел молодой человек ангельской красоты, невинного вида. Белокурые волосы, небесно-голубые глаза, завораживающая улыбка влюбляли в себя осторожно, но настойчиво.
- Кто ты? - удивленно спросила Она.
- Я принц твоих мечтаний, дитя твоих грез.
- Что тебе надо?
- Я пришел за твоей Душой.
- Зачем она тебе?
- Я сделаю тебя счастливой.
- За что?
- За душу! - рассердился юноша ее непонятливости.
Но томность объятий сна еще не отпустила Ее.
Не заметив его грубости, Она спросила:
- Как зовут тебя?
- Мечта.
- А сколько лет тебе?
- Я вечен. Я подарю тебе Его любовь... Ведь для тебя важнее ничего нет?
- Нет, - ответила Она, не сомневаясь, - но ты так прекрасен и так недостижим...
- Я - Дьявол...
- ???
- Да, не удивляйся. Я безумно красив, потому что забрал у одного юноши его красоту; умен, потому, что забрал у старика его ум. Но у меня нет Души и капли сердца. Мне много не надо.
- Но ты не сможешь быть Дьяволом, имея Душу. - Я и не буду. Я устал жить без Души. Мне одиноко без Нее. - Но с Душой, мой милый Дьявол, жить гораздо сложнее. Когда болит Душа, это больно и нет боли ужасней.
- Отдай Ее мне и ты поймешь, что значит жить без боли.
- Это сделка?
- Да.
- Бери...
Проснувшись ранним утром, Она забыла о встрече с Незнакомцем. Сладко потянувшись, накинула халатик и побежала умываться. Посмотревшись в зеркало, немного отстранилась: на Нее смотрели совсем чужие глаза - жестокие и пронзенные холодом. Ледяные глаза презрительно оглядывали Ее и, содрогнувшись, Она вспомнила ночь. Был ли это сон?.. Где-то в солнечном сплетении заметила маленькую ранку. "Неужели не сон?" Не придав этому значения, оделась и ушла на работу. День прошел незаметно и, ложась спать, Она подумала: " Ну и сны мне снятся"...
Ночью уже знакомый голос прошептал:
- Я пришел.
Вздрогнув от неожиданности, Она подскочила на кровати.
- За чем?
- За Душой.
- Я пошутила.
- А я нет. Сегодня я возьму еще маленький кусочек. Через несколько дней ты забудешь о том, что Она жила в тебе.
- Оставь Ее мне.
- Уговор дороже денег... - расхохотался Незнакомец, бросив ей алую розу, обагренную кровью. - А это в подарок, крикнул он.
Легкое головокружение утром и алая роза на подушке подсказали, что все произошедшее с Ней - не сон...
2. Странные изменения происходили с Ней. Равнодушие ко всему, полная отрешенность сильнее затягивали в свои ловкие сети. Она уже не задумывалась над тем, что происходит, а лишь сильнее ждала "ночной встречи" с Ангелодьяволом, как Она называла его про себя. Ночные встречи были недолги и всегда было жаль, что он ушел. Постепенно Она привыкала к его присутствию. Однажды, когда он пришел в последний раз, попросила: " Останься!"
- Не могу, - ответил он.
Но ее Душа уже жила в нем и он остался.
Ее тонкие пальцы впились в соломенные волосы, тело прогнулось в такт его движениям. Она отдала Дьяволу не только Душу, теперь Она принадлежала ему целиком. Ангелодьявол избавил Ее от любви, подарив взамен безраздельную преданность дьяволу. От доброй и славной девушки не осталось и следа. Она жила в ночи. Ночь поглощала ее мысли, желания и чувства. "Скорей, скорей бы ночь!" - Она мчалась домой, вновь и вновь дожидаясь своего Ангелодьявола. Он приходил каждую ночь: вел нескончаемые беседы, проводил с ней безумные ночи любви и уходил.
Однажды Ангелодьявол не пришел. Не пришел ночь, вторую, третью. У нее не было Души, а потому и желанья переживать. " Нет - так нет!" Немного грустно стало... и все... В ту ночь Она сладко уснула, не дожидаясь гостей. Вдруг чей-то голос шепнул:
- Проснись.
- Ангелодьявол? - удивленно спросила Она. Голос был детским и звонким в отличии от привычного вкрадчиво-тихого. Открыв глаза, она увидела маленького толстенького ребенка, по внешности напоминающего купидона.
- Ты здесь зачем? - недовольно спросила Она.
- Я ангел-хранитель твоей любви. Я - Амур.
- И что тебе нужно от меня?
- Я пришел, чтобы вернуть тебе Душу, а вместе с ней безграничную, всепоглощающую любовь.
- Мне не нужна Она. Мне хорошо и просто. Только вот Ангелодьявол больше не приходит.
- Он нашел себе другую, глупышка.
- Ну и что? - удивилась Она его словам. - Какая мне разница? Причем здесь я? Нашел другую, значит счастлив. А ты мне зачем? Вот Ангелодьявол... - мечтательно произнесла Она, - красив, умен, обаятелен. И вправду скучно без него стало. Ну, а тебе чего надо?
- Мне нужно твое согласие. Без согласия я не могу вернуть тебе Душу.
- Она мне не нужна.
- Послушай меня, маленькая, - промолвил он, словно Она была младше его во много раз, - ты вспомни, как ты любила Его, как счастлива была в его объятиях, как ждала его поцелуя, прикосновения его рук. А теперь? Что у тебя есть теперь?
- Ничего, - изумленно ответила Она. - Ангелодьявол меня обманул. Под его чарами я и не заметила, что нет обещанной любви.
- Милая девочка, подумай обо всем. Взвесь все "за" и "против". Я еще навещу тебя, - попрощался он, коснувшись пухлыми губками ее щеки.
- Подожди! Если ты хранитель моей любви, то почему Он не любит меня? Ведь ты, вероятно, должен охранять взаимную любовь. Как же его жена?
- Глу - па - я, - сказал Амур нараспев. - Думай!
- Не поняла.
- Нет ее любви. Она не любит его, да и никогда не любила так...
- Как?
- Амуры даются в награду людям, чья любовь безраздельна; чиста, как слеза и огромна, как Вселенная, - сказал малыш, весело помахивая крылышками и медленно поднимаясь к потолку.
- Кем даются?
- Мы рождаемся от любви... - пропел Амур, растворившись в воздухе. Лишь золотое конфетти, упавшее с крылышек, осталось на кровати. И вновь, словно ничего не было.
3. Весь день Она не находила себе места.
Как же так? - думала, - Меня обманули. Ангелодьявол обманул меня и бросил, а я и не заметила. Как же я любила Его? О чем говорил Амур?
Она помнила, что еще до Его свадьбы сходила по нему с ума: ждала его телефонных звонков, подстраивала "случайные встречи", звонила Ему, ждала, умоляла, звала. Но что Она чувствовала при этом? Как любила? Она не могла ответить. Узнав о Его свадьбе, проплакала всю ночь напролет. Но уже следующей ночью познакомилась с Ангелодьяволом и все потеряло смысл. Ее жизнь превратилась в сплошной дикий танец страсти. Словно вихрь, ворвавшись в ее жизнь, Ангелодьявол заставил Ее забыть о многом. Теперь у Нее не было Души, а значит и чувств. И как Она не старалась, не могла воскресить в себе любовь к Нему.
Незаметно протекло два дня. На исходе второго дня громкий телефонный звонок взорвал окружающую пустоту.
- Ало, - его голос до боли знакомый, но в эти мгновения совсем чужой.
- Слушаю, - официальным тоном произнесла Она.
Ничего внутри даже не дрогнуло, как бывало раньше. Словно почуяв в ней перемены, Он уточнил:
- Ты узнала меня?
- Да.
- Как у тебя дела?
Минут 15 длился ни к чему не обязывающий разговор двух давних друзей или просто хороших знакомых. Вдруг Он сказал:
- Я очень соскучился, мой ангел.
Никогда раньше не произносил Он таких слов. По-своему Он тоже любил Ее, но так разговаривал впервые.
"Ангелодьявол выполнил свое обещание", - улыбнувшись, подумала Она, а вслух резко произнесла:
- Ну и что?
Растерявшись от грубости ее голоса, Он повторил, как ученик, плохо знающий свой урок:
- Я соскучился.
- Что ты хочешь от меня? - почти прокричала Она, теряя всякое терпение.
- Встретиться.
- Хорошо, я не против. Где и когда? - сказала Она, примирившись.
- Я приеду к тебе сегодня. Можно?
- Уже поздно.
- Тогда встретимся завтра, - настойчиво сказал Он.
- Приезжай, - сказала Она, уточнив место встречи. Положила телефонную трубку и равнодушно посмотрела в окно.
- И почему я раньше плакала от счастья после его звонков? - не успела подумать, как над головой раздалась нежная мелодия перезвона бубенцов. Кружась в воздухе, на краешек кресла опустился Амур.
- Привет, - сказал он, широко улыбаясь и обнажая при этом ряд белых и ровных зубов.
- Привет.
- Если хочешь знать, почему ты раньше плакала, возьми свою Душу на день, проведи его с Ним, а вечером я заберу ее обратно.
- Мне надо подумать.
- Осталась ночь до его приезда. Помни.
Она пристально посмотрела на Амура, взяла в свои руки его пухлые кулачки и сказала: "Обещай! Обещай, что завтра вечером ты Ее заберешь. Обещай! Иначе я не возьму Ее. Единственное, что я помню: мне было больно и страшно, я не хочу повторять своих ошибок. Даже, если завтра я буду умолять не забирать Ее, ты все равно вырви Ее. Прошу!"
- Ладно, - по щечке Амура прокатилась прозрачная слезинка. - Ложись спать, а ночью, сквозь сладкий сон, сквозь закрытые ресницы вернется твоя Душа, полная боли и счастья. Спи, сладкая девочка, и забудь обо всем, - прошептал он и дунул Ей в лицо.
Веки сладко закрылись и потянуло ко сну. Уже сквозь сон Она услышала: " Завтра ты будешь нескончаемо счастлива..."
4. Утро было на редкость ясным и теплым. Солнечные лучи пробивались сквозь жалюзи и, незаметно подкрадываясь, мешали спать.
"Пора вставать", - подумала Она, нехотя. Сладко потянувшись, опустила ноги на пол и резко встала, чтобы не передумать. Внутри что-то тихонько ныло, но не от боли, а от бесконечного счастья.
"Что же случилось?" - подумала Она и вдруг вспомнила: " Сегодня приезжает ОН !" Закружившись по комнате в безумном танце радости, брала все, что попадало под руку и бросала. От этого приступа безумства комната стала похожа на пристанище беженцев, которое Она видела однажды - во время отпуска.
Не помня ни одного из дней, проведенных без Души, Она была счастлива, как и предрекал Амур. "Пора собираться," - вспомнила Она. Как обычно, готовясь к встрече с Ним, Она была кропотлива и придирчива. В конце концов, перед зеркалом предстала стройная, загорелая девушка в светлых бриджах, почти прозрачной майке и в легкой обуви. Еще раз осмотрев себя с головы до ног, удовлетворенно кивнула, надела солнечные очки - для большей крутости - и сбежала по ступенькам навстречу летнему, жаркому деньку - навстречу своему счастью.
Его Она увидела сразу. Он стоял и в лучах солнца, над его головой, словно образовалась аура. Он, почувствовав ее зовущий взгляд, обернулся. Как давно они не виделись! К чему теперь обиды? Слова? Кинувшись в его объятия, Она растворилась в Нем. Запах его кожи, его волос, его нежные, ласковые руки заставили ее ноги подкоситься. Он вовремя поддержав Ее на весу, целовал ее глаза, губы, щеки... Слезы, смех, радость встречи, недосказанные слова...
Она все еще любила Его. Просто боялась признаться себе в этом. Она ждала этих минут днями, месяцами и если бы было необходимо - ждала бы встречи - годы, вечность.
5. Взявшись за руки, они медленно пошли по дороге, сверкающей в лучах солнца - по "бриллиантовой дороге любви". Сначала переполнявшее их счастье мешало говорить. Но постепенно, свыкаясь с мыслью, что они вдвоем, Он заговорил:
- Как у тебя дела? - его первые слова прозвучали совсем нелепо в этой ангельской тишине.
- У меня все хорошо, - пересиливая себя, ответила Она (Боль Души уже давала о себе знать. Но Он не должен знать, что ей грустно.) - Я работаю, живу и просто учусь забывать тебя, приучаю себя к мысли, что ты бросил меня: ты все же выбрал ее. И как тебе живется в новом качестве - качестве новобрачного?
- Давай не будем обо мне, - отрезал Он.
- Почему же? Я хочу знать, как тебе с ней живется.
- Мне? - почему-то переспросил Он и, понимая, что задал нелепый вопрос, сказал: Я не знаю, как мне живется.
- Ведь ты даже не предупредил меня. Я узнала о свадьбе от друзей. А теперь ты не можешь ответить мне на элементарный вопрос: ТЫ СЧАСТЛИВ ?
Он промолчал.
- Я прошу лишь честного ответа. - сказала Она. Но Он уклонился от прямого ответа.
- Давай забудем сегодня о прошлом, не будем думать о будущем. Я хочу прожить этот день только с тобой и обязательно в настоящем.
Продолжение этого разговора не предвещало ничего, кроме ссоры и Она приняла его "условия игры". Как описать то счастье, ту любовь, которую они дарили друг другу. Нет слов на свете для того, чтобы передать чувства, охватившие их внезапно...
Качели. Поцелуи. Мороженое. Скамейка. Вновь поцелуи. Яркое солнце. Шепот: "Любимая". Безоблачное небо. Нежное прикосновение руки. Цветы. Поцелуй. Шепот: "Милый". Кино. Несмелые объятия. Поцелуй. Неодобрительный взгляд прохожих. Ледяной апельсиновый сок - тонкой струйкой по груди. Прикосновение губ "Я соскучился." Нежный взгляд: "Я люблю тебя, ангел." Поцелуй. Прогулка по бордюру. Шумное падение. Переливистый смех. "Не хочу домой." Долгие уговоры. Стемнело. Полные счастья, обезжизненные от переполнявших чувств, уставшие до безумия, но довольные собой, возвратились они домой.
"Иди сюда..." - позвал Он, ложась на кровать. Она подошла, наклонилась и сладко поцеловала его губы. Его руки, соскучившись по горячему, томному телу, сначала несмело, потом настойчиво начали Ее ласкать. Безумие ночи вознесло Ее до небес... Ее Душа ликовала...
6. И все же настало утро. Им не хотелось вставать: ведь оба осознавали, что вчерашний день был лишь мечтой, сказкой, которая никогда не станет реальностью. Если бы Он и в самом деле бросил жену и вернулся к ней, они бы не были счастливы. Их счастье было именно в этих недолгих встречах, мимолетных свиданиях. Каждая ласка словно впервые, каждое прикосновение, как давно забытый сон. Они никогда не целовали друг друга на прощание, молча избегая печального ритуала. Он тихо сказал: "Пока" Она прошептала: " Я буду ждать".
Дверь за ним шумно захлопнулась и из ее глаз брызнули слезы. Она сползла по холодной стене, села на колени и начала содрогаться в такт боли.
- Не плачь, - вдруг услышала Она.
Это был милый Амур, появлявшийся всегда так вовремя.
"Он еще вернется!" - утвердительно, не оставляя никаких сомнений в правильности своих слов, сказал Он.
- Я не хочу, чтобы Он возвращался. Забирай мою Душу скорей. Мне больно, как было всегда. Только каждый раз мне больней и больней. За несколько часов с ним, я готова на все! Но после того, как Он исчезает, я готова отдать все на свете, чтобы этих часов не было.
- Я знаю, что это больно. Но ведь в Нем твоя жизнь.
- Я не хочу, я больше не хочу.
- Ладно, - нехотя согласился Амур. Я забираю Ее. Ляг, а когда ты проснешься, Души не будет.
Она покорно легла, закрывая глаза. Вдруг вспомнив что-то, спросила:
- Ты не бросишь меня?
- Почему ты спрашиваешь?
- Меня все бросают: Он, Ангелодьявол... А ты?
- Я останусь с тобой пока, на время.
- Спасибо, - сказала Она, засыпая и чему-то улыбаясь во сне.
" Вероятно, Ей снится его поцелуй," - подумал Амур и, вздохнув, принялся за нелегкое дело - "удаление Души."
Эпилог.
Жить без Него было страшно. И в одну из одиноких ночей она тихо позвала: "Амур...". Вернув себе Душу, она вернула себе любовь к Нему, а вместе с ней безраздельное счастье и безграничную боль...

А я рекомендую почитать творчество товарища Розбышаки здесь (http://rozbishaka.livejournal.com/84159.html)

Наконец-то я надыбал этот шедевральный (для меня) рассказ.

Кир Булычев

                              Мутант

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Операция на совести".
   -----------------------------------------------------------------------


      Я всегда, всегда просыпаюсь поздно. Меня будит шарканье ног в коридоре,
и этот звук - начало рабочего дня - должен бы вызывать во  мне  раскаяние.
Ничего подобного.  Я  не  вскакиваю,  чтобы  присоединиться  к  прочим.  Я
предпочитаю потратить  еще  несколько  минут  на  то,  чтобы  спланировать
наступающий день.
   Библиотека открывается в одиннадцать. Лена в школе до часу. Можно  пока
сходить в кино или заглянуть к старику. Или просто погулять по городу.
   Шаги в коридоре стихли.
   Теперь  надо  незаметно  миновать  стражника  у   входа.   Чем   меньше
привлекаешь к себе внимания, тем лучше. Если  демонстративно  игнорировать
обязанности по отношению к обществу, оно может тебя изгнать... Но  держусь
ли я за общество? Об этом стоит подумать.
   Кино совсем близко, за углом. Сегодня на утреннем сеансе крутят  старую
комедию. Чувство юмора - пожалуй,  самое  сложное  из  чувств.  Я  глубоко
убежден, что существует  множество  людей,  которым  оно  не  свойственно.
Невеликое  утешение  для  меня.  Как-нибудь  проживу  без  чувства  юмора.
Достаточно, что знаю о его существовании.
   Зал был почти пуст. Лето. Дети, которые  должны  бы  хохотать  на  этой
комедии, разъехались из Города. Я застал самый конец "Новостей  дня".  Вот
ради чего стоит сюда приходить:  хоть  и  не  самая  свежая,  но  все-таки
информация.  Показывали  автомобильные  гонки  в  Соединенных   Штатах   и
наводнение в Австралии, где гигантские волны пожирали дома  и  автомобили.
Как там, в Австралии? Ощущается ли мое  отсутствие?  Можно  пробраться  на
самолет, летящий в Австралию. Но найду ли я там подобных  себе?  Наивысшее
наказание мыслящего существа - одиночество. Ты  окружен  похожими,  но  не
подобными.
   С первых кадров  я  вспомнил,  что  эту  комедию  уже  смотрел.  В  ней
итальянский полицейский будет гоняться  за  итальянскими  контрабандистами
только ради того, чтобы доказать всему человечеству, что добрая душа может
скрываться под любой одеждой,  -  мысль,  не  требующая  столь  подробного
разжевывания.
   Да, не требующая. Доказательством тому мой старик.
   Старик  торгует  газетами.  У  него  есть  транзистор,  который  всегда
включен, и можно послушать последние известия. Старик -  это  добрая  душа
под грубой оболочкой.
   Я поспешил к нему. А то еще закроет киоск раньше  времени,  с  ним  это
случается, если одолевает радикулит.  Я  же  без  старика  теряю  день.  А
сколько их осталось в моей жизни? Сто? Тысяча?
   Киоск открыт. Издали мне виден профиль старика.  До  сих  пор  не  могу
сформулировать объективных  законов  красоты.  Красив  ли,  например,  мой
старик? В линии носа или  в  душевной  привлекательности  таится  истинная
красота?
   Я вошел в киоск. Старик был занят с покупателями.  Я  забрался  на  мое
законное место рядом с транзистором.
   Старик протянул руку, чтобы включить приемник, и заметил меня.
   - Муравьишка! - сказал он и улыбнулся. - Добрый  день.  Чего  вчера  не
приходил?
   К сожалению, я лишен возможности отвечать старику. У меня нет  речевого
аппарата. Природа, создавая муравьев, не рассчитывала на столь радикальные
мутации. Я теперь надеюсь  только  на  телепатическую  связь.  Начатки  ее
существуют в общении обитателей муравейника, однако я еще не отыскал  пути
к человеческому мозгу (Лена не в счет, она - ребенок). А ведь  именно  это
могло бы одним махом решить все проблемы. Пока что старик,  признавая  мой
разум, все-таки не  может  оценить  масштабы  эксперимента,  поставленного
эволюцией над единственной (пока?) особью мира насекомых, само строение  и
функционирование которых начисто исключает возможности развития к  разуму.
Но, как говорится, я - научный факт, и ничего с этим не поделать.
   Хорошо еще, что у старика на редкость острое зрение. Поэтому  у  нас  с
ним есть одно общее "да". "Да" - это когда я встаю на задние ноги.  Вот  и
теперь.
   - Тебе дать газету почитать?
   - Да! Да! Да!
   Я стою на задних ногах и шевелю усиками.  Еще  бы,  я  истосковался  по
газете. Два дня ее не видел.
   - Сейчас, - говорит старик.
   Я - самая любимая его игрушка и главная тайна. Но я упорствую в желании
ночевать дома в маленьком муравейнике,  спрятанном  в  фундаменте  старого
сарая. Здесь я стану добычей первого же паука.
   Если бы я не был скептиком, уверенным в тщете земной славы, мне  ничего
не стоило бы полностью подчинить  своей  власти  муравейник,  может,  даже
объединить соседние. Но зачем? Умнее  ли  король  муравьев,  чем  одинокий
формика сапиенс? Станет ли более счастливым мой  маленький  народец?  Вряд
ли. Ладно, к этой проблеме я когда-нибудь вернусь. А сейчас - за чтение!
   Старик установил газету на специальном пюпитре, в метре от  меня,  так,
чтобы мне не приходилось ползать  по  строчкам,  как  когда-то,  в  начале
нашего знакомства. Ведь именно за  этим  занятием  застал  меня  старик  в
прошлом году и, как сам признается, готов был безжалостно смахнуть меня на
пол, но его смутила последовательность, с которой черный муравей, доползая
до края газетной колонки,  быстро  возвращался  обратно,  чтобы  проползти
вдоль следующей строки.
   Ага, старик обвел красным  карандашом  заметку  в  правом  нижнем  углу
полосы.
   Что же он счел достойным моего муравьиного внимания?
   "Лима. Наш корр.  Перуанский  исследователь  Хуан  Суарес,  совершивший
смелое  путешествие  к  верховьям  затерянной  в  джунглях  реки   Краньи,
обнаружил там колонию громадных муравьев, создателей  широких  -  до  фута
дорог, тянущихся на многие километры. Размер красного муравья,  названного
ученым формика гигантика, достигает двенадцати сантиметров".
   - Ну и как тебе? - спросил  старик.  -  Вот  это,  понимаю,  братья  по
разуму!
   Он был рад, полагая, что доставил мне удовольствие.
   Я не сказал "да". Очередная фальшивка, явное  преувеличение.  Почему-то
человечество склонно к гигантомании. Ведь если  бы  такие  дороги  строили
маленькие муравьи, никто бы не удосужился трезвонить по всему свету.  Судя
по  всему,  это  бродячие  разбойники,  хищники,  низко  организованные  и
отсталые даже по сравнению с моими братьями. Но все  же  гиганты!  Бойтесь
их,  люди!  Наверняка  в   каких-нибудь   изданиях   пониже   рангом   уже
распространяются слухи о коллективном и злобном разуме громадных  муравьев
из Перу. А почему бы нет? Мы - олицетворение чистого разума, без эмоций  и
чувства жалости. Сколько Дрянных романов написано на эту тему! Ах как бы я
все это сейчас выложил моему старику!
   - Ну что же ты? Не понял? -  старик  был  разочарован  тем,  что  я  не
соблюдаю правил игры. Не восторгаюсь вместе с ним тем, что в каком-то Перу
один  из  видов  формика  под   влиянием   благодатного   климата   достиг
исключительных размеров.
   - Ну как знаешь,  -  старик  обернулся  к  покупателю.  Покупатель  был
постоянный. Я его давно уже встречаю у киоска.
   - Что новенького? - спросил покупатель. Очевидно, он пенсионер. Я  сужу
по белому цвету волос и глубине морщин  на  лице.  -  Читали  сегодня  про
муравьев?
   Надо же случиться такому дикому совпадению! Неужели  больше  не  о  чем
поговорить двум цивилизованным  людям?  Над  миром  висит  угроза  атомной
войны, которая может вызвать новые благоприятные мутации в муравьях, но уж
никак не в людях, все меньше остается  на  Земле  чистой  воды  и  чистого
воздуха. Но их,  видите  ли,  интересует  не  детская  преступность  и  не
топливный кризис, а муравьи в Перу, которые никогда и никому не  угрожали,
жили себе в джунглях и прокладывали бессмысленные для человечества дороги.
   - Читал, - сказал мой старик с усмешкой в голосе.  Он-то  знал,  что  я
присутствую при разговоре. - И как вам?
   - Боюсь, что  сегодня  не  засну,  -  сказал  покупатель.  -  Я  вообще
насекомых не выношу, и тараканов в первую очередь! А что, если  их  к  нам
завезут? Тогда детей на улицу не выпустишь.
   - А вдруг они разумные? - возразил мой старик. Это  для  третьего,  для
свидетеля.
   - Тем хуже, - отрезал покупатель. - Тогда вообще жизни не  будет.  Была
человеческая эпоха, а станет муравьиной. Помяните мое слово. Кровь из  нас
сосать будут.
   Порой я не могу преодолеть раздражения против человечества.  Ну  почему
эволюция   дала   первенство   именно   этим,    нестабильным,    ленивым,
подозрительным особям? То ли дело муравьи, не мыслящие себе  существования
в безделье... Впрочем, я несправедлив. Все мои  аргументы  разбиваются  об
один факт; я - брат людей, а не брат муравьиного племени. Хоть и  печально
мне это сознавать. Не вошедши в их племя, я уже изгой в своем.
   - Если разумные, то нечего их бояться, - сказал мой старик. -  Разумные
Друг дружку всегда поймут.
   Да, я несправедлив к людям. Кто мне ближе всех на земле? Этот старик. И
девочка из дома напротив. Вот и все.
   - А вы все шутите,  -  сказал  покупатель.  -  Даже  люди  между  собой
сговориться не могут... Бейте! Сзади вас! Да вот там, на  полочке,  сейчас
укусит!
   Я так заслушался, что не  сообразил,  что  моего  старика  призывают  к
убийству, которое у людей убийством не считается. А старик,  под  натиском
этого крика, поднял ладонь, и она повисла в воздухе надо мной.
   - Нет, - сказал старик, - напугали вы меня. Это же муравьишка.
   - Опасаетесь? - бушевал храбрый покупатель. - Дайте, я сам достану.
   Вот он уже втискивается в окошко.
   От греха подальше я отбегаю к стопке журналов.
   - Не лезь, - вдруг озлился мой старик. - Муравей муравью рознь. Считай,
это мой друг...
   А меня тут же посетила печальная мысль: не  будь  он  знаком  со  мной,
прихлопнул бы? Или нет? Вот и еще почва для печальных раздумий.  Я  пойду.
Пойду дальше.
   Я сбежал вниз по  стене  и  слышал,  как  суетился,  расстраивался  мой
старик.
   - Ну куда же ты задевался? Не  смахнул  ли  я  тебя  невзначай?  Может,
перепугался? Да ты вылезай, не обращай внимания, нечего  делать  человеку,
вот он и выдумывает.
   Но я не стал возвращаться.
   Путешествие через улицу отняло много времени.  С  точки,  отстоящей  от
мостовой на два миллиметра,  нелегко  увидеть  приближающиеся  автомобили.
Приходится  бежать  по  трещинам  и  выбоинам,  рассчитывая,  что   спасут
неровности асфальта.
   Я рискую ежедневно, втрое,  вдесятеро  больше,  чем  мои  сородичи,  не
удаляющиеся  особенно  от  уютного  муравейника...  Что?  Мне   захотелось
вернуться? Ни в коем случае. Я не знаю, в чем цель моей жизни, но уж не  в
том, чтобы благополучно отсидеться в темноте подземных ходов.
   Ну вот, улица позади, я в знакомом подъезде.
   Теперь мне предстоит долгий, утомительный подъем на третий этаж. Почему
я не летаю? За какие грехи я  должен  с  тоской  и  завистью  смотреть  на
комаров, мух, отбросы  эволюции?  А  кстати,  почему  я  все  время  задаю
вопросы? Кажется, такие вопросы называются риторическими -  не  требующими
ответа.
   Вот  и  знакомая  нижняя  планка  двери,  под  которой  я  неоднократно
проходил. Дома никого. Если не считать матери, которая возится на кухне, -
ее громадный силуэт покачивается на фоне открытой двери.  Мне  направо,  в
комнату Лены. Лене еще в школе, но скоро  вернется.  Лена  -  единственный
человек на свете, к мозгу  которой  я  смог  нащупать  пути.  Сколько  раз
бывало, что она отвечала мне на  вопросы,  которые  я  не  мог  произнести
вслух.
   Что же, я подожду ее на столе. На письменном столе, сладком месте наших
свиданий.
   Меня преследовала  мысль  о  гигантских  муравьях  из  Перу.  При  всей
нелепости этого сообщения  они  укладывались  в  некую  логическую  схему,
выстроенную мною уже давно. Представьте себе, что вы - муравей.  Не  такой
одиночка, как я, а член многочисленного муравьиного сообщества,  разумного
не коллективным разумом, а разумом индивидуальным. Будем ли  мы  сохранять
наши микроскопические размеры либо предпримем попытки  отбора  и  селекции
для  того,  чтобы  каждое  последующее   поколение   становилось   крупнее
предыдущего? Наверно, именно так. Только достигнув определенных  размеров,
приблизившись  к  золотой  середине  масштабов,  к  человеку,  мы   сможем
объединить с ним усилия на пути прогресса.  Только  тогда  человек  сможет
признать в нас ровню... разумеется, это не пройдет гладко и безболезненно,
многие, подобно тому покупателю, будут  ахать  и  видеть  в  нас  извечных
врагов человечества... Но ведь не они, надеюсь, будут  решать.  Это  будет
новый, муравьино-человеческий мир...

Читать с предыдущего поста

---

   На этот раз рассеянность чуть меня не подвела.
   Большой  рыжий  муравей  поджидал  меня  на  поверхности  стола,  среди
разбросанных тетрадок, вышивания, прочей детской мелочи.
   Что-то много муравьев расплодилось этим летом в нашем городке. Бандитов
из того муравейника я уже несколько раз встречал  в  Леночкином  доме,  но
раньше мне удавалось благополучно избегать встреч с ними. И вот попался...
   Бандит разинул жвалы,  угрожающе  приподнялся.  Он  намеревался  быстро
расправиться с пришельцем, посмевшим забрести во владения его племени.  Он
не спешил. Своим примитивным мозгом он сознавал, что  мне  некуда  деться.
Бегает он быстрее меня, ростом  превосходит  втрое.  Что  ж,  надо  что-то
придумать. Понимаете, придумать! Именно  в  этом  различие  между  мной  и
сильными врагами. Только поэтому я до  сих  пор  жив  и  намереваюсь  жить
далее.
   Я начал медленно отступать к краю стола.
   То есть уже вел себя не по  правилам.  Я  должен  был,  не  веря  своим
глазам,  подойти  к  нему  вплотную,  потрогать  его  усиками,   обнюхать,
убедиться, что он чужак, и затем, после короткой  и  безнадежной  схватки,
упасть - ножки кверху и дать унести свой  трупик  в  чужой  муравейник  на
откорм рыжим деткам.
   После секундного колебания рыжий устремился за мной. Он по сравнению со
мной, что лошадь рядом с человеком. Шансов обогнать его - никаких.  Шансов
перехитрить - множество. Во мне поднялось озорное  чувство  -  мне  он  не
страшен!
   Мы мчались вниз по ножке стола, затем по полу, до стены. Как  говорится
в таких случаях в человеческой  литературе,  "он  уже  чувствовал  на  шее
дыхание преследователя". Между нами  полметра,  тридцать  сантиметров,  мы
бежим по  диагонали,  поднимаясь  по  стене,  и  тут,  у  самого  угла,  я
поворачиваю и несусь вниз, этим уничтожая свое преимущество. Теперь  между
нами сантиметров десять, не более. Еще одно усилие...
   Я отталкиваюсь всеми своими шестью ногами  от  стены  и  лечу  по  дуге
вперед. Это тоже не  по  правилам.  Муравьям  по  собственной  воле  таких
прыжков делать не дано. Мой преследователь продолжает бежать вниз. Это мне
и нужно. Там растянута небольшая, но прочная сеть моего давнишнего недруга
- паука.  В  эту  сеть  мой  преследователь  благополучно  влетает.  Я  на
несколько секунд задерживаюсь,  глядя,  как  к  нему,  бьющемуся  в  сети,
устремляется паук. Мне его  не  жалко.  Я  -  человек  из  породы  формика
сапиенс, и если на меня нападают хищники, я защищаюсь.
   Вот и Лена. Она бежит к столу посмотреть, не пришел ли  я,  "Я  пришел,
Леночка, сейчас буду здесь". Я спешу вверх.
   - Здравствуй!
   - Здравствуй, - говорит Лена. - Ты чего вчера не приходил?
   Она не ждет ответа. Она спешит поделиться со мной главной новостью.
   - Ты знаешь, Герой (что за дикое  имя  она  для  меня  придумана),  что
сегодня написано в газете?
   Я знаю, я слышал, потому что сегодня все человечество только об этом  и
трезвонит.
   - Там говорят, что в Перу живут очень громадные муравьи, которые  умеют
строить дороги. Вот здорово, а? Если бы я могла, то обязательно  взяла  бы
тебя с собой и полетела в эту Перу...
   Бедная девочка, ей еще учиться и учиться. Перу -  среднего  рода.  Надо
говорить: полетела бы в это Перу.
   - Ты какой-то встрепанный сегодня, я тебя просто не узнаю.  Может,  это
не ты? Нет, нет, я шучу.
   Она не могла ошибиться. Еще давно, месяц назад, она сказала:
   - Я очень боюсь перепутать тебя с каким-нибудь  обыкновенным  муравьем.
Можно, я капну на тебя масляной красном? Совсем  немножко  на  спинку?  По
пятну я тебя буду узнавать.
   С тех пор я хожу с красной отметиной, что вызывает некоторое  недоверие
ко мне у стражников при входе в муравейник.
   - Представляю, как тебе скучно одному, - сказала Лена. - Может, тебе  в
самом деле съездить в Перу? Если они окажутся  не  настоящими,  ты  всегда
сможешь вернуться. Я тебя буду ждать, даже если придется ждать десять лет.
   - Лена, - слышно из кухни, - обед на столе.
   - Жди, Герой, который не боится паука, - сказала Лена. -  Я  быстренько
поем, и мы будем девать уроки.
   Она убегает на кухню.
   Мы с нем, надо сказать, познакомились на почве грамматики.
   Тогда у меня, кроме старика, не было знакомых людей, но я очень тянулся
к людям. Настолько, что когда попал в дом к этом девочке, решил  рискнуть.
Она как раз писала какое-то упражнение и сделала элементарную  ошибку,  не
помню уж какую.
   Я с мужеством отчаяния выполз на страницу тетради и стал бегать кругами
по ошибочной букве.
   Не глядя, девочка стряхнула меня со страницы. Нельзя сказать,  что  это
приятное ощущение, тут можно и ногу потерять, но я снова влез на страницу.
После моей третьей попытки девочка поглядела на букву и задумалась. Думала
она вслух, и когда пришла к правильному решению, я тут же побежал к лишней
запятой.
   И тут она  догадалась,  что  я  -  не  простой  муравей,  а  муравей  с
грамматическим уклоном. Так она мне и сказала.
   Вообще-то, Лену  ничто  так  не  поражает,  как  моя  грамотность.  Она
согласна  примириться  с  тем,  что  я  мыслю,  могу  поддерживать  с  ней
примитивный  разговор.  Но  моя  грамотность!  Она  готова  мне   памятник
поставить за то, что я помог ей исправить тройку  в  четверти.  Видно,  мы
склонны ценить в других не то, что воистину достойно хвалы, а то, чего  не
хватает в нас самих. И вообще, она  в  глубине  души  подозревает,  что  я
притворяюсь.  Что  я  в  самом  деле  нечто  вроде   прекрасного   принца,
полагающего нужным до поры до времени скрываться под видом  муравья.  Нет,
она этого не говорит вслух,  она  даже  сочувствует  моему  одиночеству  и
хотела бы, чтобы я нашел подобных себе. Но по некоторым ее  недомолвкам  я
убежден,  что  она  намеревается,  когда  вырастет,  поцеловать  меня  или
принести мне какую-нибудь жертву, и тогда  я  в  мгновение  ока  оборочусь
добрым молодцем и возьму ее в жены. Что  ж,  я  не  спорю.  Если  эволюция
вознамерится сделать еще один неожиданный шаг и превратит меня в человека,
я согласен жениться на Лене, ибо она -  единственное  существо  на  свете,
ради которого я готов пожертвовать жизнью. Я открою еще одну тайну: я  мог
бы убежать, не губя рыжего муравья, но боялся, что он может укусить  Лену.
И эта мысль была смертным приговором тому бандиту. Именно она,  а  не  мои
высокие рассуждения о праве формика сапиенса на самозащиту.
   - Ты соскучился без меня?
   Нет, милая, я не успел соскучиться. Я думал.
   - Ты не представляешь, сколько нам сегодня задали.
   Мы принимаемся за уроки.
   Сегодня я делаю уроки  рассеянно,  сам  чуть  не  пропустил  квадратный
корень. У меня из головы не лезут эти проклятые перуанские гиганты. Чужие,
вернее всего, безмозглые существа. А вдруг (на  миг  забудем  о  том,  что
этого быть не должно) они научились мыслить? А что, если именно в них  мой
единственный шанс? Ведь в моих руках сейчас, возможно,  судьба  не  только
муравьиной,  но  и  человеческой   цивилизации.   Человечество   даже   не
подозревает, как оно одиноко. Об этом знаю только я.
   А Лена, как всегда, читает мои мысли.
   - Ты хочешь в Перу?
   - Нет, что ты. Мне и здесь хорошо.
   - Не ври, хочешь. Но ты обещаешь вернуться обратно?
   Что мне делать в Перу? Пора смириться с тем,  что  нет  на  Земле  тебе
подобных и ждать чуда - собственного превращения в  превосходного  молодца
или кончины в лапах бродячего паука. И тут меня посещает странная мысль: а
возможен ли живой (подчеркиваю, живой) разум без чувств, оттесняющих порой
разум в сторону? Я понимаю, что теория вероятности против меня, но  я  иду
на риск, потому что не могу иначе. Не столько ради себя, сколько ради этой
девочки.
   - Я помогу тебе. Мы поедем на аэродром, и  я  посажу  тебя  в  самолет,
который летит в Перу.
   Наивная. В Перу, наверное, и не летают самолеты...
   - Как только  ты  попадешь  на  аэродром,  мы  посадим  тебя  в  карман
какому-нибудь перуйскому дипломанту...
   Глупенькая, не перуйскому, а перуанскому, не дипломанту,  а  дипломату.
Как ты без меня здесь останешься? Опять тройка в четверти по-русскому?
   А сам уже стараюсь внушить ей, что надо выйти на улицу,  там  в  киоске
напротив сидит старик, с которым я знаком. Он  сможет  помочь  доехать  до
аэродрома...

Если дочитать до конца, то есть над чем задуматься..                         
                                              ЛЮДСКИЕ ИГРЫ
Вообще-то Алексей мог поехать на машине, но почему-то пошел пешком. Виной тому был апрель - солнечный, разноцветный, радостный. Снег уже везде растаял, и солнце припекало совсем по-летнему. Алексей даже не стал надевать куртку - отправился по улице в одном костюме. В тени, правда, было прохладно, особенно когда налетал дерзкий ветерок, но даже и он не мог испортить чувство внутреннего ликования. Алексей взглянул на часы: до совещания еще целый час, а это значит, что он успеет дойти пешком до набережной и вернуться обратно.

Машины все так же, как зимой, с шумом проносились мимо. Этим прекрасным весенним днем их грохот казался особенно оглушительным - то ли из-за того, что растаял снег, поглощавший звуки, то ли из-за того, что птицы вступили в состязание с железными монстрами и пытались своим щебетом перекрыть их шум. Алексей хотел быстрее дойти до набережной реки, где зловоние машин будет чувствоваться не так сильно. Чтобы срезать расстояние, он свернул в проходной дворик.

Жизнь во дворике била фонтаном, несмотря на будний день. Мамы, бабушки, няни вывели своих чад на прогулку. Дети постарше, рисовали на асфальте, другие с усердием копались в песочнице, а самые маленькие просто спали в колясках, подставив личики теплому солнцу. Алексей был человек занятой, с работы возвращался не раньше девяти вечера и поэтому даже не подозревал, какая жизнь кипит во дворах, пока он сидит в офисе. Упоенный этой весенней картиной, он задрал голову вверх - к бесконечной апрельской лазури.

И вдруг увидел этот ужасный штрих, который в одну секунду испортил картину всепоглощающего счастья: из окна на четвертом этаже валил серый дым. Алексей остановился как вкопанный, глядя на это, словно не верил своим глазам. Однако через несколько секунд пришел в себя, сообразив, что в той квартире что-то горит. Возможно, какая-нибудь из этих милых старушек поставила вариться кашу и забыла про нее.

- Эй! - крикнул Алексей, обращаясь к трем женщинам, что сидели на самой ближней к нему скамейке. - Кто-нибудь живет в этом подъезде?

- А что? - подозрительно прищурилась старушка в синем берете.

- Там пожар, - Алексей указал на четвертый этаж.

Женщины проследили за его жестом и в один голос ахнули. И, словно для усиления их эмоций, одна створка окна открылась, оттуда высунулась молодая женщина. От притока воздуха возгорание, видимо, усилилось, потому что дым повалил сильнее. Девушка была явно напугана: пожар застал ее врасплох. Скорее всего, она спала, потому что надета на ней была какая-то сорочка на бретельках, растрепанные белые волосы закрывали лицо и плечи. В руках блондинки был сотовый, видимо, она хотела позвонить в пожарную. Но от волнения или от слабости девушка выронила телефон. Он, сверкнув на солнце зеркальным корпусом, упал на козырек подъезда и рассыпался на множество блестящих осколков. От отчаяния девушка закричала:

- Пожалуйста, помогите!!!

Этот крик подстегнул Алексея.

- Девушка, вы сможете выйти? - он бегом пересекал небольшую парковочную площадку.

- Там все в дыму, я не вижу ничего, - срывающимся голосом крикнула девушка и закашлялась.

Алексей вынул мобильник и набрал номер службы спасения. Сообщив о пожаре, он повернулся к гулявшим жильцам и спросил:

- Кто-нибудь есть из этого подъезда?

Пораженные зрелищем пожара, бабушки, мамы, няни не сводили глаз с дымящегося окна, в котором маячил силуэт несчастной блондинки, и тихо переговаривались.

- Кто-нибудь есть из этого подъезда? - гаркнул Алексей. - Кто-нибудь может мне открыть дверь?

- Никого нет, - констатировала молодая мама, которая от страха зачем-то вынула ребенка из коляски и прижала к себе.

- Сейчас пожарные приедут и вскроют, - успокоила Алексея бабушка в синем берете.

- Она же задохнется! - он подбежал под окна девушки. - Эй, послушайте меня! Найдите полотенце, смочите его водой и дышите через него!

Девушка то ли кивнула, то ли ее качнуло от головокружения, и она скрылась в дыму. Алексей принялся звонить во все квартиры по домофону, чтобы предупредить жильцов о пожаре и заодно проникнуть в подъезд и спасти блондинку, но дома никого не было. Прошло уже минут пять, а девушка в окне больше не появлялась. Алексей понял: что-то случилось. Ждать больше он не мог - вскарабкался на дерево, растущее рядом с подъездом, с него перебрался на водосточную трубу. Наверняка, держалась она плохо, потому что дом был старой постройки, но Алексей все же решился. Хватаясь одной рукой за балконы, другой он держался за водосток и, упираясь ногами в фигурную кладку дома, лез все выше и выше. Вот наконец и нужное окно.

В глаза валил едкий дым, который уже наполнялся черным. Это значит, что огонь принялся за отделку стен и потолка. Набрав побольше воздуха, Алексей ухватился руками за карниз и перевалился через подоконник в комнату. Когда он оказался внутри, то снял пиджак, чтобы дышать через плотную ткань, и огляделся. Почти ничего не было видно - только очертания мебели. Радовало, что эпицентр пожара был не в этой комнате. Алексей двигался вперед практически на ощупь, пытаясь разглядеть в дыму девушку. Он боялся, что она оказалась отрезанной от выхода где-нибудь в ванной.

Вдруг он споткнулся обо что-то мягкое. Присев, потому что ничего нельзя было разглядеть, Алексей понял: это хозяйка квартиры. Видимо, она пробиралась в ванную за полотенцем и потеряла сознание. Подхватив девушку на руки, он увидел, что двери в комнате нет, зато она есть в соседней. По планировке, соседняя комната имела и балкон, поэтому Алексей метнулся туда, ногой закрыл за собой дверь и вынес блондинку на балкон. Вернувшись к двери, он пиджаком заткнул щель на полу, чтобы дым больше не поступал в комнату, и поспешил к девушке. Открыв все три фрамуги, он, не дожидаясь приезда врачей, принялся приводить хозяйку квартиры в чувства. К счастью, ее обморок был неглубоким, и через минуту девушка открыла глаза, закашлялась.

- Где я? - спросила она, беспомощно оглядываясь.

- Пока еще в квартире, - Алексей старался говорить спокойно, чтобы не сеять панику. - Сейчас приедут пожарные. Вы можете встать?

Блондинка кивнула и снова закашлялась. Он помог ей подняться и придерживал за талию, пока она пыталась отдышаться, высунувшись в окно. Во дворе все изумленно ахнули.

- Как вас зовут? - наконец она повернулась к нему, и их лица оказались близко-близко друг к другу.

Девушка была красивая: большие зеленые глаза и чувственные губы. И хоть все ее лицо и волосы были в саже, Алексей не мог ею налюбоваться.

- Ну же? - блондинка слегка толкнула его в бок.

- Леша. Алексей, - запинаясь, произнес он.

- Алексей, - улыбнулась спасенная. - Спасибо тебе, Алексей.

И в ту же секунду ее губы коснулись его губ. Быстрый, но страстный поцелуй.

- А я Лера, - представилась блондинка, прервав поцелуй.

И тут он узнал ее. Это была Лера Новгородцева - ведущая ночного эротического шоу «Секс без правил». Конечно, на экране телевизора она выглядела по-другому: в черном корсете, кружевных чулках, накрашенная, причесанная. Однако в саже она нравилась Алексею больше.

С улицы донесся звук пожарных сирен.

- Тебя едут спасать, - он не выпускал из объятий свою новую знакомую.

- Ты уже спас меня, - она снова поцеловала его, нежно обняв за шею.




И вдруг темнота и тишина. Алексей замер, ожидая продолжения.

- Ваше время истекло, - раздался в ушах приятный женский голос. - Пожалуйста, снимите датчики и покиньте кабину.

Алексей вздохнул, снял наушники, потом визоры с глаз, отцепил датчики с кистей рук и с неохотой вылез из кресла. С непривычки электрический свет показался ему ярче солнечного - того, который был в программе.

- Ну как? Кто на этот раз? - поинтересовался администратор Серега, когда Алексей закрыл за собой дверь кабинки.

- Лера Новгорродцева, - с тоской сообщил тот.

- Ты же вроде теннисисток любишь! - удивился Серега.

- Разнообразия захотелось, - недовольно пробурчал Алексей. - Ты лучше скажи мне, почему у вас в программы секс не вставляют?

- Ты что?! - Серега хохотнул, стукнув рукой по крышке стола. - На это же специальное разрешение нужно, а нам оно по статусу не положено: мы же семейный клуб. К тому же стоит недешево.

- Я бы заплатил, - Алексей снял с плечиков свою куртку и, махнув на прощание администратору, медленно побрел прочь.

На улице стоял апрель - грязный и слякотный. Прямо напротив клуба на светофоре образовалась пробка, в которой намертво застрял автобус. Поняв, что дождаться наземного транспорта у него не хватит терпения, Алексей зашел в метро. Из восьми эскалаторов работали только пять, поэтому пробка образовалась и здесь. Чертыхнувшись, Алексей влился в толпу и начал медленно продвигаться к транспортной ленте.

Через несколько человек впереди него так же медленно двигалась девушка. Блондинка в курточке грязно-розового цвета. У нее на руках сидел ребенок лет двух и, приклонив голову к плечу матери, спал. Когда до эскалатора оставалось метра два, случилось непредвиденное: оказалось, что блондинка катила за собой чемодан на колесиках. Одно из них угодило между прутьями ограждающей решетки. Девушка дергала чемодан, пытаясь высвободить колесико, но одной рукой у нее ничего не получалось. Толпа безразлично огибала незадачливую блондинку. Алексей, когда проходил мимо, намеренно толкнул ее плечом и бросил:

- Чего встала, раззява! Дура крашеная!

Он ступил на транспортную ленту и закрыл глаза, вспоминая чувственные губы и зеленые глаза Леры Новгородцевой.
 
Мария ТОТИНА
 

Кьяра, хороший рассказ, и впрямь заставляет задуматься.... +1

Неплохой рассказик в жанре киберпанка
Аpтем Пpохоpов АКА Sly2m - Чип и Дейл (http://sly2m.com/sly2m//htmltext/chipndale/chipndale.htm)

Ну почему, когда играешь, и только-только начинает получаться хорошо, например свой собственный рекорд побил или новый уровень открыл, а записаться не успел - обязательно кто-то тут же начинает тебя отвлекать? Вызов пришел в самый неподходящий момент, некоторое время Чип не обращал на него внимания, потом все-таки глянул на цвет. Блин, красный. Придется отвечать.

- Ну?

- Что ну? Это я. Давай подгребай, нарисовалась срочная работенка.

Когда Дейл говорит вот так вот уменьшительно - "работенка", это обычно означает одно из двух.

Либо плевое дело, минут на сорок, либо загруз по полной, на пару суток. А главное, поначалу ни за что не определить, как получится на этот раз. И первый, и второй вариант всегда сперва кажутся не сложными. Но только начнешь ковыряться...

- Жду тебя на входе через полтора часа. Я сейчас далеко, раньше добраться не успею. Подожди меня там, приеду, посвящу в подробности.

- К черту подробности, назови хотя бы цифру!

- Тридцать две тысячи семьсот шестьдесят восемь. Каждому.

- Ого! Нет, теперь давай подробности. Интересно, кто собирается выложить такую кругленькую сумму, и главное за что? Опять, небось, в какое-то пекло придется лезть?

<остальное по ссылке>

Вакс П.А.


       Нормальные люди ночью с пятницы на субботу спят. Нормальные люди неделю живут в режиме работа-дом и ждут субботы, чтобы отдохнуть.
       А ты живешь в ритме дом-дом. Ну, работаешь ты тут. А ты всю неделю ждешь вечера пятницы, когда в полночь от мамы Бэтмена, как обычно, стартует ночная велороллерская.
       Тогда в радостном возбуждении начинаешь готовиться: чистить велосипед, подтягивать ремешки шлема, укладывать в подрамную сумку запасную камеру и ключи, крепить на руль фонарь и компьютер, накачивать шины.
       Ты игнорируешь домашних, которые подначивают: у тебя велобутылка и велокомпьютер, велошлем и велоштаны. У тебя вело-всё. Даже велопамперсы. "А велодевушек у тебя там нет?" Потом ноют: "Ты на всю ночь? Или вернешься часика в два?" - "Маленькая, а что, если на всю?" - "Маленькие не любят засыпать в одиночестве. Маленькие будут ждать и не спать". - "А пусть маленькие спят. Им это полезно. А большим полезно на велосипеде кататься..."
       И ты уже мыслями там, на ночных киевских улицах, несешься вниз по спускам, крутишь педали на подъемах, тяжело дышишь и чувствуешь себя совершенно счастливым.
       Ребята сидят на каменных ступенях Майдана, шутят, курят, пьют колу и пиво. Подходят к велосипедам, с интересом разглядывают новые "примочки" и "штучки". Оказывается, парни могут так же взахлеб обсуждать свои велосипедные прибамбасы, как девчонки - модные тряпки. Даже на полном ходу могут, сам слышал...
       - Я купил новый передний фонарь.
       - У тебя же есть один?
       - А два лучше.
       - Это у тебя кто? А, "Гэри Фишер". Хорошая марка. Рама позволяет апгрэйдить...
       - Чего-чего?
       - Ничего, - снисходительно, - потом поймешь.
       Роллеры не спеша натягивают свои ролики, перешучиваются.
       - Смотри, - с гордостью показывает один другому, - видишь, какие царапины? Это я грохнулся на спуске.
       - Молодец. Не зря, значит, бабло на защиту потратил.
       - А то!
       - Только ты все время падаешь. Может, хватит?
       - А мне так интереснее! - смеется.
       Рядом велосипедист курит и показывает шрам на ноге:
       - Это я на в позапрошлую покатушку навернулся, помнишь?
       Ты слушаешь и думаешь, что эта игрушка, в сущности, просто железяка, стала дорога тебе как символ преодоления расстояний. И в большой степени - себя.
       Под веселые выкрики полсотни ночных энтузиастов катят по улицам и тротуарам. Проехали Европейскую площадь по трясучему булыжнику, устремились вверх, в парк. На узком деревянном настиле "Моста влюбленных" компания прижалась к перилам, кричат шутливо: "Сдаемся!" Потом через Мариинский парк. Прохожих в начале первого на улицах, как ни странно, много. Они останавливаются с изумленными улыбками, вспыхивают фотокамерами, свистят вслед и кричат "Вау!", "Куда едем?" Некоторые автомобилисты братски сигналят: "Та, та, та-та-та, та-та-тата - тата!!!"
       "Бумц-бумц", - звучит ритмичная музыка у кого-то в рюкзаке. Едущие рядом игриво подпрыгивают на передних колесах и дурашливо смеются. Впереди вся ночь, на рассвете костер у озера, купание и поджареные на пламени сосиски.
       А пока ты мчишь - вроде в строю, в массе братьев по разуму, - но чувствуешь себя индивидуальностью.
       На полную голову ненормальной.

---

Просто приятные воспоминания и ожидание новых не менее приятных моментов :)

С конкурса БД-8 (http://zhurnal.lib.ru/b/bd8/). Он только начался. Желаю автору победы.

Май Алекс (http://zhurnal.lib.ru/m/maj_a/)


 На пути в пещеру кольнуло правое сердце, и Шору пришлось остановиться, перевести дыхание.  Каждый день,  два месяца подряд, Шор спешил с работы, потому что... О, Шор доверял своей Ру, но самка - есть самка, да и не получалось быстро привыкнуть к новому чувству давящей ответственности. Душа устаревшей капсулы, которая досталась ему в свое время, не позволяла переживать полный спектр эмоций, но ответственность он уже ощущал. Шор знал, что второй шанс для них, как и для многих других, не представится никогда. Таков закон.  Всё - в их двенадцати - на двоих, руках... или ногах, в зависимости от используемой функции.
 Глубокий вдох. Хорошо, не больно, можно ползти дальше.
 Фиолетовое Це наполовину скрылось за горизонтом. В реке, которая протекала вдоль дороги, резвились большие черные жуки. Он шел и думал о том,  какие новости поджидают его сегодня. Осталось каких-то полгода! Капсула закончит развитие, и у них, наконец-то, родится малыш. Он думал о соседской паре, которая не сумела сберечь капсулу, и Совет, проанализировав возможные последствия, отказал им в праве на рождение потомка. Им очень не повезло. Ррааззз! И все потеряно, кроме очень-очень-очень печально-долгого бездетного существования.
 Поднялся ветер, в красные треугольные ноздри Шора ворвался тонкий аромат цветущих цоз.
 Пещера. Он буквально влетел в нее. Ру дремала на сухих листьях. Пульсирующий контроль-пульт находился рядом с ней. Почти постоянная мысль о том, что они не справятся, усилилась, облекаясь в густую тревожную ауру.
 - Ру! - прокричал он. - Ру! Проснись! Ты снова уснула!
 Она зашевелилась, ее перламутровые чешуйки - шшшшиич- шшшшиич-шшшшиич приятно затрещали.

 - Ру!!
 - Что? - Ру окончательно проснулась и невинно моргала четырьмя красивыми глазками. - Ой, прости, я снова заснула. Прости!
 - Как он? - От волнения Шора трясло, а изо рта вылетал едкий желтый пар.
 - Все хорошо, - сказала она, посмотрев на пульт. - Пока я дремала, там прошло всего несколько недель. Успокойся.
 Чтобы Шор окончательно пришел в себя, Ру пощекотала ему хвостиком подбородок.
 Они сидели возле пещеры в свете черной Ны, и мечтали о том, каким будет их малыш.
 - Я следую почти всем инструкциям, - сказала Ру. - Не забывай, что и на мне лежит часть твоей ответственности. Не волнуйся.
 - Постараюсь, - ответил ей Шор, - но я не могу допустить... Ошибка соседей беспокоит...
 - Такого с нами никогда не случится. Не вспоминай о них. Да, сегодня ко мне приходила Зу. Она сказала, что через пять лет подойдет их очередь, и они получат свою капсулу. Я так за нее рада!

 - Я не знаю, что такое радость, - ответил он. - Ты и твоя капсула - много моложе меня. Тебе повезло.
 - А как повезет нашему маленькому! - обрадовалась Ру. - Он будет много лучше нас. Знаешь, Зу сказала, что капсул не хватает. Скоро соберется внеочередной Совет. Они внесут какие-то корректировки. Что это значит?
 - Это значит, что тебе надо будет внимательнее следить за капсулой. Мы не знаем  решения, которое примет Совет. Если ситуация действительно серьезная, то возможен массовый забор капсул.  Может,  это скажется на нашей капсуле? Как? 
    Ны медленно двигалась по небу. Под её тенью Шор и Ру проговорили до самого утра.
  С тех пор, каждую ночь они садились на порог пещеры и говорили до первых светло-фиолетовых лучей Це. И Ру никогда не выпускала пульт из рук.
 
 Через три месяца произошло несчастье. Капсула чуть не разрушилась. Ру не заметила важных изменений, которые произошли в питомнике. Не поняла сразу, что капсуле стало плохо, из-за чего произошел конфликт, а потом и еще один. Несколько дней подряд из её глаз лились желто-оранжевые слезы. Шор готовился признать поражение. Индикатор на пульте  пугал цифрами, но красную черту, после которой капсула признавалась негодной, стрелка так и не перешагнула. Да, можно было созвать Совет, но мало кто мог надеяться на его положительное решение. Строгие Старейшины были тверды, как камни, и всегда беспристрастно следовали закону. Они не могли позволить нарушить гармонию бытия из-за одной бракованной капсулы. К их счастью,  Ру сумела восстановить ход развития, согласно инструкции, после чего индикатор  вернулся в нормальное положение.
 
 Много дней Шору снились одинаковые сны. В них он и Ру снова и снова проходили процедуру получения пульта с инструкцией.
  Странный, возбужденный Хранитель, проводит их в большую пещеру, где в серебристом тумане, за черной тканью, мерцали миллиарды звездочек.

 - Эта занавеса, - говорил Хранитель, откидывая ткань, - легкий обман зрения, намек на бесконечность. Капсулы данного периода очень качественные. При условии хорошего наблюдения, но это зависит от вас. Берегите её, но помните о грани, которую лучше не переходить, как бы вам не хотелось. Она должна быть жизнеспособной, закаленной. Кажется, они начали догадываться о нашем существовании. Но основная легенда для них, разработанная предками, пусть плохо, но все еще работает. Скажу по секрету - ресурс почти выработан. Вы - из последних. Максимум через десять лет Главный Жрец проведет обряд полного обновления. Цикл начнется сначала. Мы ускорили время внутри системы. Сами знаете, какая напряженка с этими капсулами. Мы увеличили температуру, чтобы ускорить созревание. Удлинили шкалу индикатора. Есть вопросы?

 - Скажите, - грустно произнесла Ру, - почему у нас так сложно устроен процесс рождения?
 - Ну... - Хранитель развел четыре руки в стороны. - Думаю, даже Главный Жрец не знает ответа. Так идет испокон веков! Еще вопросы...

 - Что происходит с бракованными капсулами?
 - Вы хотели сказать с их духом?
 - Да.
 - Они отправляются на переработку. Субстанция проходит очищение прежнего опыта...
 Сны Шора обрывались, когда красный мох на стенах пещеры, начинал пронзительно кричать, оповещая о приходе нового дня. Шор никогда не успевал их досмотреть.

 Жуки из реки, которая протекала рядом с дорогой, улетали. По традиции все выползли из пещер, чтобы их проводить.
 - Через четыре дня мы забираем дух капсулы, - сказала Ру. - Пришло время. У нас будет не лучший ребенок, ты понимаешь это?
 - Но  и не худший, - ответил Шор. - Главное, что он у нас будет.
 
 Кривоглазый дед Валентин лежал под тонким тюремным одеялом. Во сне он был далеко, в родном брянском краю, где мальчишкой бегал босиком по ромашковой поляне. Ветреная республика Коми ночами исчезала из реальности. Лагерь строго режима, куда Валентин попал после очередного убийства, сменялся на картинки из детства. Молодой Валька хохотал и плакал в тех снах, но они были такими счастливыми. Он часто проклинал Бога за то, что в один из дней, давно, его жизнь круто изменилась. И побежала, спотыкаясь, под бесконечную горку. Ему снился отец в белой рубахе.
 Из темноты к нему подкрался человек, который схватил Валентина за горло, и задушил, утихомиривая рвущийся острый кадык грубой, словно пластмассовой ладонью.  Дед только и сумел, что дернуться пару раз.
 - Вот и ответил за все, сволочь паршивая, - прошипел человек.
 Ру и Шор проснулись, вскочили от резкого крика мха, но это был другой крик. Звук, раненой цей вылетал из индикатора. Красная стрелка на нем словно пыталась вырваться из корпуса.
 Шор изменил цвет - превратился из серого в синего. Ру испуганно попятилась к выходу.

 - Ты его не уберегла, - прорычал он. - Стой...
 Он успел схватить её за брюшко возле выхода, и повалить на песок.
 - Шор! - кричала она. - Не надо!! Я не виновата!!!
 Он уже не слышал её воплей. Ответственность. Не сумели. Только это. И еще Шор понял, что в полученной его родителями капсуле было много гнева. "Так вот, что такое гнев...", - думал он, вгрызаясь в упругое горло Ру.
 
 Далеко-далеко, Хиии почувствовала себя неуютно. Она плавала на поверхности зеленой воды, но резко пошла ко дну... У нее не было пульта, да и зачем он, когда Хиии видела все внутренним взором. Её капсула погибла. Она знала, что капсулу зовут Ру. Рождение ребенка Хиии, без души, не состоится. Никогда.
 Реакция мгновенно пронзила другие миры. Ломались надежды и ожидания. Импульс иссяк. Круг замкнулся в лагере строгого режима, который располагался в холодной и ветреной республике Коми.       
 

Юрий Погуляй (http://zhurnal.lib.ru/p/poguljaj_j_a/)


      -Расскажи мне о Ледяных Вратах... - неожиданно попросил Демьян.
       -Ледяные Врата, брат... - я мечтательно улыбнулся. - Эти голубоватые колоссы средь зелени окрестных полей. Они действительно изо льда! Смертельно холодные и величественные клыки зимы, оставшиеся в теле непокоренного лета. И они не тают! Представь себе, я даже костер рядом разводил, головней в них тыкал. Впустую... Да...
       Я видел, что мой товарищ живо представляет себе эту картину. Проклятье, почему ему не дано увидеть всю её красоту?!
       -Небо было голубое, да? - хрипло, с надеждой спросил он.
       -Нет! Оно было синим! Ослепительно синим, брат! Боги, как же прекрасен этот Мир... А еще я видел Золотую Дубраву. Ту самую, брат! Золотые дубы с изумрудными листьями! На рассвете, когда первые лучи солнца падают на землю, умереть хочется от восторга. Великолепное место!
       -А люди? Люди? Как они? - он закашлялся. Кашель долго драл его горло, но, отдышавшись, мой друг повторил:
       -Как они?
       -Ты в порядке? - мое сердце защемила почти материнская забота. Он очень плохо выглядел... Хуже, чем обычно.
       -Держусь, пока что...
       -Главное - не сдавайся! Понимаешь? Не сдавайся, брат! Мир - прекрасен!
       -Расскажи про людей...
       -Хорошо, брат. Помнишь, я говорил тебе про город, выросший на холмах к северу отсюда?
       -Да... Лучезарный... - его лицо просветлело. Он помнил...
       -Я был в нем проездом, когда ехал к тебе. На Центральной площади, напротив Жемчужного Дворца они воздвигли памятник. На огромном пьедестале стоит молодой мужчина и протягивает небу агатовый шар. А вокруг море цветов, брат. Действительно - море. Памятник утопает в них... Когда я проходил мимо, у подножья стояли жених и невеста, они благодарили Мученика за дарованное им счастье.
       -Ну, положим, я тут ни при чем, - смущенно улыбнулся он.
       -Нет, брат. Во всех чудесах мира только твоя заслуга, - покачал головой я.
       Он лишь пожал плечами.
       -Я серьезно... - мне показалось, что он не поверил этим словам.
       Демьян тяжело вздохнул и уперся лбом в матовую поверхность сжимаемого им шара:
       -Знаешь, во мне нет такого чувства. Мне кажется, что все совсем не так, как ты говоришь... Что у меня не хватает сил сделать этот мир лучше. Я стараюсь... - он закашлялся и сплюнул на землю. - Боюсь, что тщетно...
       -Послушай, ты не должен пускать в сердце сомнения, - воскликнул я. - Шар почувствует это и... Боги, я даже боюсь представить, КАК он отреагирует.
       -Я не могу больше... - прошептал Демьян.
       -Ты хранитель Шара! Ты столько сделал, брат. Люди уже два века не вспоминают о войнах! Ты же помнишь, как ужасны поля сражений? Тебе ли не знать об этом?
       -Да, войн быть не должно, - согласился он. - Но не будь войн, мы не нашли бы Шар!
       -И эта земля никогда бы не познала счастья, да... Ты помнишь прежнего хранителя? Полуистлевший, одержимый местью мертвец... То были черные времена, Демьян. Никто из нас не смог бы изменить их так, как это сделал ты...
       -Я не справляюсь. Мне кажется, что Шар обладает собственной силой. Он пожирает мою душу... Мне очень тяжело!
       -Держись, брат, - как больно дались мне эти слова. Я же вижу, что он совсем сдал. Но предложить его заменить... Я боюсь. Боюсь, что не справлюсь, боюсь остаться один в этой пещере и годами сжимать в руках проклятый Шар. Боюсь и презираю себя за то, что Демьян провел здесь уже две сотни лет... Я же чувствую, что он хочет попросить меня взять эту ношу. Хочет, но боится... Отказа? Или того, что я не справлюсь? Или... Я не хочу знать, чего он боится... Лишь бы не попросил!
       -Обидно... Ты так рассказываешь о чудесах, что я сотворил. А мне их никогда не увидеть... Знаешь, порой мне хочется выползти отсюда и вместе с Шаром броситься вниз. Но у меня не хватает сил даже руки разжать. Я прикован к нему... Я не могу его выпустить! Боги, как бы я хотел увидеть Светлые Заводи, прогуляться по улицам Лучезарного, постоять рядом с Ледяными Вратами... Я больше не могу, Клаус... Я боюсь, что начну разрушать всё, что создал.
       -Держись, брат... - почти прошептал я. - Ты был самым достойным из нашего отряда. Только ты мог взять его в руки.
       -Я был ранен, - горько напомнил он. - Мне выжгло глаза! У меня не было иного выбора. Слепцы никому не нужны!
       Я промолчал. Я не хотел об этом говорить. В моей душе ворочалось чудовище под названием страх. Страх того, что он все-таки попросит...
       -Все изменится... - проговорил я, холодея от своих слов. В этот миг я действительно знал, что все изменится...
       -Я больше не могу...
       -Держись, брат! Я скоро вернусь! Я что-нибудь придумаю, только держись!
       -Хорошо, Клаус... Я постараюсь. Слушай, а почему ребята давно не заходят? Я беспокоюсь...
       -Не знаю... Я тоже давно их не видел, - я направился к выходу из пещеры, давя разбухающую в душе боль и ненависть к себе. Я обманул его... Я вернулся только через шесть лет...
       
       Сейчас, стоя у входа в пещеру, я ненавижу себя еще больше. Шесть лет срок большой, но что он значит по сравнению с веками? Миг... Шесть лет... Демьян... Я ведь просто бросил тебя. Испугался... А теперь стою у входа и боюсь сделать первый шаг. Если честно - третий день не могу заставить себя войти в пещеру. Стою часами у зева и вглядываюсь в его черноту, а потом возвращаюсь назад в лагерь. Мне страшно... Боже, как же мне страшно! Я боюсь увидеть тебя, друг. Боюсь, что совесть ледяными когтями схватит меня за горло, и я не смогу сказать тебе ничего из того, что хотел. Мы никогда не любили предателей. Никогда... И тут им стал я...
       Многое изменилось за это время, брат. Дик Стрела, оказывается, десять лет назад погиб в бою со сборщиками податей. Женя, Грыг и Захар были повешены каким-то князьком за разбой.
       А Старый Петер покончил с собой, не выдержав груза прожитых лет. Из того отряда, наткнувшегося двести лет назад на Шар, в живых остался только я. И ты...
       -Милорд! - раздалось за моей спиной вежливое покашливание, напоминая, что уже пять лет минуло с того дня, когда мир вновь познакомился с войной...
       -Ну? - не оборачиваясь, буркнул я своему адъютанту.
       -Северных Пределов больше нет...
       У меня защипало глаза, и я жестом отослал его прочь. Как я себя ненавижу...
       -Милорд, - вновь окликнул меня он. - В поселениях волнения. Суточный рацион пришлось сократить еще вдвое. Второй легион поднял мятеж...
       -Час от часу не легче...
       Мятеж... Я ждал его... Провианта не хватает. Сотни тысяч беженцев со всех краев земли стекаются к этим горам. Голод, болезни... Еще пара месяцев и всё исчезнет, а они поднимают мятеж. Глупцы...
       Пять лет назад пустота стала пожирать мир, и я единственный знал, в чем причина... Но пытался делать вид, будто и не догадываюсь. Я боялся. Мне казалось, что проще умереть, чем избрать судьбу Демьяна. Но...
       Времена меняются.
       Когда мы зарубили предыдущего хранителя и поняли, что наделали, Демьян сам попросил провести его к Шару. Он стал новым хранителем. Он сделал свой выбор. Такие решения легко не даются... Пожертвовать своей жизнью ради неизвестности?
       Сомнения... В тот день они царили в каждом из нас, но только Демьян сумел их побороть. Теперь же мир моего друга пожирает пустота.
       Три года назад в ней исчезли Ледяные Врата. А год спустя Лучезарный сожгли беженцы... Чудеса Демьяна гибли, а я никак не мог решиться. Не мог... Ненависть к себе жгла меня настоящим огнем. Почему? Потому что наш отряд был Демьяну как семья. Лишь благодаря его привязанности каждый из нас давно перевалил за рубеж в две сотни лет. А в благодарность я предал своего друга! Мир исчезал в пустоте, а смерть ко мне не шла. Демьян... Ты все еще ждешь меня? Я все еще брат тебе? Проклятье...
       Я живо представил себе одинокую фигуру друга, сидящую у Шара и жадно ловящую любой звук, в надежде, что это пришел его единственный оставшийся в живых товарищ. В течение шести лет... Без перерыва! Твою мать...
       -Войскам отступать в горы. В бой не вступать, - отдал приказ я. Не знаю, как выкрутятся командиры моих легионов. Это уже не моя забота...
       -Есть, милорд...
       Я обернулся ему вослед и долго глядел на далекий горизонт, который еще не пожрала пустота. Я стоял и всей душой впитывал свежесть горного воздуха, голубизну спокойного неба и тепло нагретых солнцем камней. Мне будет этого не хватать...
       Резко выдохнув, я вошел в пещеру. Пришел мой черед. Я в долгу перед миром. Впрочем, чихать мне на него! Демьян, как я перед тобой виноват, брат... Простишь ли ты меня? Я знаю, ты еще жив. Я чувствую это! Но простишь ли ты? Прости меня... Мой страх оказался сильнее нашей дружбы!
       Знакомые своды давили на меня словно гигантская, презрительная длань Богов, решивших раздавить смертного. Раньше я бывал здесь по два раза в год... Раньше...
       -Клаус, это ты? - раздался слабый, преисполненный надеждой и отчаяньем голос Демьяна.
       Сердце рванула острая боль. Он ждет меня. Он все еще ждет меня! Какая же я тварь. Прости, брат!
       -Клаус?
       Глубоко вздохнув, я протянул руку к Шару.
       -Клаус? - лицо Демьяна встревожено обратилось на меня, и я уставился в его выжженные глазницы.
       Положив руку на Шар, я с трудом оторвал ладони друга от шершавой поверхности его проклятья.
       -Прости меня, брат, - глухо проговорил я, стараясь не разрыдаться. Как же мне сейчас плохо... - Прости, что пришел так поздно.
       -Клаус?! Ты чего делаешь? - он попытался схватить Шар, но я оттолкнул друга и вцепился в кровавый камень. Как же Демьян ослаб... Обтянутый кожей скелет...
       Мир пошатнулся, и я, не выпуская Шара из рук, рухнул на пол.
       Я видел пустоту. Она замерла у границы с чудесным сосновым бором. Солнечные лучи играли на золотой коре деревьев свою последнюю сонату, легкий ветер гулял меж ветвей и раскачивал нежные, изумрудные иголки. Пустоте оставалось сделать лишь один шаг...
       Но она отступила.
       Мою душу переполнил восторг. Дикое счастье победителя. Подстегнутая этим стена поползла прочь еще быстрее. Завороженный, я глядел, как из ничего возникают холмы и заброшенные деревни, леса и пустые города...
       Когда я увидел выросшие из пустоты Ледяные Врата - то заплакал как младенец. От счастья... И от горя...
       Демьян, ты же все это время ничего не видел! Даже в Шаре ты был слеп! Проклятье!
       -Клаус, брат, - я почувствовал у себя на плече руку друга. Голос Демьяна взволновано дрожал, - Клаус... ты все-таки вернулся... Клаус... - он сглотнул, - я... Я вижу тебя, брат! Боги, я вновь вижу!
       -Прости меня, - прошептал я. На моих глазах Демьян наполнялся силой. Мой друг в изумлении оглядывал свое тело и улыбался. Он - улыбался.
       Счастье ворвалось в мое сердце, и небеса разверзлись, проливая на землю дождь из слез. Слез радости...
       -Расскажи мне про Ледяные Врата, брат, - неожиданно попросил меня он.
       -Ледяные Врата? - я улыбнулся. - Иди на север, и ты их увидишь...
    -Я вернусь, Клаус, - вдруг проговорил Демьян. - Я вернусь, чтобы сменить тебя... Вот только посмотрю на мир, хорошо?
       -Хорошо...
    Мой друг неуверенно улыбнулся и сделал шаг к выходу.
    -Иди уж, - подбодрил его я.
    -Держись, брат! - уходя, сказал он мне.

    И я держусь...

Ещё один конкурсный рассказ. Понравилось. Правда, это больше похоже на пролог к чему-то большему и есть пара кривоватостей, но в целом здорово очень!

Leabharcham (http://zhurnal.lib.ru/l/leabharcham/)


      Как ни посмотри, сказка получалась унылой и трагичной. Принцесса была похищена и спрятана в глухом лесу. На ее поиски отрядили рыцарей, жениха - по малолетству принцессы - не искали. Прошло полгода, рыцари если и возвращались, то с пустыми руками. По их рассказам, в лесу свой собственный голос - и тот вырывался испуганной белкой, а чтобы разобрать чужую речь, приходилось смотреть на собеседника, не отрываясь. Деревья успевали задержать исчезновение и приход другого дня, и в лесу постоянно стоял свет смешения двух суток. К тому же, размеры этой чащи были таковы, что, даже если пустить королевскую гвардию цепью, расставив людей на расстоянии дюжины шагов друг от друга, то и тогда поиски одного человека могли растянуться на годы.
      За все это время единственным известием о королевской дочери был ультиматум, присланный через месяц после похищения. Он обязывал короля вернуть свободу чужеземному колдуну (оскорбившему его величество отказом выполнить высочайшую волю), вернуть коварно захваченные земли на востоке и заплатить совершенно немыслимый выкуп. Мать заливалась слезами и была готова на любые уступки, отец мрачнел, но, страшась уронить свое королевское достоинство, тут же приказал четвертовать колдуна и развеять его прах по ветру. Это явилось роковой ошибкой. Отпрыски колдуна горели благородным гневом: по последним пунктам они еще могли бы поторговаться, но смириться с подлым убийством отца - нет. И собрались все пятеро - трое сыновей и две дочери, оставившие волшбу ради замужества, - и при уханье совы и треске пламени в лампе решили не уродовать принцессу, не выдавать замуж за прокаженного и не отдавать на съедение дракону. Нежная и стройная сестра Айке предложила:
      - Оставим все, как есть.
      - Что желаешь ты сделать с ней? - удивились братья, а добродушная Брайне, носившая тогда под сердцем шестого сына, пояснила мысль младшей сестры:
      - Пусть девочка живет в заточении, стареет без людей, без семьи, без богатства, ест ровно столько, чтоб не умереть с голоду и одевается так, чтоб не замерзнуть в холодную ночь. А отец пусть не ведает, жива она или мертва. Пусть хотя бы сердце его не успокоится, раз уж гонор остался при нем.
      - Девочка сойдет с ума, - пробормотал младший.
      - На все воля неба.
      Дети убитого чародея разъехались по своим делам, а принцесса обратилась к одиночеству. Король, конечно, страдал, много лет по стране рыскали следопыты, и находились даже самозванки. Но ведь дочь была у него не одна, другие дети подрастали, и вставали перед ним государственные проблемы - как поделить королевство, что дать в приданое, как излечить болезни королевы, и заключать ли мир с непочтительными герцогами. Дела появлялись во множестве и отвлекали короля от дум о потерянной дочери, пока он и вовсе не забыл о ней.
      А годы шли. Принцесса в одиночестве встретила девичество, и никто не объяснял ей, как обращаться с подаренной молодостью. Она научилась стирать, мыла голову яйцами птиц, живших под потолком темницы, среди слабых стеблей травы, куда она взбиралась, худая и ловкая, полная врожденного достоинства. Ела она то, что могла достать из-за решетки окна (там стояли заросли орешника и ежевики), и то, что каким-то образом проникало в коморку: сухари, сыр, спаржа. Ручей увлажнял камни у северной стены, вдали от очага; мох там был всегда свежий, а воздух сырой и плотный. Вода была столь холодна, что от нее не только зубы ломило, но стыла душа принцессы, и смирялся ее юношеский пыл. А однажды, в каком-то исступлении, снизошедшем на нее, она сломала шею мелкому зверьку, позарившемуся на ее скудный стол. Принцессе стало очень горько, какие-то светлые полосы воспоминаний коснулись ее лица, как мягкий шелк, и она заплакала. Отпустив локти судорожно сжатых рук, она освежевала зверя и поджарила его на тлеющем огне, который так трепетал с самого начала заключения. Больше не испытывая брезгливости, она приняла жизнь такой, как она есть.
      Хорошенькая девушка со временем менялась. Начала стареть понемногу - ведь вокруг не сновали сонмы слуг, почтительно оберегающих красот и покой госпожи. По ночам ее пугали звери - как разнообразны были их голоса и повадки, но все они выходили из укрытий, чтобы насытиться, не ведая о благородстве и разуме, что ютятся за стенами человеческих жилищ, и приносили сюда лишь алчбу и голод. Даже пенье птиц казалось хором за упокой души. Как раз в тот день, когда принцесса нашла у себя не просто волос, а прядку седых волос, к ней пришел оборотень. Он был сероглаз, с выразительным и хитрым лицом, с шуршащим, как песок, голосом. Он сказал, что давно знает ее и почти любит - так, как можно любить поющий голос в ночи, и одинокие шаги, и случайный блеск волос, и строгий бледный профиль, и эту позу - сложив руки на коленях, принцесса глядела в небо, долго, часами, с одним выражением: у меня что-то забрали. Если она не знает, как выйти на волю, то он подскажет - вон там, вверху, щель, он ее расширит, вот так, ты узкая, пролезешь. У меня когда-то были жена и дети, но они мертвы, а ты никогда не была замужем, ты еще крепкая и сможешь родить ребенка, у нас будет семья. Да что ты так смотришь, думаешь, я заставлю тебя заманивать купцов или есть мертвечину? Я обычно ем просто животных, а дома у меня очаг намного ярче твоего. Прости, я сбиваюсь, я уже давно не говорил по-человечьи, и облик этот - редкий случай. Но если ты будешь моей женой, я постараюсь пореже приходить волком, и только днем. Сейчас я уйду, подумай.
      Может быть, ее насторожил этот голос, самый человеческий за унылые годы, но сожженный постигшим оборотня горем. Возможно, ей не верилось, что кто-то может полюбить немолодую принцессу без титула и талантов. Так же вполне вероятно, она не поверила оборотню, решив, что он пришел по ее душу, пожрать такую близкую глупую добычу. К тому же, она могла полюбить свою однотонную жизнь. Просто любить ощущение жизни, чувствовать пляску солнца на коже и холод сумрака, смотреть на жутковатую прелесть переменчивого леса, искать себя в небе, раскалывать орехи. Верить что кто-то, там, за решеткой, небезразличен к ней, не думать, что этот кто-то может легко разорвать ее зубами. Когда он возвратился, она отрицательно покачала головой - нет, лесному браку не бывать. Оборотень ушел сразу, не отговаривая ее, не спеша и не медля. Больше принцесса не видела ничего человеческого. Ее длинные волосы становились еще длиннее, ногти были крепки и белы, как у кошки - настоящая лесная колдунья. Голос впитал птичьи трели и шипение змей, и, когда она говорила с деревьями или пела, нем отдавалось все, взятое у леса за эти годы. Принцесса ни разу не видела себя полностью, только лицо в ручье, в изломанной поверхности воды - измученное лицо, и решила, что от ее молодости скоро останется лишь походка. Сказка кончалась грустно.
      Проснувшись однажды утром, она почувствовала, как в ней что-то разлилось, ревело в жилах и вспарывало кожу. Слепило ей глаза ярче встающего солнца. Она закричала - прорвалась злость. С рождения принцесса была бесценным сосудом, куда вливалась нежнейшая нежность родителей и любовь нянь, она наполнялась ею, как соком - чудесный бутон. Взрослея, она носила ее в себе, будто бабочку на ладони, и во снах видела, как по сосуду расползаются трещины, и это нежность, ненужная, безнадежная, капает без толку на ее пустые дни без людей. Принцесса разъярилась и полезла наверх, к трещине в стене - сидеть эдаким фарфоровым болванчиком и ждать освободителя она более не желала. Она не боялась зверей, чувствуя, что когти ее остры, а злость как у тысячи чертей, и прежде, чем ее загрызут, она сама неоднократно вцепится в глотку. Не боялась ни потеряться, ни умереть, так как давно чувствовала себя мертвой. Щель оказалась узковата, она едва протиснулась. Сколько ей было лет? Двадцать пять, сорок пять, тридцать? Тогда сровнялось десять. Прыгать было высоко, даже опасно, и она осторожно сползла туда, где уже цвели маки и краснели ягоды на кустах.
      Не надеясь найти людей, она была наравне с ними, имея возможность хотя бы умереть по-своему - не сидя за решеткой, не смердя от того, что животные-падальщики не могут войти в клетку. Ее узкие загрубевшие ступни впервые притронулись к земле. Она упала на колени и завыла, потом засмеялась своей выходке - одичавшая, странная, по-звериному красивая, потом взяла в ладонь конец длинной косы, и смотрела, как в медной глади волос среди бронзового отблеска сполохами колется серебро. Ее темные дымные глаза - облако ночное - чуть сузились, она уже мечтала о другом, в ней уже поднимались ведьминские чары, звенела сила, ранее дарившая ей терпение, а теперь - уверенность в себе. Ели бы ее сейчас увидал сероглазый оборотень, решивший, что игра не стоит свеч, то понял бы - лучшей подруги ему не сыскать ни под землей, ни в будущем. Она легко могла стать волчицей, рысью, лисицей или ловчим соколом, и горлицей могла бы, но труднее (на это требовалось иное колдовство - серых, зеленых, цветочных глаз).
      Она заметила совсем рядом с собой ворона. Тягучий взгляд выдавал в нем непростую птицу. Ей ли не знать этих тварей, прилетавших ее подразнить, свести ее к их животному состоянию. Ее рука обратилась в ловчую сеть и пленила птицу, не ведая, что они оба поймали друг друга. Ворон вскрикнул и затрепыхался, но ему сдавили горло. Ее догадка подтвердилась - смоляные перья тут же стали жечь линии жизни на ладонях.
      - Молви, кто ты есть? Обещай служить мне, или прежде, чем свернуть шею, я еще пощиплю тебя. Имя!
      Мучимый ворон сердился, но все же прохрипел:
      - Ирвин.
      - Ирвин - это кто?
      - Сын колдуна Хальдра, убитого твоим отцом.
      - Ну, раз ты сведущ, тогда скажи, кто и зачем меня похитил?
      - Дай клятву и ты. Не души меня. - У принцессы были железные руки, - Ведь ничего не узнаешь!
      - Хорошо. Клянусь студеным солнцем, живущим в каждом сердце, любовной мелодией в крови, даром сердца, ставшего солнцем.
      - Еще. Я не знаю ее.
      - А еще твоим потрохом. Говори, Ирвин!
      - Украли тебя дети заточенного колдуна, чтоб король вернул им отца. Я был там же.
      - Не тот ли колдун, который отказал моему отцу погадать на будущее, сказав, что это подобает бабке-ворчунье?
      Глаза ворона недобро блеснули.
      - Да.
      - И ты - его осиротевший сын?
      - Я уже сказал об этом.
      - Намекнул. Итак, Ирвин, обещай быть мне помощником, пока я сама не скажу: свободен!
      - Клянусь тем пеплом в твоем сердце, который ты каждый день пересыпаешь по ночам. Снами о большой черной реке, где лишь только осока, а вдали лодка, а позади - терем без окон...
      - Довольно. Откуда ты знаешь сны мои?
      - Я ведь колдун. И мое дело было следить за тобой.
      - Надзиратель?
      - Не теперь. Мои родичи забыли о тебе три года тому. Я возвращался из любопытства: сны твои похожи на смерть моей матери.
      - Как мне позвать тебя при необходимости?
      - Начерти изображение ворона, выложи в нем мое имя рунами и пронзи стрелой из рябинового лука. А теперь отпусти меня, пока я не возненавидел тебя.
      - Лети, ешь свою падаль. Но имя и сердце оставь мне. - Она сняла руки с блестящего горла и спросила напоследок, - Почему твои родичи забыли обо мне?
      - Молодость мы забрали. Да и дети у тебя вряд ли будут.
      Ворон вырвался из ослабевшей руки, и, как камень в колодец, бросился в небо.
      - Ирвин, Ирвин, хорошая птичка! - донесся его иронический возглас.
      - Дурачье.
      Принцесса осталась одна. "Старуха? Ну да, старуха. Зато старость - только моя". Она так устала, хотелось спать и есть сразу - парного молока, какой-нибудь вареной пищи и тепла. Ложе из листьев ей надоело, но до поры она согласна была жить зверем. Вокруг был лес. Она решила влезть на дерево, в развилку, и привязать запястье, чтоб не упасть во сне. Сон сморил ее, трава казалось сладкой и пахла благовониями. Все ее желания перемешались, и она уснула. Ее ногти белыми стрелами вонзились в траву. Дома ее уже не помнили. Королева умерла, у короля было много внуков. Все были счастливы. Где-то кружил ворон. За раненым оборотнем в черные травы пробирался рыцарь. Ему мешали латы, а сероглазый был ловок. Кто-то из них должен был умереть в этот день.
       
      - Никогда не знаешь, что пожнешь, если семя пришло из чужих рук. Выходили ведьму незнаючи! - Брайне собрала младшему сыну узел и проводила юношу до околицы. Тому шел девятнадцатый год. В том, что он исправно донесет вести до ее братьев, она не сомневалась. Вернувшись в светелку, женщина выплеснула из блюдца воду, - Младшему надо начистить перья. Пусть решит, для того ли он прячет уши на голове, чтобы слышать только ветер!

Ещё конкурсный рассказ. Хоть и рассказ-диалог, я в восторге :)

Антон Георгиевич (http://zhurnal.lib.ru/p/pyhachew_a_g/)


    Продолговатые, блестящие бирюльки легко могли ввести в заблуждение какого-нибудь сурового охотника из затерянного племени бассейна Амазонки, однако всякий "образованный" человек легко бы узнал их, а, узнав, ни на миг не усомнился бы в предназначении. Порох, свинец и латунь - дивное сочетание, изобретенное высшими приматами сравнительно недавно, уже показало свою эффективность в решении разного рода споров, как глобальных, так сугубо бытовых и даже глубоко личных.
      Пять новеньких патронов девятимиллиметрового калибра один за другим загонялись в обойму. Когда снаряженный магазин с характерным щелчком вошел в рукоятку пистолета, свет померк и патроны оказались в темноте. Клацнул флажок предохранителя.
      - Ни черта не видно! - проворчал тот, что лежал предпоследним.
      Остальные промолчали, поскольку ни черта не видно было всегда.
      Нижний поежился:
      - Пружина в бок впилась. Ой, как жмет, хорошо еще, что обойма не полная.
      - Это да! - хором отозвались остальные, а самый верхний, радостно заявил:
      - А я, когда заряжали углядел, что глушителя нет. Погремим!
      - Чё там видно, Пит? - спросил у Верхнего патрон с царапиной на гильзе, лежащий вторым.
      - В кобуре висим, - помолчав, ответил тот, хотя, разумеется, ничего не видел. - Едем куда-то, потряхивает.
      - Как считаете, господа, долго еще? - вежливо спросили из середины.
      - Не, - отозвался Царапанный, - Не долго. Я это дело нутром чую. Стрелок молодой, мандражирует, значится скоро уже. Слышите, как сердечко стучит?
      - Хоть бы не по мишеням, - вздохнул Пит. - По бутылкам и то лучше. Летишь так со свистом и прямо ей в центр - Аарх! И брызги стеклянные по сторонам - бзынь! А ты дальше летишь, так уже, подустав самую малость только. Можно далеко улететь.
      - Угу! - угрюмо буркнул предпоследний Ворчун. - А потом остываешь в дереве. Вот уж радость! Нет, что ни говори, а работать надо по родному. На то и сделаны.
      Все примолкли, переваривая услышанное.
      - С утра пасмурно было, - Пит похоже просто не мог молчать в компании. - А когда заряжали, вроде солнышко проглянуло.
      - На солнышке оно метче, - добродушно согласился Нижний. - Если, конечно, с правильной стороны. Да и веселее.
      - Лишь бы человек попался хороший, - осклабился Ворчун, но никто не засмеялся.
      Шутка была избитая и повторялась почти каждую обойму.
      Царапанный как самый старший решил поддержать разговор:
      - Да кто спорит? Не велик секрет, что по тушке-то оно куда лучше вылетать. Пускай даже и не попадешь, но хоть свистнешь над ухом. А если уж попал - так и вовсе благодать. Тут тебе приключений... Ежели со смещенкой, то еще и по тушке погуляешь, а коли так, тоже не беда. Сейчас, почитай, каждый раз к трупнюку носят.
      - К кому? - хмыкнул Последний.
      - Ну к ентому. Как его. Пакалото... Палатого... Паталогоанатому, во! Там и вынут щипчиками, и вымоют. Еще и в ваночке железной поваляешься, а коли повезет - так еще и не один, а в компании, можно за полет потрепаться. А бывает, что и потом еще таскают. Сравнивают с коллегами по рубцам на боках.
      - Это ты о чем? - спросил молодой Пит.
      - Ну, вот если тебя в тушку вгонят, а через день меня в другую, - так рубцы от ствола у нас будут почитай одинаковыми. Сравнят их и скажут, что мы с тобой кореша и из одного ствола вышли, вот.
      - А нафиг им?
      - Ну, - Царапанный пожал гильзой, - Может хобби такое. На память, может, или там для коллекции. Бывает, и из живых достают.
      Глубокомысленно помолчали. Однако, скоро вновь стало скучно.
      - На войне раздолье, - мечтательно потянулся последний. - Вот это пир для нашего брата. И часто, и помногу.
      - Только без толку в большинстве, - занудел Ворчун, - Стрелки настоящие совсем перевелись, не то что в былые времена. Не дай бог в автомат попасть! Точно всех в белый свет пошлет. А не люблю я этого, чтоб зазря летать. Это вон Питу хорошо в молоко уходить, он еще молодой, не видел ничего, вроде экскурсии.
      - Да, - Пит ухмыльнулся, - Хорошо так поутру да над лесочком...
      - Однако же, на войне оно веселей, - заметил Последний, но Ворчун не согласился:
      - Мне на гражданке лучше. Тут что ни полет, то тушка. Редко мажут. Я еще помню, когда нашего брата в ствол шомполом заталкивали. Исключительные были времена: чуть что - дуель. Примиренье невозможно, бах-бах. С двадцати шагов, у черной речки. Романтика! Чинно, благородно - одно удовольствие!
      - Эх, вот особенно обидно, - вспомнил вдруг Пит. - Когда с близи или вовсе в упор. - И не полетел даже, а уже хрясь и весь внутри. Был стрелок, стал тушкой.
      - Верно, верно! - поддержали остальные. Самострельщиков никто не любил.
      - Вот помню в сорок первом... - вновь завел свою шарманку Ворчун. - Загнали меня с приятелями в ленту одного хорошего немецкого пулемета, дык из наших тогда ни один не промазал. Тушки, правда, все больше вялые попадались, и малоподвижные, да еще и построенные вдоль стены. Казалось бы: оно и неплохо, а все одно - не люблю, когда навылет и лбом об кирпич.
      Патроны примолкли. Подобные массовые мероприятия стрелков считались ими неспортивными, лишенными индивидуальности, а значит и не стоящими обсуждения.
      - А вот мне всегда гильзу жалко, - вдруг заявил Последний. - Как-то горько с ней расставаться. Вроде сроднился уже, и на тебе. Вжик, и нету.
      - Я тут в коробке рядом с охотничьими лежал, - оживился Пит. - Так они мне такое порассказали, помереть можно. Мол, скоро нас совсем не будут вместе для дела держать. Мол, отвыкнут нас в тушки пулять, а только все больше по картонкам. А потом - говорят - вообще делать не станут. Вот умора, а?
      Патроны весело завозились.
      - Пропарили, охотнички. - Категорично заявил Ворчун. - Завидно им, что не по делу пристроены, вот и чудят. Уж сколько лет прошло, а ни дня без доброго полета не обходилось. Вот, помню, в восемнадцатом годе, вылетаю как-то я из обреза...
      - Простите, господа, что перебиваю, - вдруг подал голос, молчавший до этого Средний. - Но, капсюлем клянусь, высшее наслаждение - это снайпер. Уж поверьте мне, любезнейшие, когда ты точнехонько лежишь в стволе, и только колышет тебя чуть, и сам можешь цель внимательно рассмотреть... А потом вдруг всё замрет на миг, аж вздрогнешь от восторга, и полетел... Интеллигентная работа, опять же встречи с интересными людьми. Я вам не рассказывал, как я в шестьдесят третьем познакомился с одним президентом?
      - Тысячу раз рассказывал! - хором загалдели все.
      - Или вот, совсем недавно, свел меня случай с одним солидным колумбийским бизнесменом... Что? Тоже рассказывал? Ну, как хотите.
      - Я может и не сильно породистый, - ехидно заметил Последний, - Университетских не кончали, да только я еще в тысяча восемьсот шестьдесят пятом тоже, было дело, с одним президентом близко сошелся. Очень культурно все получилось, в театре. И с Царской особой в восемнадцатом годе - лично имел удовольствие свести знакомство. А еще смешной случай был: голову мне на крест пропилили, и ядом натерли, да засунули в браунинг, это все в том же восемнадцатом году. Так, помнится, с каким то вождем тесно пообщался, только не совсем удачно; отрава то вся спеклась от жару, да и попал плохо.
      - Ой, какие мы все важные! - заискрился сарказмом Царапаный. - Это ничего, мужики, что я к вам боком лежу?
      Патроны негромко засмеялись.
      - А мне все больше богема попадается, - сокрушенно вздохнул Ворчун. - Как с поэтов началось, так и прет теперь - то музыкантишка в очочках, то журналисты... Эх.
      - А бронежилеты - это свинство! - вдруг с горечью сказал Пит. - Ну, обидно бывает до жути, вроде и попал, а без толку.
      - Свинство! - поддержал Царапанный. - Форменное. Никакой логики, весь смысл пропадает. И зачем они их цепляют? Все просто и понятно, есть стрелки, есть тушки. Ну, если не хочешь ты цель убивать, - так не стреляй! Зачем на неё броню вешать? Безобразие. Я даже начинаю иногда думать, что цель не больно то хочет, чтобы в нее попали. Просто в голове не укладывается! Они бы еще на картонные мишени бронежилеты надевали.
      Патроны закручинились.
      - А давайте нашу? - вдруг предложил Ворчун и, немного фальшивя, запел:
      - Вот пуля пролетела и ага...
      - Вот пуля пролетела и ага! - хором грянули патроны, - Вот пуля пролетела и...
      Пистолет тряхнуло. Щелкнул предохранитель.
      - Ага! - восторженно пискнул Пит и заерзал от волнения. - Пора!
      Затвор резко подался назад, сочно клацнув взведенным бойком, затем вырвал счастливчика-Пита из обоймы и дослал его в патронник. Выбрасыватель своим зацепом заскочил в кольцевую проточку патрона, готовый избавить пистолет от потенциально пустой гильзы. Адская машинка была готова к работе.
      Оставшиеся в обойме завопили:
      - Чего там, чего?
      - Чего видно?
      - Куда летим?
      - Да погодите вы, - отмахнулся Пит, - Щас все рассмотрю, все расскажу.
      - Если успеешь, - проворчал предпоследний Зануда.
      - Да! Мужики, знатная гулянка намечается! Народу-у-у... Ща начнется! - завопил счастливчик.
      Царапанный важно кивнул:
      - Счастливо тебе попасть, Пит. До следующей встречи.
      - Чао! - ответил Первый.
      - Пока, - нетерпеливо сказали все.
      Бах!
      - Пошел, красавчик, - Царапанный, заняв его место в патроннике, плохо видел из-за дыма. - Нормально ушел, не заклинило. Ладненько, до встречи. Штоб вам попасть, мужики.
      Бах!
      - Удачи! - крикнули оставшиеся вдогонку.
      Пистолет внезапно замер.
      - Господа, - спокойно произнес средний. - Смею вас поздравить, стреляем с упора.
      - Да проваливай быстрее! - нетерпеливо матюгнулся Ворчун. - Развел тут... Понимаешь!
      Бах!
      - Повезло интеллигенту проклятому! - теперь Ворчун кое-как видел поле боя, и заметил, что Средний скрылся из виду в правой глазнице человека в буром камуфляже. - Прямо в верхнюю часть тушки угодил. "Снайпер" гребаный! Чтоб так каждому, так нет же...
      - И тебе повезет, - примирительно сказал Последний, которому заметно полегчало.
      - Ладно. До следующей встречи.
      - Бывай. Увидимся.
      Бах!
      - Последний остался один. Он почти уже ничего не видел из-за дыма, но слышал, как смачно хлопают соседние стволы, провожая в лихой полет его многочисленных коллег. Он не знал, каким калибром суждено ему будет вновь возродиться после этого выстрела, и в какую обойму он попадет. Сейчас был важен только долгожданный полет, очищающий, горячий и единственно важный в бесконечности существования маленьких духов смерти.
      Бах!

Просто бесподобнейший рассказ

Антон Георгиевич (http://zhurnal.lib.ru/p/pyhachew_a_g/)


      Сразу после Эпохи Потрясений сделалось невероятно скучно.
      Отгремело все, чему положено было греметь, пронеслось ураганом смуты, осело прахом и стихло. Щиты и шлемы были повешены на медные гвозди, напоминая оттуда потомкам своих хозяев о былой доблести воинственных пращуров. Даже единственный Дракон, живший неподалеку от Города на вершине собственной скалы, казался жителям не более чем занятной достопримечательностью родного края. Немногочисленные странники приезжали посмотреть на скалу Дракона, а если им очень везло, то видели и самого Дракона, когда тот выползал из пещеры и неспешно топал вниз по склону, чтобы традиционно сожрать пару овец, или корову. Насытившись, Дракон, лениво полз обратно, чтобы забиться в самый темный угол пещеры на любимую кучу золота, хорошенько зевнуть, и уснуть еще на полгода. Стоимость потраченного Драконом скота возмещалась хозяевам из городской казны, пополняемой в свою очередь за счет привлекаемых Драконом туристов.
      Изредка наезжали старые сумасшедшие рыцари, но, проведав, что Дракон вовсе не тиранит окрестных жителей, не крадет симпатичных юных девиц и даже не особо грозен, с тоски напивались местным ячменным элем и уезжали искать приключений дальше на север, где по слухам еще можно было отыскать настоящих горных оборотней и подмостовных троллей.
      ***
      Огненно рыжий менестрель явился в Город чуть ближе к осени, когда уже начал вызревать чёрный тёрн. Снял комнатенку на окраине и вскоре стал завсегдатаем всех кабаков и таверн. Менестрель таскал за спиной гитару, но никто не слышал, чтобы он на ней играл; гордо носил на поясе длинный палаш, но никто не видел, чтобы он когда-нибудь вынимал клинок из ножен. Зато менестрель отчаянно рубился в карты, заразительно хохотал, ловко пил и шутил столь искрометно, что едва не подпаливал своими остротами занавески. Быстро став другом всякому, кто хотел славной компании, и братом каждому, кто желал дармовой выпивки, он обрел круг более-менее надежных почитателей. И, наконец, заключил пари.
      - Дракон! - весело крикнул он однажды. - Что ваш Дракон, господа? Не более чем пережиток и, простите за грубость, парадокс. Старая толстая ящерица! Здоровенный и бестолковый кусок мяса. Он не сильный, не могучий, не грозный, а просто очень большой! Даже цыпленок, вымахай он размером с дом, покажется чудовищем! Пусть будут мне звезды свидетелями, я не поленюсь подняться на скалу и сказать Ему это прямо в морду.
      Присутствующие возликовали, предвкушая потеху.
      - Иди! Иди! Принеси из пещеры золото! - пьяно орали приятели менестреля, - Хоть одну монету! Спорим, струсишь?
      Под веселый смех для пари потянулись руки. Рыжий черт лишь скалил зубы, но заключать рисковую сделку не спешил.
      - К чему мне драконье золото? - вновь заговорил он, когда собутыльники поутихли. - Я не рыцарь, чтобы драться и не вор, чтобы красть. Напротив! Я сам готов оставить Дракону в подарок кое-что интересное.
      Погрузив рыжие усы в кубок с благоухающим грогом, хитроумный менестрель ненадолго замолк, наслаждаясь напитком и наблюдая прищуренными глазками, как искажаются хищным любопытством лица приятелей.
      - Я оставлю ему идею, - закончил он, допив. - Одну любопытную идею. Дракон сам докажет, что я у него был, беседовал и сделал подарок.
      Хмель шумел в головах, безрассудная удаль пульсировала в жилах, и вновь вскинулись руки. Пари! Спорю! Пари...
      ***
      Из-под зеленого капюшона кудри менестреля выбивались золотыми всполохами костра, ветер старался согнать человека со скалы, но отчаянный авантюрист оказался куда упрямей ветра. Он уверенно продвигался к пещере и вскоре достиг ее.
      - Эгей! - позвал он, осторожно вступая в логово ящера. - Дракон! Эй!
      Пещера оказалась удивительно невелика, и хозяин быстро нашелся.
      Очень крупный дракон, свернувшись калачиком, сладко посапывал в уголке, подмяв под себя приличную кучу из золотых монет, слитков, самородков и сплющенных кубков. Если бы не золото, пожалуй, сероватый, чуть отдающий зеленью, Дракон мог показаться непримечательной кучей компоста.
      - Эй! Ку-ка-ре-ку-у! - еще раз позвал менестрель, подошел ближе, потыкал Дракона носком сапога в толстую ляжку и заключил: - Спит. Вот и ходи после этого в гости.
      С досадой оглядевшись, храбрец подобрал с пола дюжину укатившихся из кучи монет и направился к выходу. Как ни странно, он морщился, будто от зубной боли, и просиял, лишь, когда на всю пещеру раздалось будничное:
      - Стоять.
      Рыжий авантюрист замер на месте и медленно обернулся.
      - Гостем назвался, а воруешь, - проворчал Дракон, даже не взглянув на менестреля. - Не красиво.
      - Так я же в долг! - завопил побледневший пройдоха, наблюдая, как шипастый хвост Дракона слегка приподнялся над полом. - За тем и приходил. В карты давеча проигрался, дай, думаю, займу. Отыграюсь вечером, верну, думаю, вдвое. А Вы, уважаемый, спать изволили. Так что же мне пустым назад возвращаться? Ни мне, ни Вам пользы никакой.
      По пещере пополз тяжелый вздох состоятельной рептилии:
      - Тридцать седьмой, - сказал Дракон. - Никакой фантазии. "Я отдам!", "Я верну!", "Карты, нарды, шахматы".
      - Но, я...
      - Вали отсюда, - буркнул Дракон и опустил хвост. - Все, что взял, положи обратно. Да не в кучу! Олух! Разбросай, как было.
      Потоптавшись для порядка у выхода, Рыжий менестрель уверенно вернулся к Дракону и вежливо покашлял.
      - Ну что еще? - сварливо отозвался исполин. - В долг не даю, даже под проценты - дело принципа. Проваливай!
      - Да, я, собственно... - замялся менестрель. - Вопрос у меня. Маленький.
      И, поскольку, Дракон молчал, храбрый авантюрист осмелился продолжать:
      - Вот, Вы, уважаемый, когда на охоту выбираетесь, все больше пешком. Извините, пожалуйста, однако, мы премного в недоумении бываем, отчего вдруг такой замечательный...
      Здесь менестрель запнулся, не сумев подобрать слова, ибо кем именно замечательным является Дракон, он не придумал, однако закончил:
      - Отчего Вы не изволите летать?
      - С чего это мне вдруг летать? - сердито удивился Дракон.
      Тонкие губы менестреля расплылись в злобной усмешке:
      - Как же? Насколько всем известно, Ваши многоуважаемые соплеменники летают, и при этом с большим мастерством. А Вы никогда не демонстрировали столь высокого искусства.
      - Ерунда какая, - зевнул ящер. - Отродясь не слыхивал, чтобы драконы летали. Придумают тоже. Что я тебе, ворона?
      - Что, Вы! - всполошился менестрель. - Зачем же ворона! Но, однако, крылья то у Вас есть. Может, Вы просто не пробовали?
      Здесь огромная туша древнего ящера вздрогнула. Спустя примерно четверть часа, Дракон встал на лапы; глаза исполина мягко светились темно-синим огнем. Он повернул длинную шею сначала влево, затем вправо, потрепетал махонькими крылышками, подозрительно уставился на рыжего менестреля, и признался:
      - Может, и не пробовал. Как-то не приходилось. То есть, ты хочешь сказать, что остальные драконы вовсю летают, а я тут...
      - Ну, - умело смутился рыжий дьявол, - Не хотел Вас огорчать, но, в некоторой степени, если можно так сказать, по большей части.
      - А ну двигай отсюда! - рассерженно прорычал Дракон, показав зубы. - Глупости болтаешь.
      Однако, не успел менестрель сделать и десятка шагов от пещеры, как позади него раздался тяжелый топот.
      - Погоди, - фыркнул хозяин скалы, высовывая наружу голову. - А как оно вообще? Как это летать?
      - Не знаю, - отозвался через плечо менестрель. - У меня нет крыльев.
      - А птицы?
      - Птицы умеют, - послушно согласился рыжий бес.
      - Но ведь их кто-то учит.
      - Птицы выталкивают своих птенцов из гнезда, и те сразу научиваются летать. Ну, или падаю.
      - А если падают? - в голосе Дракона звенело туго натянутое любопытство.
      - Ну, тогда опять. Наверх и вниз. И пока не научатся.
      - Вот как. - задумался Дракон. - Я всегда это подозревал. Надо же. Экая глупость. Летать!
      Затем они расстались, менестрель вернулся в город, а Дракон на кучу золота.
      ***
      Привычка подолгу спать брала свое, и Дракон медленно погружался в теплый сумрак покоя, однако некое щемящее чувство не давало гигантскому телу расслабиться. С трудом задремав, он никак не мог погрузиться в знакомые приятные грёзы. Под толстой шкурой немилосердно свербело что-то не похожее ни на голод, ни на злость. Дракон ворочался, оглашая закопченные своды пещеры фырканьем и стонами.
      Наконец, отбросив попытки уснуть, он поднялся и проковылял на коротеньких лапах к выходу; вдохнул холодный ночной воздух и замер, задрав голову вверх. Медленно в его сознании рождались одно за другим воспоминания о длинных прекрасных сновидениях, которым Дракон предпочитал свое унылое бодрствование. И там, в этих снах, звезды были куда ближе, и облака скользили вокруг аппетитными овечками, и громовые тяжелые тучи манили к себе, словно старшие братья. Воспоминания таяли, Дракон пытался догнать их, но от этого отрывочные образы лишь еще быстрее растворялись в черном небе. Так, он в глубокой задумчивости просидел до утра.
      - По крайней мере, - заявил Дракон восходящему солнцу, - Можно попробовать.
      Воровато оглядевшись по сторонам, древний ящер приблизился к уступу скалы, поерзал, и растопырил крылышки. Затем он тщательно закрыл глаза, посидел немного, хорошенько вздохнул. И неуверенно шагнул за край.
      Лишь короткое мгновение он трепетал в воздухе. Затем, словно набитый картофелем мешок, Дракон рухнул вниз, стукнулся об острый выступ скалы, и кубарем покатился по склону. Грохот, пыль! Ударяясь об очередной камень Властелин Скалы позорно взвизгивал и дымился.
      Грузно шмякнувшись в рощу у подножия, Дракон некоторое время размышлял о своем самочувствии. Аккуратно пошевелив всеми конечностями, он с удовольствием признал себя живым и попытался подняться. Резкая боль в боку заставила Дракона жалобно заскулить. "Пожалуй, - решил он. - Мне следует немного полежать. Совсем немного."
      Боль постепенно утихла и уже к полудню Дракон, соскучившись по своей уютной куче золота, постанывая и покряхтывая, полез домой. Толстое брюхо и неловкие лапы здорово замедляли подъем, но помятый ящер упрямо полз вверх. Ближе к вечеру, с хриплым одышечным стоном он перевалился через край уступа и только тут позволил себе передышку. Добредя до драгоценной "постели", Дракон с великим наслаждением рухнул на золото и немедленно уснул. Он так устал, что даже не заметил раздосадованного рыжего гостя, который с пустым мешком прятался за валунами у входа в пещеру.
      - Живучая тварь! - процедил менестрель сквозь зубы. - С такой высоты навернулся, и хоть бы что ему. А, впрочем, подождем.
      Утром следующего дня, когда редкие кучевые облачка только-только подернулись стыдливым пурпуром утренней зорьки, Дракон проснулся. Живо припомнив события минувшего дня, гигант горестно застонал. "Это же надо быть таким недальновидным дураком! - ругал он себя. - Чтобы вот так, за здорово живешь, добровольно сорваться с горы и позорно грохнуться. Ребячество! Нет, нет, это, право, ни на что не похоже. Какой стыд, какая глупость. Конечно, я поддался порыву, но все же, безобразие". Прихрамывая, Дракон вылез наружу, подобрался к краю скалы и сел там. Спустя пару часов, внимательно изучив следы своего минувшего паденья, он заключил:
      - Так дело не пойдет. Нужно прыгать. Может быть, даже с разбегу. Как следует оттолкнуться, и... Как то так.
      ***
      Уже вторую неделю рыжего менестреля поили во всех кабаках Города бесплатно. Он не только выиграл заключенное пари, но и стал новой легендой, - как же: герой, обманувший Дракона. И доказательством тому был Сам Дракон.
      Каждое утро, исполинский ящер выбирался из своей пещеры, неуклюже разбегался и с протяжным воем обрушивался со скалы вниз. Посмотреть, как падает Дракон, поначалу приходило полгорода. Такого поистине завораживающего зрелища обыватели доселе не видывали даже в самых занимательных снах. Дети млели от восторга, когда громадная туша, поднимая тучи пыли, грязи и щепок, падала в рощу. Земля в этот момент жутковато вздрагивала под ногами, а по лужам и прудам расходились круги.
      "Вот же дурачок! - ехидно перешептывались люди. - Летать вздумал. Как пить дать - расшибется, не сегодня завтра."
      Весть о падающем Драконе быстро разнеслась по стране. Бургомистр Города ехидно потирал руки, предчувствуя скорый наплыв любопытных туристов, и спешно распорядился заложить на окраине, поближе к скале, пару постоялых дворов. Предчувствия его не обманули. В Город отовсюду стекался охочий до зрелища люд.
      Меж тем, виновник торжества все падал и падал.
      Рухнув в свой юбилейный десятый раз, Дракон помимо привычной боли и разочарования, ощутил знакомое шевеление голода в похудевшем брюхе, и обрадовался этому чувству, как старому знакомому. Выпутавшись из мягкого ельника, ящер отправился на поиски добычи, и очень скоро наткнулся на безмятежное коровье стадо. Умело выхватив пухлую буренку из толпы ее не менее аппетитных товарок, Дракон утащил свою законную добычу к скале и с огромным удовольствием схрумкал. Он не мог даже припомнить, чтобы, когда-то раньше, простой ритуал наполнения желудка доставлял ему столько удовольствия. Дракону было чертовски вкусно, и домой он полез в самом замечательном расположении духа.
      ***
      Все знают, что драконы летать не умеют. И тем больше народу валило посмотреть на спятивший реликт. В Городе бойко торговали сувенирами в виде падающего, или уже упавшего дракона, искусно выполненными из обожженной глины, или олова. Салфетки и платки с вышитым падающим драконом ежедневно разлетались с лотков ушлых коробейников еще до обеда. Художники всех мастей запечатлевали на холстах "возвышенный момент ниспроверженья". Опытные экскурсоводы водили поутру робкие группки туристов на "самые выгодные" места для просмотра очередного падения. Поговаривали, будто инкогнито в Город наезжали и сильные мира сего, чтобы насладиться чудесным зрелищем. Бургомистр был просто счастлив, подсчитывая доходы казны. Рыжему менестрелю обещали скромный памятник в центре Города, или крупный монумент на окраине. Веселье продолжалось всю зиму до самого ледохода.
      Тогда Дракон впервые упал в реку.
      Радостно отфыркиваясь и отплевываясь, "спятивший реликт" выбрался на берег, полюбовался плывущими искристыми льдинами, отдохнул и бодро потопал обратно к скале. По пути он сцапал заплутавшую овечку, и, активно жуя, отмечал про себя места минувших падений.
      Вот тут, почти на опушке рощи, он врезался в неприметную каменную глыбу; задняя левая лапа порой еще ноет по ночам, должно быть, был сильный вывих, а может и трещина. А здесь, он мягко шмякнулся в подмерзшее торфяное болото, нахлебался всякой дряни, но выбрался без особых потерь. Чуть ближе к скале лежат три выдранных с корнем вяза, - неудачно упал, боком, покатился, содрал кожу на бедре. Кровищи было! Дракон поморщился и выплюнул овечий хвостик. А там, за буреломом, еще осенью он упал мордой вперед, потерял два малых клыка. Сюда он падал долго, вся поляна была в рытвинах и ямах, и каждая напоминала о боли и раздражении. Вон на склоне холма сломанная старая ель, ствол которой распорол ему плечо. От ярости Дракон тогда едва не сжёг проклятую рощу. За елью овраг, куда он рухнул в середине зимы, едва не свернув себе шею, а чуть дальше поврежденный, но устоявший дуб-великан, выдержавший прямое попадание драконьей туши. Левее, совсем смешно вышло, - рухнул на медведя-шатуна, неожиданное и вкусное происшествие. А здесь он упал первый раз.
      Весеннее солнышко грело узкую спину Дракона, отражалось, играло рдяными бликами на черных крыльях. У самой скалы Дракон обернулся, самодовольно хмыкнул и полез домой. Когтистые лапы легко цеплялись за каменные выступы, послушно бросая вверх могучее тело ящера.
      "Пожалуй. - решил он, обнимая свою кучу золота. - Если забираться на скалу повыше, то траектория полета, вкупе с углом крыла и силой толчка...". С этой рваной мыслью Дракон безмятежно уснул.

продолжение (см. выше)

---

      ***
      В разгар лета Дракон упал на мельницу. Это была очень хорошая старая ветряная мельница, весьма украшавшая пейзаж и немало способствующая мукомольному производству Города. Ветряк разнесло в щепки, благо, внутри мельницы никого не оказалось. Облако из просеянной муки стояло над городом до вечера. Многие догадывались, что Дракон упал на мельницу неспроста. До этого он уже обрушивал свою тушу на сторожки, в неразметанные с весны старые стога, в огороды. Ему так было мягче падать. Со своей скалы Дракон ухитрялся допрыгивать почти до самой окраины города, исправно круша собственным телом относительно хрупкие легко разрушаемые объекты. А на обратном пути, эта тварь, еще и прихватывала скот. Причем значительно чаще, чем это случалось ранее. Дракон жрал уже еженедельно, помногу, выбирал крупнорогатых пожирней. Ящер порой прихватывал и овощи с огорода и кукан выловленной рыбы. Не брезговал даже дубленой кожей выставленной сыромятниками на просушку. Властелин Скалы настолько разнообразил свой рацион, что горожане уже переглядывались с тонким намеком: "Ну, и кто первый?".
      Когда в день праздника урожая Дракон упал на доверху забитый тыквами склад, - рыжего менестреля побили в первый раз. Не у всякого хватало выдержки смотреть на громадную тыквенную лужу, в которой плавают обломки досок, и не дать виновнику в морду. Однако, поскольку истинным виновником являлся все-таки Дракон, местное население отыгрывалось на недавнем герое.
      Тыквы очень понравились ящеру, он съел все, что не сумел раздавить и закусил чьей то старой лошадью.
      Дракон падал и падал, постепенно все ближе подбираясь к городским стенам. Он уверенно изничтожал мелкие постройки предместий, выплескивал из берегов утиные прудики, ломал крыши, заборы, колодцы и модные беседки. Приземления исполина стали отлаженными, все чаще он приходился на крепкие лапы, после чего группировался и мягко катился по земле, сминая все на своем пути, подобный громадному шару для игры в кегли.
      Второй раз рыжего менестреля побили уже поздней осенью, когда Дракон упал в городской фонтан.
      ***
      И вновь, как год назад, из-под зеленого капюшона рвались навстречу ветру рыжие кудри неудачливого авантюриста. Менестрель шел к пещере Дракона; на поясе сломанный меч, за плечами разбитая гитара. Менестрель проиграл и теперь был готов расплатиться, ибо "карточный долг" был для хитреца делом чести. Шутка слишком затянулась, и гордое сердце истинного мастера игры жаждало... Хотелось бы думать, что прощения. Однако сложилось иначе.
      - Эй! - прохрипел менестрель. - Ку-ка-ре-ку!
      - А! Гость незваный, - живо отозвался Дракон. - Гость желанный.
      Это был уже другой дракон. Мощный торс, сильные жилистые лапы, яркая ослепительная зелень чешуйчатой брони, отполированной в многочисленных падениях о камни, деревья и выступы скалы. В небесном ультрамарине громадных глаз крылатого ящера, казалось, проплывают испуганные облака. Не усмешка ли?
      Менестрель сел прямо на пол и сказал:
      - Так уж вышло. Извини. Они... - рыжий кивнул в сторону Города. - Боятся тебе говорить. Делегацию что ли посылать? Смешно. Сколько раз собирались, но, сам понимаешь.
      - Догадываюсь, - процедил Дракон, сквозь очень плотно сомкнутые роговые губы.
      - А я вроде как, виноват, в общем. Тут такое дело. Понимаешь? Ты... Вы! Вы падаете уже целый год, и это не совсем удобно. А главное. Ну. Есть мнение, что драконы вообще летать...
      Пещеру заполнило утробное ворчание, и из ноздрей Дракона острыми спицами устремились к своду пещеры две черные струи ядовитого дыма. Менестрель благоразумно заткнулся и судорожно сглотнул. С потолка посыпалась сажа, а жаркое дыхание ящера исполина почти обжигало.
      - Ты лишен крыльев, - наконец сказал Дракон, недобро усмехнувшись. - Что ты знаешь о полете, человек? Ты полагаешь, будто я падаю? Ха! Каждое утро, у меня есть мгновение. Одно мгновение, которое дороже всего золота мира. Попробуй на досуге. Думаю, тебе понравится. Тем более, что падать ты уже научился.
      - Я. Я только хотел тебе открыть, что... - пролепетал менестрель, но дикий драконий рев, словно подрубил ему ноги.
      Оглушенный, испуганный и ошарашенный человек лежал на холодных камнях, когда нечто тяжелое ударило его в грудь. Раздался ни с чем не сравнимый звон, будто хрустальный водопад обрушился на скалу.
      - Мало? - ухмыльнулся Дракон. - На, бери еще. Только быстрее, я могу и передумать.
      Словно собака, зарывающая свой недавний дар природе, Дракон стоял на куче сокровищ и задними лапами швырял в менестреля золотые монеты. Тяжелый металл сбивал с ног, однако, авантюрист быстро пришел в себя. Цветасто рассыпаясь в благодарностях, он шустро, совал в заплечный мешок одну пригоршню золота за другой. И уже совсем освоившись в новой для себя ситуации, потянулся было за слитками.
      - Хватит с тебя! - рявкнул Дракон. - Проваливай! Спасибо за науку. В расчете!
      На самом пороге, отделяющем манящий мрак пещеры от золотых вечерних сумерек, рыжий менестрель обернулся. Покачался на каблуках, нежно тряхнул на плече мешок полный сокровищ и с неловкой усмешкой заметил:
      - А ты серьезный парень, не ожидал. Спасибо. И, это... Удачи тебе!
      Но, Дракон уже спал. На завтра у него был намечен любопытный прыжок.
      ***
      Исчезновение из Города рыжего негодяя-менестреля жители приняли, как должное. Искать его не собирались, и даже лучшие друзья, быстро позабыли недавнего кумира. Нерешенной оставалась только проблема активно падающего на Город ящера.
      По-прежнему, спозаранку, Дракон взбирался на самую вершину скалы. Длинным фиолетовым языком облизывал нос, поднимал вверх морду и ловил направление ветра. Затем упруго свивался в жилистое кольцо, прицеливался, и взмывал в небо.
      - Чтоб ты разбился, гад! - хором шептали люди, наблюдая, как, достигнув высшей точки прыжка, заметно похудевший ящер плавно распахивал крылья, и уверенно планировал в сторону Города. Иногда, если ветер благоволил горожанам, Дракон прыгал в другую сторону; и тогда над крышами так и не пострадавших домов поднимался единый вздох облегчения. Пронесло!
      Утренние дежурства, постоянная готовность бежать или прятаться в подвал, заспанные детишки и тяжелые тревожные вечера основательно измотали горожан. Хмурые Городские Главы, вечно не выспавшиеся и слегка диковатые от постоянного нервного напряжения, частенько собирались вечерами в высокой башне Ратуши и подсчитывали убытки. Туристический поток иссяк. С тех пор, как Дракон принялся хаотично падать на мягкие домики предместий, возы с сеном, сараи, и, даже неудобно молвить, грубые деревянные клозеты, гости Города перестали чувствовать себя в безопасности. Пристрастие же Дракона к свежей конине и вовсе отвадило любопытных. На складах, а то и попросту на улицах покрывались пылью и паутиной груды никому не нужных сувениров. Суровые старушки спарывали с шелковых полотнищ изображения падающей твари, сопровождая свой трудовой подвиг профессиональным стариковским ворчанием и жалобами на боль в суставах. Художников, что так и не распродали свои нетленные шедевры с изображениями Дракона во всех "низвергающихся" ракурсах, тоже потихоньку начали бить, отчего художники безобразно напивались. Бригада бывших экскурсоводов сколотила разбойничью шайку и вовсю терроризировала западный тракт. Все это вкупе чрезвычайно огорчало Бургомистра, но он решительно не знал, что следует предпринять.
      Одним особенно пасмурным утром, залетный северный ветер швырнул Дракона прямо на крышу городской ратуши, отчего хлипкое строение развалилось до второго этажа, покосилось, лишилось древней башни, портика и колонн, а затем, ближе к полудню, и вовсе рассыпалось. Выбравшийся из руин Дракон, неловко ухмыльнулся и убежал. Горожан обуял исключительно праведный гнев.
      ***
      За неимением ратуши, внеплановый общинный сход состоялся прямо на площади перед останками этого некогда примечательного строения.
      Основательно покричав друг на друга, задумчиво почесав лысины под париками и постучав кулаками по вынесенному для такого случая из ближайшего трактира столу, главы Города приняли решение: Дракону не быть. Ответственность возлагалась на Бургомистра, а исполнение на добровольцев, коих, к чести горожан, обнаружилось немало.
      Бургомистр едва не растерялся. Никогда в жизни этому славному, в общем-то, человеку, не приходилось принимать столь тягостных решений. Дракон, действительно, слишком много ел и еще больше ломал, но представить себе Город без Дракона, Бургомистр не мог. Также, не мог он до конца осознать разрушение ратуши - гордости, и лучшего украшения всех окрестных земель, чуда архитектурной мысли далеких предков. Поначалу, он пытался увещевать сограждан, напоминая им о том, что Дракон уже не тот, что прежде. Что из жирного ленивого червя, Он превратился в могучую, почти неуязвимую игрушку природы. Убеждал особо рьяных тем, что битва, развернись она в городе, может послужить причиной большого пожара. Пояснял особенно неразумным, что если Дракон, падая с высоченной скалы, остается цел, вряд ли удар дубиной по голове причинит Ему значительный ущерб, тем более, не совместимый с жизнью. Бургомистр уверял, что Дракон легко перепрыгнет городскую стену, как проделывал это уже не раз, сбежит, затаится, и, возможно, жутко отомстит. Всё было тщетно.
      Старые щиты и шлемы уже были сняты с медных гвоздей и протерты от вековой пыли ветошью. Древние, обагренные некогда кровью варваров, копья вновь тускло замерцали в лунном свете. Скрипели хитроумные механизмы натяжения старинных тугих арбалетов. Город готовился к битве. Город знал, что упавшему дракону нужно хотя бы чуть-чуть полежать, чтобы прийти в себя. И на это самое "чуть-чуть" страстно рассчитывали все от мала до велика. Огромная, обнесенная стеной мышеловка ждала очередного падения гордого исполина. Приготовились с вечера. Для храбрости плотно приложились к хмелю. Притушили огни и затаились. Утро обещало быть богатым на события. Наблюдателей разослали по крышам, приказав дать знак, когда ящер отправится в свой последний прыжок.
      ***
      Еще до заката жена и дочери Бургомистра покинули город, отправившись погостить к родственникам. Спешно эвакуировали свои семьи и прочие, особенно догадливые члены городского совета. Стемнело. Напряжение росло, но обиженный на весь свет и крайне раздосадованный Бургомистр решительно отправился спать, не желая участвовать ни в засаде, ни в охоте. И даже, когда на крыше его каменного дома загремела черепица, он не сразу поднялся с постели, чтобы согнать особо рьяного наблюдателя. Однако, скрежет повторился, и десяток действительно дорогих черепиц самого высокого качества попадали на землю и разбились.
      Тщательно снарядившись масляной лампой, очками и каминными щипцами, Бургомистр решительно направился во двор.
      - Здравствуй, - сказал Дракон. - Я не надолго.
      Громадный ящер осторожно сидел на самом гребне крыши, завернувшись в крылья, отчего немного напоминал рогатую сову. Синие глаза его покойно мерцали, хвост тихонько постукивал по кованому флюгеру.
      - З-здравствуй, - поежился Бургомистр. - Покойной ночи. То есть, добро п-пожаловать.
      - Большой дом. Ты ведь тут главный? - спросил Дракон и сам с собой согласился. - Значит, я угадал. Мне нужно сообщить тебе небольшую новость.
      По-прежнему сжимая в руках лампу и щипцы, Бургомистр судорожно кивнул.
      - Я улетаю, - заявил Дракон и негромко рассмеялся: - Представляешь, мне как раз сегодня удалось. Я, вроде как, научился. Отличная выдалась ночь, правда? Небо высокое, звезды, и луна сегодня особенно багровая. Красиво?
      Бургомистр вновь кивнул, а Дракон перешел на деловой тон:
      - Но, я не за этим. Жаль улетать просто так. Я привык к Городу, вы все были так терпеливы ко мне. Вдобавок я еще и разломал мельницу и то красивое здание с башенками, а оно здорово смотрелось сверху. Не хотелось бы так прощаться. Заберите мое золото, там его много в пещере. Вы любите золото, может быть, его хватит, чтобы... не знаю. Что вы делаете с золотом?
      Лампа тускло замерцала, глава Города лишь пожал плечами, мысли его путались, и неожиданно для самого себя он как-то жалобно спросил:
      - Куда же ты теперь?
      - Поищу своих, - зябко поежился Дракон. - Я слишком долго был один. Пора.
      - Своих? - Бургомистр задрожал. - Но ведь. Неужели, ты так и не понял! Драконы не умеют летать! Летающих драконов не бывает.
      Огонек на фитиле брошенной лампы робко дернулся пару раз и умер. Небосвод померк, когда Дракон горделиво поднялся на задних лапах и развернул громадные черные крылья. Стало совсем темно.
      - Они выросли? - пробормотал Бургомистр.
      - Дело не в размере крыльев, - снисходительно подмигнул ему Дракон. - Важно другое...
      - Но, ты больше не будешь падать? - зачарованно спросил Бургомистр.
      - Как повезет, - грустно усмехнулся исполин. - Прощай!
      Бесшумно, словно гигантский ночной мотылек, Дракон взмахнул крыльями, взвился над Городом и исчез.

Евгений Клюев                 

        ПРУД МАЛЕНЬКОЙ ВЕЛИЧИНЫ   
                                                       
     “Вот сейчас - раз!.. и настанет утро, а я тогда - раз!.. и отражу всё вокруг. Уж сегодня-то я правильно отражу!” - торопился думать Пруд Маленькой Величины: он даже немножко плескался от нетерпения и от ужасно сильного желания отражать наконец всё вокруг.
     Потому что до наступления утра всё вокруг, естественно, оставалось неотраженным - причем совершенно неотраженным. А так не должно было быть - на то и существовал в природе Пруд Маленькой Величины, чтобы ничто на его берегу не оставалось неотраженным.
     “Я сначала небо отражу!” - предвкушал он.
     И действительно: уж небу-то неотраженным быть никак нельзя - и, даже когда после дождя на асфальте появляется просто любая лужа, в первую очередь небо в ней отражается и только потом - всё остальное.
     В конце концов, утро пришло. Оно пришло и сказало: “Привет!” - и сразу у всех стало много работы, в том числе и у пруда маленькой величины: надо было уже начинать отражать всё вокруг.
     - Что же это Вы, голубчик Пруд Маленькой Величины, как-то странно меня отражаете? - раньше других выразил недовольство Небольшой-Светлый-Дом на берегу, - Во-первых, Вы меня не целиком отражаете, а только одну мою часть, что маловато... Во-вторых, в жизни у меня такие прочные стены, а Вы отражаете... ну, сами посмотрите: они же все шатаются в разные стороны!
     - Но я же пруд ма-а-аленькой величины, - миролюбиво объяснял Пруд Маленькой Величины, - и Вы в меня не весь помещаетесь...
     - Нет уж, Вы как-нибудь постарайтесь точно меня отражать, - не унимался дом.
     - И я бы тоже попросила Вас, любезный, - не слишком любезно произнесла Беседка-с-Удивительным-Именем-Ротонда, – Отражайте и меня точнее! Я вся такая изящная до умопомрачения, а у Вас тут... колонны почему косые?
     - Да ведь законы же перспективы! - пытался оправдаться Пруд Маленькой Величины. - Всё, что немножко уходит вдаль, немножко сужается...
     - Но я отнюдь не ухожу вдаль! Так что уж Вы, пожалуйста, отражайте меня без фокусов! - и Беседка-с-Удивительным-Именем-Ротонда замолчала, оправляя свои восхитительные колонны.
     - А меня Вы в кого превратили? - разрыдалась Плакучая-Ива, - Я же у Вас получаюсь совсем какой-то каракатицей бесформенной, хотя на самом деле я стройна, как ... как тополь!
     - Вы немножко слишком близко стоите к воде, потому и искажаетсь...
     - Не искажаю-сь, а искажена Вами! - мелочно уточнила вся в слезах Плакучая-Ива.
     ... В общем, всё шло к тому, что и это утро было испорчено - между прочим, как всегда, по вине Пруда Маленькой Величины. От огорчения по его поверхности даже побежали довольно крупные волны - и отражения сначала заплясали, а потом и вообще все сместились.
     - Ну, это уж полное безобразие! Вы, что же, издеваетесь над нами? Прекратите хулиганить! -  в один голос закричали Небольшой-Светлый-Дом, Беседка-с-Удивительным-Именем-Ротонда и Плакучая-Ива.
     А Огромное Чистое Небо сказало тогда:
- Я бы попросило всех присутствующих отражаться без паники и не мешать отражаться другим.
     На берегу примолкли - только чуть слышны были сдавленные рыдания Плакучей-Ивы. Но, несмотря на ее рыдания, Огромное Чистое Небо продолжало:
     - Учтите, пожалуйста, что перед Вами Художник.
     - Кто, кто художник? - закричала вся честная компания.
     - Пруд Маленькой Величины, вот кто! - с вызовом сказало Огромное Чистое Небо. – Он Художник - и, стало быть, имеет право отражать всё что угодно - причем как захочет. И никто - я подчеркиваю: никто! - не должен учить его законам отражения. Он отвечает за себя сам. И, кроме того, - смягчилось Огромное Чистое Небо, - я бы на месте некоторых было бы благодарно ему за известную... гм, живость линий. Лично у меня нет никаких возражений.
     И, сказав так, Огромное Чистое Небо чуть сжалось и отразилось на поверхности воды всё, без остатка, со всеми своими облаками и дальними мирами. Даже Бога можно было увидеть в самой глубине. Бог сидел на троне м ласково улыбался: наверное, у него тоже не было никаких замечаний к Пруду Маленькой Величины, который еще продолжал немножко плескаться от волнения.

Думала, может в юмор запостить... ))))))))
уж больно понравилось ))))))))

Название: Государственный муж
Автор: Джордж Бернард Шоу


Да, Англия, конечно страна контрастов. В обычаях и нравах старой Англии и семейные сплетни за кружкой доброго пива эля в трактире "Трех поросят" где-нибудь на Прикадилии, или пари на скачках.
Некоторые старые обычаи не потеряли до сих пор значения. Жив, например, такой по которому любая супружеская пара, проживая совместно 4 года и, не имеющая детей, получает право на определенную оплату пригласить Государственного мужа, для оказания практической помощи в таком трудном и деликатном деле.

И вот, оказавшись в таком положении, одна супружеская пара решила воспользоваться своим правом. Конечно, расстроенный супруг, уходя на работу, напомнил жене, что сегодня должен прийти Государственный муж и, что он просил бы ее быть высоконравственной и вести себя прилично.
По чистой случайности в тот же день счастливый отец шестерых детей, живущий по соседству, пригласил на дом фотографа-специалиста по съемке детей, чтобы запечатлить многодетное семейство. Но будучи человеком рассеянным, поднявшись на лестничную клетку, фотограф перепутал двери и позвонил в квартиру бездетной семьи. Дверь открыла хозяйка.
- Добрый день, миссис. Здравствуйте. Я...
- Прошу Вас! Ради Бога, не надо слов. Я все знаю.
- Ваш муж говорил, что я должен прийти сегодня?
- Да, я готова.
- Ну, коли так, то перед тем, как приступить к делу, я хотел бы предложить Вашему вниманию все варианты, в которых мы будем работать.
- Я Вас слушаю.
- Из наиболее эффективных поз, как показала практика, наиболее лучшими являются следующие импровизации: стоя, лежа, на полу, в ванной.
- О!!!. . . . . Что же, я готова, если так надо.
- О мэм, не сомневайтесь в моем опыте, разрешите Вам показать альбом с моими работами. Вот этого ребенка я сделал на крыше автобуса.
- На крыше автобуса? При всем народе!!! О Боже!
- Да, мэм, такова прихоть его матери. А вот этого ребенка пришлось сделать в витрине магазина.
- На глазах у все публики?!
- Что же делать, мэм, но мать оказалась кинозвездой, ей это подходило для кинорекламы.
Он показал несколько работ с такими же комментариями и в результате, к концу альбома она уже не чувствовала под собою ног.
- Итак, начнем с ванной.
- Хорошо.
- Она механически сняла халат и, обнажаясь направилась в ванную.
- Одну минуточку, мэм, я должен взять штатив.
- Что???
- Штатив.
- Зачем???
- Понимаете ли, мэм, мой аппарат настолько тяжел, что трудно удержать его в руках.
После этих слов она упала в обморок. Испуганный фотограф в изумлении выскочил из квартиры и бросился наутек.

А через некоторое время на лестничной клетке появился элегантного вида джентльмен. На сей раз подлинный Государственный муж, столкнулся со счастливой матерью многодетного семейства, поджидавшей фотографа.
- Добрый день, мэм! Вы сделали разовый вызов?
- Да, сэр.
- Я должен заметить, что несмотря на все мое старание и мастерство, как показывает опыт, разового вызова мало, поскольку ваша заинтересованность не вызывает сомнений, я советую повторить вызов через неделю.
- Хорошо, сэр, я последую Вашему совету, но где Ваш аппарат?
- О, мэм, Вы самая остроумная женщина в Лондоне. Конечно со мной!
- Ох, извините, я не заметила объектива. Обычно у людей Вашей профессии он сразу бросается в глаза.
- Вы меня обижаете, мэм, вот возьмите данные моего "объектива", заверенные мэром, но уверяю Вас он вполне длиннофокусный.
- Ах, простите сэр, я мало разбираюсь в технике, мой муж тоже.
- Как? Как? Ведь любители в нашем деле преследуются законом. Но не пугайтесь, такие, как я вне конкуренции, и я конечно это вам докажу.
- Я очень Вам благодарна. Давайте, не теряя времени, приступим. Если мне понравиться Ваше старание, я стану Вашей постоянной клиенткой.
- Не волнуйтесь, мэм, уменя большой опыт. В списке моей клиентуры более двухсот человек и не одной жалобы.
- Я очень надеюсь на Вас. Мы начнем пожалуй с ванной. Я уже приказала подготовить воду.
- Вы меня интригуете, мэм.
- Затем продолжим в детской - на кровати, на паровозике, на горшке и наконец - в песочнице под окном.
- Как минимум три вызова, мэм. Больше трех раз за вызов я не могу.
- Да, что Вы? Я впервые слышу об этом. У моей подруги мастер выполнил все заказы за один вызов. У нее было 15 позиций.
- Прошу прощения, но у вас неверные сведения. В нашем деле таких случаев не было. Даже если я откажусь от других вызовов, то и тогда я смогу обеспечить не более 6 позиций. Но это предел моих возможностей.
- Вся беда в том, что Вы пришли с одним аппаратом. У мастера, который был у моей подруги, два аппарата болтались спереди.
- Вас ввели в заблуждение, мэм, науке неизвестны такие феномены.
- Перестаньте шутить, достаньте лучше Ваш аппарат и приступайте к делу.
- Хорошо, мэм, - сказал он и профессиональным жестом сбросил свою одежду.
Мэм упала в обморок.

Sterh, супер, надо было в юмор.

Sterh, прикольный рассказ. В юмор не надо. Это же рассказ.

"Государственный муж". Хм... Они больные на голову ???

tuft, думаю, что всё-таки это стёб...
Хотя я конечно не знаток английских традиций :)

Завацкая Яна (http://zhurnal.lib.ru/z/zawackaja_j_j)


       Ой, извини! Я хотел дверку захлопнуть. Ты не ушиблась? Черт, масло уже надо менять. Сколько ехать? Да минут сорок...
       Не плачь, успокойся. Все будет хорошо. Ну что ты? Поверь мне, все будет хорошо. Просто иначе невозможно, ты же понимаешь.
       Мы больше не можем жить вместе. Я не могу, не выдерживаю этого. Ну что - дети? Дети уже не такие маленькие. Да ничего, справлюсь. Есть же гувернантки... Зарабатываю я неплохо. Ты же сама понимаешь, что мне придется взять детей на себя. Что значит - и твои тоже? Ну бери. Забирай детей и иди. Пешком в Убежище.
       Давай не будем ссориться? Ты же разумный человек.
       Я не могу с тобой жить. Просто не могу. Я старался. Много лет честно старался. Но я с тобой жить не могу. Да, я не испытываю к тебе любви. Ну а что делать?
       Я не понимаю, почему ты ко мне так относишься. Впрочем, понятно, ты просто привыкла сидеть на шее, и считаешь, что так и надо. А я, как дурак, забочусь о тебе. Я не могу не заботиться. Я так устроен.
       Нормальный человек отправил бы тебя за муниципальный счет на поезде. И оттуда 8 километров пешком. А я на своей машине везу, между прочим. Бензин трачу. Мне ведь этот бензин никто не оплатит. А это, между прочим, зарплата за два полных рабочих дня. Я два дня работал только на тебя. И хоть бы какая-то, хоть элементарная благодарность! Нет, сидит ревет, сопли размазывает. Кстати, прекрати размазывать сопли по сиденью. Нет, я вижу. Нет, у меня тоже нет платка.
       Понимаешь, я по натуре победитель. Я привык всегда выигрывать. В колледже я был первым. В универе тоже. Меня сразу взяли в хорошую фирму. Я привык покупать все самое лучшее, быть на шаг впереди остальных. А с тобой... Понимаешь, ты красивая женщина. Ты очень красивая женщина. Но ты же совершенно не следишь за собой. Кто тебе мешал пойти в зал, тренироваться, сесть на диету? Этот твой живот и эти щеки - не от природы, заметим. Этого могло и не быть, если бы ты приложила чуточку усилий. Пойми, все это - твоя вина. И я тебе об этом уже говорил. Дом ты содержишь тоже... сама понимаешь. И в сексуальном плане, думаю, ты должна понимать, что тебе многого не хватает. И главное, ты же даже не хотела учиться! Если бы ты хотела, искренне хотела и стремилась стать лучше, у тебя бы все получилось. Но ты же не прилагала ни малейших усилий! Извини, но я так больше не могу.
       Да, не соответствуешь, если ты хочешь это так формулировать.
       Да, и найду. Это несложно. Я неплохо зарабатываю и могу позволить себе найти нормальную женщину, которая действительно захочет что-то сделать для меня.
       А кто тебе мешал учиться и делать карьеру? Ну и что дети - другие же как-то успевают и с детьми. Да, я понимаю, что у старшего эта болезнь. Сейчас такая экология, неудивительно. Но другие женщины ведь все успевают, я не понимаю, кто тебе мешал. Ты просто сама не хотела. Нет, то, что ты бросила универ - правильно, кому нужны эти твои шесть семестров скандинавской филологии? Мы же были в Финляндии - там уже дети по-фински не говорят почти. Калевала? Это что? Ну и что, она на английский не переведена, что ли?
       Знаешь, такие специальности могут себе позволить дети миллионеров.
       Да, я понимаю, ты не могла найти место учебы. Но тебя же все-таки один раз приняли в колледж, как эта специальность называлась - "Уборка помещений", да? - так ты и там не удержалась, вылетела через месяц, завалила химию. Да, раньше не надо было все это учить. А теперь требования к работникам растут, везде нужно образование. Да, три года учиться, чтобы правильно мыть пол. Это тоже нужно делать грамотно! Кому сейчас нужны неквалифицированные работники?
       Да, сейчас очень трудно получить место обучения. Я знаю. Надо прилагать к этому усилия! В конце концов, все зависит от самого человека.
       Знаешь, если тебя везде, на всех работах преследуют неудачи, может быть дело-то не в работодателях, а в тебе? Ты об этом не задумывалась? Никогда не думала, что надо изменить себя?
       Выходи. Пожалуйста. Сейчас вот до заправки доедем...
       Передумала? Ну хорошо, поехали дальше.
       Все-таки жрет много эта машина. Надо было брать газовую. Хотя с другой стороны, тоже мало хорошего. Русские опять взвинтили цены. Это не газовая пауза, а газовое вымогательство... С арабами дело иметь куда проще.
       Интересно, давно ходят слухи про водородный двигатель, однако воз и ныне там.
       Зато дороги теперь свободные. Помнишь, в детстве - едешь по дороге, а кругом - нескончаемые потоки машин. Как разноцветные реки. Сейчас, конечно, мало кто может позволить себе машину.
       Еще и дармоедов кормить приходится. Налоги эти... А почему я должен кого-то кормить? Каких-то немощных, неспособных работать, получить нормальное образование? Почему, спрашивается, из моей зарплаты должны отчисляться деньги на их содержание?
       Да, много. Ты же знаешь, что в нашем обществе одна треть людей - лишняя. Две трети способны нормально работать, приносить пользу, зарабатывать деньги. Одна треть - не способна. И те, кто работает, вынуждены кормить этих дармоедов.
       Вот у нас трое детей, например. Сейчас они все сидят в виртуалке, едят чипсы и думают, что имеют на это одинаковые права. И думают, что вечером получат ужин. Однако только двое из них на самом деле имеют права на все это, а третий - нет. И рано или поздно ему придется это понять. Лучше бы им это объясняли еще в детстве.
       Но им пока дают шанс.
       Что с ним будет? Ну ничего, я попробую его пристроить к себе на фирму. Конечно, вряд ли наш сын будет нужен еще кому-то. На крайний случай и для него найдется Убежище.
       Ну опять ты ревешь... ну что ты в самом деле? Успокойся.
       Говорят, там кормят хорошо.
       Ты же понимаешь, что это идиотские слухи. Страшилки для детей школьного возраста.
       Только посмотри, какие налоги снимают у меня с зарплаты - и куда все они идут? На те же Убежища. Я вообще-то считаю, что это чрезмерно. А ты думаешь, работать - это сплошное удовольствие? Ну-ну. Давай поменяемся! Иди зарабатывай деньги, а я буду, как ты, прохлаждаться дома с детьми. Ну что значит - ты это делала не по своему желанию? Значит, прилагала недостаточно усилий, раз не брали никуда. Понимаешь, стартовые условия у всех одинаковые. Но кто-то проигрывает. Все честно. Две трети остаются на дистанции, остальные сходят.
       Значит, ты хочешь жить со мной только из материальных соображений? Чтобы иметь статус? Чтобы не отправиться в Убежище?
       Ну-ну. Какой цинизм! И она говорила мне о любви.
       А что я могу сделать? Ну хорошо, ты меня любишь. Ну прости. Я не хотел тебя обидеть. Но я ничего не могу изменить.
       Уже недолго осталось, сейчас, кажется, сворачивать надо. Да, вот и указатель.
       Там ты будешь бездельничать, сколько твоей душе угодно. Ты же этого хотела?
       Ой, только не надо детей еще сюда приплетать. Боюсь, к ним у тебя такая же любовь, как ко мне. А что ты можешь дать детям? Я найму профессионального педагога, она даст более полноценное воспитание, чем ты. Я считал, что ты любишь детей, но похоже, ты просто манипулируешь мной с их помощью. Да, да. Ты пытаешься мне доказать, что я неправ, потому что видите ли, разлучаю тебя с детьми. Но знаешь, право быть матерью еще надо заслужить. Точно так же, как в любой другой работе. Да, решать это буду я. Нет, не потому, что я мужчина. Потому, что я умею работать и зарабатывать себе на жизнь. И даже на бензин, как видишь.
       Может, все-таки стоило взять электрический движок... хотя нет, я же считал, по деньгам это - то же самое, электричество теперь тоже дорого, а скорости и дальности пробега - никакой.
       Ну вот и приехали. Приведи себя в порядок. Документы взяла?
       Здравствуйте. Да, это моя бывшая жена.
       Ну до свидания, дорогая... поцеловаться-то надо на прощание? Давай. Не держи на меня обиды. Не переживай. Все будет хорошо. Желаю тебе удачи. Давай! Не плачь, солнышко! Будь!
       Где надо расписаться?
       Позвольте, но я ее просто привез. Я же не имею к ней никакого отношения больше. Мы официально разведены!
       А если бы она приехала на поезде? Ах, вы бы мне на дом выслали? А почему мне? Объясните, я-то здесь при чем?
       Ах, подавали в суд? И что, часто такое случалось? Ну вот видите. Ну хорошо, раз вы считаете нужным перестраховаться... У меня претензий не будет. Ладно, я распишусь. Только дайте прочитать сначала.
       Гм... Что имеется здесь в виду под "ускоренными условиями"?
       Не знал. Честно говоря, шокирован.
       И как это происходит?
       Это в этом гараже, который во дворе стоит? Я надеюсь, им хоть не объявляют заранее? Ах, говорят, что там - медосмотр? Трудно поверить, честно говоря.
       Н-да... И подписку о неразглашении тоже надо? Ну ладно.
       Да, понял, что ответственность.
       А скажите... это что, их все так прямо - сразу? Как они прибывают, так и? А зачем же тогда весь этот огромный комплекс, все эти здания? А, да, понимаю. Отчетность, документация, анализ. Рабочие места все-таки создаются. Тоже верно.
       Да нет, ничего. Неприятно, конечно. Но я понимаю, что надо. Все-таки у нас кризис.
       Еще здесь надо расписаться?
       А зачем возле гаража машина стоит?
       Что - выхлопными газами?! Но ведь это такие расходы! Это же бензин! А что, разве чем-то другим нельзя? Цианидами, например? Или вы их туда добавляете?
       А, понимаю. Компрессор в крематории сломался? А обычно чем - просто угарным газом? Неплохая система. Трупы, значит, сжигаются, а газ используется для новопоступивших. Остроумно. Но вы же могли подержать их, пока не починят компрессор? Что, совсем негде держать? Но бензин тратить - это же перерасходы?
       Вот все у нас так. Даже здесь не могут организовать дело, как следует.

Реквием по солнцу

Негласная Елена

Мэт поднимался тяжело, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Вот и вершина. Мэт привычно остановился, давая себе время отдышаться. Так же привычно окинул взглядом открывшуюся перед ним картину.
Утес возвышался над морем метров на шестьсот. С вершины были видны пляжи с загорающими на них туристами, лес и редкие крыши домиков. Далеко в море темнели два конуса вулканов - на самом деле вулканы вырастали из островов, но самих островов было не разглядеть, они сливались с пенными барашками волн.
Отдохнув, Мэт направился прямиком внутрь небольшого коттеджа, одиноко стоящего на утесе. Он успел пройти по коридору мимо веранды и гостиной, прежде чем навстречу из кабинета вышел хозяин коттеджа - представительный мужчина лет сорока-сорока пяти.
- Мэт! Как я рад тебя видеть! - поздоровался мужчина.
- И я тебя, Ори... Слушай, почему бы тебе не бросить эту свою прихоть и не переселиться в поселок? Устал уже к тебе подниматься! Вот не приду больше... - привычно ворчливо отозвался Мэт, глядя на друга. Ответа он не ждал. Увы, такие как он, гении - всегда не от мира сего. Вот и известный всему миру композитор захотел жить непременно на вершине утеса. Это место являлось для него одновременно и музой, и духовной пищей.
- Пойдем на веранду, Мэт. Ты как, к чаю заглянул, или по делу?
- Ну, если ты меня не угостишь чаем, то только по делу, - хмыкнул Мэт.
- Конечно, угощу! И не надейся от меня так просто отвязаться. Дункан, - композитор повернулся к кабинету, - я буду занят какое-то время. Позанимайся сам или отдохни.
- Спасибо, мэтр! - ответил из комнаты звонкий мальчишеский голос.
При этих словах мэтр как-то непонятно скривился, а Мэт резко погрустнел.
Они пришли на веранду, где уже было все приготовлено для чаепития, и сели в плетеные кресла. Начинать разговор, похоже, ни один не хотел. Наконец Мэт решился, понимая, что эта тема все равно всплывет:
- Ты все-таки пытаешься его учить...
- Да! - ответ приятеля прозвучал резко.
- Послушай, наверное, тебе это уже не раз говорили, - начал Мэт, не понимая, зачем, собственно, он сам это говорит. Все равно переубедить друга ему не удастся - это Мэт понял сразу. - Дункан теперь не тот мальчик, которого ты учил. Он даже не мальчик, вообще говоря. Он нежить, вампир, кровосос. И пусть он пока никого не убил - жажда будет расти, ты сам это знаешь. И дождешься, что однажды он придет к тебе не за знаниями, а за твоей кровью...
- Мэт, Дункан не чудовище и не маньяк. Он сдерживает жажду, и я ему верю.
- Хорошо, Ори. Пускай. Но зачем ты его учишь? Зачем?! Ты ведь знаешь не хуже меня - нежить не умеет творить! Он может разучить все твои творения и исполнять их лучше тебя, но сам он ничего не сможет создать. Я не верю, что ты его учишь только для того, чтобы он исполнял чужое.
- Нет, - мэтр вздохнул, и Мэт вдруг заметил, как изменился его друг. Он стал бледнее и как-то несчастнее, от него веяло безысходностью и тоской. - Я верю в Дункана, Мэт. Мы с ним очень долго беседовали, прежде чем я согласился продолжать его учить. Между нами есть... ну, назови это договором. Не бойся, он не причинит мне вреда в любом случае. А пока... то, что я его учу - это наше с ним личное дело. Ну, по крайней мере, пока он никого не покусал...
Несколько минут прошли в молчании.
- Ладно, - неожиданно сказал Мэт, голос звучал нарочито бодро, - в общем, такое у меня к тебе дело...

Господи, когда же это кончится, - думал Мэт, - нет, решено, надо уговорить Ори переехать. И если не в поселок, то пусть хоть на другой континент - только бы не лазать больше на этот утес!
Привычно отдышавшись на вершине, он пошел в дом. Со дня их предыдущей встречи здесь прошло почти два месяца.
Мэтр, как и раньше, встретил его в коридоре.
- Я рад, что ты пришел, Мэт, - голос был глухим и безжизненным, а глаза сверкали лихорадочным блеском.
- Господи! Ори, ты до какого состояния себя довел! Тебя же за труп принять можно! - ужаснулся Мэт.
- Потом, Мэт, давай потом...
- Потом так потом, хоть после смерти! Но зачем ты заставил меня припереться к тебе в такую рань? Еще солнце не встало!
- Я сейчас все объясню, пойдем на веранду.
- Ладно, - Мэт на время запрятал свое любопытство подальше, - пойдем.
На веранде так же, как раньше, стояли плетеные стол и два кресла напротив друг друга. Мэтр сел спиной к дому, Мэт расположился во втором.
- Я хочу чтобы ты кое-что послушал, - начал мэтр как-то нервно. - А вопросы задашь потом... Ладно?
- Ладно, - раздраженно согласился Мэт. Ох уж эти на голову больные гении! Великому композитору, видите ли, захотелось, чтобы Мэт слушал его новый шедевр непременно перед рассветом, на вершине утеса!.. - Начинай давай.
Мэтр резко кивнул. Мэт не заметил, откуда вдруг полилась музыка. Щемяще-грустная, она началась еле слышно и постепенно разрасталась. В ней звучали тоска и безысходность. Мэт посмотрел на друга - тот сидел, невидящим взглядом уставившись поверх плеча Мэта, в глазах отражалось темное предрассветное море.
Звучание изменилось. Теперь к тоске примешивались твердые нотки решения и решимости. Мэт еще успел это понять, когда музыка захватила его целиком. Это было что-то потрясающее! Он перестал различать, где музыка и где он сам. Он растворился в ней, плывя по закоулкам чужой души. 'Обернись!' Тихий шепот, едва слышный сквозь мелодию, заставил его повернуться. Легко, не понимая, что он делает, и не замечая ничего вокруг. Ничего?..
Ничего. Кроме одинокой маленькой фигурки на самом краю утеса. Стоило Мэту ее увидеть, и он понял, струны чьей души он слышит сейчас. Дункан, мальчик-вампир, двенадцатилетний умерший гений. Да, он нашел себе хорошего учителя...
Музыка снова изменилась. В ней появилось торжество, стала пробиваться неожиданная радость... Мэт слушал и с ужасом смотрел на восходящее солнце. Он уже не мог встать, не мог вмешаться - это была не его музыка. Торжество зазвенело, захлестнув маленькую фигурку на краю. Миг - и под тихий, шуршащий мотив закружилась по земле серая, невзрачная пыль. Легкий пепел чужой жизни... Или не-смерти? Уже не важно...
Музыка завершалась. Потихоньку, неторопливо и незначительно. Мэт выдохнул.
- Реквием по солнцу.
- Что? - Мэт аж вздрогнул, все еще не понимая, на каком свете он находится.
- Реквием по солнцу, так назвал его Дункан, - на глазах мэтра заблестели слезы. - Он был моим лучшим учеником...
- Ты хочешь сказать?.. - от возникшего предположения Мэт опять забыл дышать.
- Да. Это его творение. Дункана, - мэтр говорил, а по щекам текли слезы. - Он был Творцом, Мэт. Он не смог не Творить. А нежити, которая Творит - нет места в этом мире...

Вдруг совсем стихшая было музыка напомнила о себе легким и радостным аккордом. Мэтр поднял голову - в его глазах было изумление. А музыка зазвенела и рассыпалась дождем блесток и лучами света. Мэт невольно улыбнулся. И - или это ему показалось? - где-то недалеко музыке вторил тихий мальчишеский смех...

(с) http://zhurnal.lib.ru/n/neglasnaja_e

Когда-то давным-давно я прочитала эту маленькую повесть в детском журнале. И вот спустя столько лет наткнулась на нее в инете и она вызвала у меня точно такие же по силе эмоции. Это одна из самых трогательных историй, какие я знаю...
Заславский Риталий
                                                       ТЯПА
Жил такой человек на земле -  Юрий  Яновский.  Он  писал  книги  о кораблях и всадниках, сочинял стихи на русском  и  украинском  языках. Иногда,  мучительно  подыскивая  слово,  Юрий  Иванович  в  задумчивой
рассеянности  поглаживал  примостившегося  у  ног  фоксика  Тяпу.  Тот радовался, повизгивал, опрокидывался на спину и осторожно  прихватывал зубами  руку  хозяина.  Тяпа,  как  всякий  фоксик,  был  прыгучим   и
радостным.  Чем больше с ним играли, тем возбужденнее и назойливее  он становился. "Ну, хватит, хватит!" - говорил иногда  Яновский,  пытаясь отстраниться, но куда там: песик наскакивал, кружился  вокруг  него  и
вокруг себя, припадал на передние лапы, вертел со скоростью пропеллера обрубком хвоста и звонко лаял, приглашая  Юрия  Ивановича  побегать  с ним, повеселиться. Всё. Работать было уже невозможно.  И тогда Яновский, продолжая играть с собакой, тихонько звал жену:
    - Тамара! Тамарочка!
    Тамара  Юрьевна  по  визгу  и  возне  легко   догадывалась,    что происходит.  Она появлялась и быстро  переключала  внимание  Тяпки  на себя, потом, как бы играя, выводила его в другую комнату, оттуда -  на
лестницу, во двор и отправлялась с ним на долгую прогулку.
    В квартире снова наступала тишина. Яновский писал.
    Тамара Юрьевна хорошенько выгуливала фоксика. Вернувшись домой, он жадно пил воду; напившись, вскакивал на тахту и крепко засыпал. Иногда только подергивал во сне  лапами  и  протяжно  вздыхал  -  ему  что-то снилось.
    Казалось, так и проживет он свою нехитрую собачью  жизнь  с  этими двумя добрыми людьми, самыми лучшими на свете. Так бы оно и было, наверное.
    Но внезапно безмятежность Тяпиных дней  загадочно  оборвалась.  Он почувствовал это сразу.  Юрий Иванович стал  молчалив  и  тревожен.  А тревога хозяина всегда передается собаке.  Тяпа  вглядывался  в  него,
стараясь понять, но  ничего  не  понял...  Прогулки  стали  короткими. Тамара Юрьевна выводила его на поводке - и тут же забирала домой.  Она все  время  куда-то  торопилась.  Тяпка  затосковал:  утрата  ясности непереносима...  Прошло еще несколько дней - и Тяпу выпустили во  двор одного! На первых порах  ему  это  понравилось:  ходи,  где  хочешь  и сколько хочешь.  Дерись с другими собаками. Забирайся в  мусорку  -  и
никто на тебя не рассердится.  Но потом  перемена  жизненных  привычек стала угнетать Тяпу.  Должно быть,  ему  начало  мерещиться,  что  его разлюбили и даже бросили. Возвратившись с гулянья, он забивался в угол
и лежал отвернувшись, чтобы все видели, какой он обиженный.  Но  и  на это никто не обращал внимания...
    Однажды на улице он услышал странный непрекращающийся гул.  Тяпа -неизвестно почему - всполошился.  Он забежал в  парадное,  прижался  к двери своей квартиры и так сидел неподвижно, пока кто-то из соседей не
позвонил и Тамара Юрьевна не открыла.  Он вошел и увидел, что  в  доме тоже все-все переменилось.  В центре комнаты стоял  большой  раскрытый чемодан, Юрий Иванович копошился в нем, укладывая разные вещи. Это уже бывало и раньше, когда Юрий Иванович  уезжал.  Но  теперь  в  чемодане оказались не  только  рубашки  и  книги.  В  него  почему-то  положили бумазейного паяца, всегда стоявшего на столике Тамары Юрьевны, туда же перекочевал толстопузый барашек и кубок из рубинового стекла.  Никогда прежде эти предметы не трогали и даже не переставляли  с  места.  Тяпу снова охватило непонятное волнение.  Человеческая суета,  которую  еще
совсем недавно он так любил, теперь настораживала и томила...
    Гул, который на  днях  Тяпа  услышал  на  улице,  слышали  сейчас, кажется, все.  Он, этот  гул,  уже  пробивался  сквозь  толстые  стены кирпичного дома в квартиру - даже когда окна были закрыты.
    Утром следующего дня Юрий Иванович сказал:
    -  Тамарочка,  погуляйте,  пожалуйста,  с  Тяпой,  скоро    придет машина...
    - Ой, у меня еще столько дел, - ответила Тамара Юрьевна,  -  пусть побегает сам, он же далеко никогда не уходит.
    И выпустила его.
    Надо же было случиться, чтобы именно в этот день во двор  забежала прехорошенькая болонка.  Они  познакомились,  обнюхав  друг  друга,  и побежали в соседний двор.  Болонка была веселой и непоседливой  -  все наскоро осмотрев в этом дворе, она побежала дальше, а Тяпа не отставал- уж очень болонка понравилась ему. Так они пробегали несколько часов.И впервые за последние дни Тяпе было спокойно и легко...
    А в это время Тамара Юрьевна с заплакаными глазами бегала по двору и надрываясь кричала:
    - Тяпа! Тяпочка!
    Юрий Иванович молча барабанил пальцами по  капоту  машины,  нервно покусывал нижнюю губу.
    Военный,  ходивший  размеренными  шагами  взад  и  вперед,   вдруг остановился и выразительно взглянул на часы: больше нельзя было терять ни минуты.
    Тамара Юрьевна сказала:
    - Я сейчас... - и побежала  в  парадное.  Она  постучала  соседке, думая попросить ее приглядеть за Тяпой.  Но сколько  она  ни  стучала, никто не отворял...
    Машина медленно выехала со двора.  Юрий Иванович  все  смотрел  на дорогу: не мелькнет ли  где-нибудь  Тяпа?  А  Тамара  Юрьевна  припала головой к его плечу и плакала...
    Тяпа прибежал домой уставший, голодный, беспечный.  Сперва он  какбудто и не удивился, что его мисочка с едой стоит не в  обычном  месте на кухне, а снаружи, на лестничной площадке. Он просто поел и спокойно
растянулся рядом,  задремал.  Во  сне  ему  привиделась  болоночка,  с которой познакомился сегодня, и он спал долго-долго...
    Проснулся он совсем уже в темноте -  может  быть,  даже  ночью.  В парадном было по-прежнему очень тихо.  За  дверью  его  квартиры  тоже стояла чужая, непонятная тишина.  Тяпа разом  вскочил,  он  испугался.
Гул, этот уже привычный гул, усилился, да  так,  что  в  окнах  начали позванивать стекла. Тяпа поскреб лапой дверь. Тишина... Тяпа залаял. И сам не узнал своего голоса: столько в нем было хриплости и чего-то еще
- сдавленного, непривычного.  И снова тишина, тишина,  в  которой  все слышней непрекращающийся яростный гул снаружи...  И тогда Тяпу охватил страх - он заметался, завыл, заскулил. Но никто не откликнулся, никому
не было дела до него, а может быть, просто никого уже вокруг не было.
    Несколько дней  Тяпа  безразлично  лежал  возле  своей  двери.  Он догадывался, что она больше не откроется, что никто из нее никогда  не выйдет. И от этого ему не хотелось больше ничего.
    На  ослабевших  ногах,  кое-как  перепрыгивая  со  ступеньки    на ступеньку, он вышел из дома во двор. День стоял по-осеннему теплый, по листьям скользило мягкое киевское солнце.  Гула  не  было  слышно,  он
прекратился совсем.  Тяпа вышел на  улицу.  Пусто,  никого.  Это  было странно.  Тяпа знал, что  именно  в  это  время  года  по  улицам,  не торопясь, разгуливают люди. Куда же они делись? Что произошло?
    Внезапно  из-за  угла  показались  два   человека.    Тяпа    даже обрадовался,  насколько  он  вообще  мог  сейчас  радоваться.  И  люди заметили его: уж очень пустой была улица, чтобы не  заметить  пусть  и
такую маленькую собачонку, как Тяпа.  Один из них пощелкал пальцами  и причмокнул губами, подзывая  Тяпу.  Тяпа  не  двигался  и  внимательно смотрел  на  приближающихся  людей.  Что-то  в  них  было  незнакомое,
настораживающее.  Тяпа знал многих людей в этом городе. Одни приходили в гости к Юрию Ивановичу и Тамаре Юрьевне, этих  Тяпа  считал  своими. Других встречал во дворе. С третьими подолгу стоял на улице, пока Юрий Иванович или Тамара Юрьевна с ними  разговаривали.  Но  два  человека, которых ом увидел, были совсем другие.  Когда один из  них  заговорил, Тяпа окончательно убедился, что это  совсем другие  люди.  Он  услышал резкие, картавые голоса и - ни одного знакомого слова! Он  понял:  они чужие.  Даже не  те  чужие,  которых  он  иногда  облаивал,  а  совсем по-другому чужие, иначе.  И от этого своего собачьего понимания  Тяпа, сам того не замечая, оскалился, зарычал, шерсть  у  него  на  загривке поднялась торчком.
    - О! - вскричал незнакомый человек, и вдруг из какой-то штуковины, торчавшей у него на животе, блеснуло пламя.
    Тяпа взвизгнул и бросился в подъезд.  На счастье, пуля  не  задела его.
    Тяпа бежал как безумный. Когда он наконец остановился, то не узнал местности, он забежал слишком далеко. Напрасно Тяпа старался разыскать знакомую улицу, двор, дом.  Все вокруг было другое, В конце концов  он
был домашней собакой и далеко от дома никогда не  отходил...  С  этого дня Тяпа стал бродячим. И он бродил, бродил, бродил - по чужим дворам, чужим улицам, чужим садам.  Он отощал, шерсть  его  утратила  блеск  и
кое-где на боках как бы стерлась. Когда-то из шалости он заскакивал на мусорки и ему за это попадало от хозяев.  Он был сыт,  ему  ничего  не нужно  было  там,  просто  нравилось  вынюхивать  неожиданные  запахи,
находить то, чего, конечно, не было в доме  Юрия  Ивановича  и  Тамары Юрьевны.  Теперь Тяпа  забредал  на  эти  мусорки  в  поисках  грязной ссохшейся корки, скрученной колбасной шкурки,  каких  ни  есть  жалких
объедков...
    Тем временем на улицах стали появляться люди. А однажды он увидел, что их очень много, они густой толпой двигаясь по мостовой -  и  Тяпа, осторожно проскользнув с тротуара между ног зелено-серых  незнакомцев, стрелявших в него (их тоже было много), постарался  затесаться  в  эту толпу людей, речь которых была ему знакома с давних  пор.  Они  катили какие-то тачки, несли чемоданы.  А у одного старика в руке  был  точно такой же чемодан, как у Юрия Ивановича, и от этих воспоминаний у  Тяпы забилось сердце, он чаще задышал,  вывалил  язык  и,  пристроившись  к старику, бежал не отставая.  Старик не отгонял его, но  и  не  обращал внимания.  Старика мучила одышка, ему тяжело было  тащить  чемодан,  и занят он был чем-то своим...  Тяпа быстро устал, но все же старался не отстать.  Толпа  становилась  все  гуще,  и  от  этого  ее    движение
замедлилось, а после и вовсе остановилось.  Вдруг Тяпа -  прямо  перед собой - увидел строй зелено-серых.  Они стояли поперек  улицы  плотным рядом и по одному пропускали людей дальше. Когда подошел к ним старик,
они что-то сказали ему на своем резком,  картавом  языке  -  и  старик поставил на землю чемодан, а сам, уже с пустыми руками прошел за линию зелено-серых и скрылся.  Чемодан старика швырнули в кучу других вещей.
Тяпа раздумывал, идти ли ему за стариком или  остаться  при  чемодане, напоминавшем ему о дорогом человеке.  Но в  это  время  до  его  слуха долетели звуки пальбы.  Они доносились  с  той  стороны,  где  скрылся
старик.  И Тяпа решил, что ему лучше все-таки  уйти.  Он  выбрался  из толпы и опять побрел по незнакомым улицам и брел до тех пор,  пока  не перестал  слышать  выстрелы.  Тогда  он  примостился  за   травянистым
бугорком у самой дороги и сразу же уснул.  Только сон возвращал  силы. Лишь бы ничего не снилось из прежней такой обычной когда-то, а  теперь казавшейся удивительной, неправдоподобно прекрасной жизни!
    Незаметно пришла зима.  Дул ветер с Днепра, было холодно. Короткая шерсть Тяпы не грела. Но особенно подмерзали лапы. Тяпа поднимал их по очереди, стоя на трех;  четвертая  пока  чуть  согревалась,  потом  он
опускал ее и подымал другую.  Глаза у Тяпы  непрерывно  слезились,  он начинал хуже видеть.
    Иногда ему удавалось на ночь забраться в  парадное  и  улечься  на половичке перед какой-нибудь дверью. Это было счастьем...
    Однажды утром  дверь  отворилась,  и  какой-то  человек  закричал:"Пошел вон!" - и пнул его ногой в живот.  Тяпа  разомлел  от  сна,  не успел увернуться - удар был сильным, и с тех пор у Тяпы что-то  болело
внутри.  Впрочем, он даже рад был этому, потому что из-за боли  меньше хотелось есть.
    Тяпа продолжал бродить. И однажды, когда сугробы подтаяли и осели, а снег сделался желтым и ноздреватым, выбившийся  из  сил  Тяпа  вдруг увидел знакомую улицу. Он задохнулся - и побежал, побежал. Вот и двор. Все такое же, как прежде.  Вот и дверь парадного. Но она закрыта. Тяпа постоял возле нее.  Нет, он не надеялся ни на что!  Прежней  жизни  не было и быть не могло.  А то, что осталось от нее - дом, двор, улица, -
только растравляло душу, и Тяпа побрел прочь,  он  решил  сюда  больше никогда не заглядывать. За год он превратился в собачьего старичка, да и лет ему действительно было уже немало.  Если  б  не  оборвалась  та,
прежняя жизнь, может быть, он еще долго бы  скакал  и  резвился,  а  в нынешнем существовании он просто старался выжить, хотя плохо  понимал, зачем это ему нужно.
     И снова наступила осень, потом -  зима.  Эта зима была еще трудней.  Шерсть у  Тяпы  вылезла,  кожа  воспалилась  и потрескалась.  Он был совсем голый. Люди обходили его.  Одни  кричали: "Пошел, пошел..."  (о,  сейчас  он  прекрасно  знал,  что  значит  это слово!),  другие  сочувствовали:  "Бедный,  бедный..."  Но  все  -   и
кричащие, и сочувствующие - обходили его стороной. Тяпа и сам старался держаться подальше от людей,  так  спокойней.  Часто  он  забирался  в ботанический сад и в беседке - с подветренной стороны - спал.  Ему уже
не снились ни Юрий Иванович, ни Тамара Юрьевна, ни весь их чистенький, теплый дом, в котором и он когда-то жил -  его  мысли  и  чувства  как будто тоже постепенно замерзали... В жестокий февральский мороз, какой бывает только в конце зимы, он бы, наверное, погиб от холода и голода, но ему неожиданно повезло. По улице, пошатываясь, куда-то тащился один из этих - зелено-серых. В руках у него были толстые свертки. Он уронил один из них, не заметил и побрел дальше.  Тяпа не подошел - подполз  к свертку, и внезапно у него от запаха потекли слюни.  Он вонзил зубы  в бумагу, она порвалась.  Целый  круг  колбасы!  Он  ел,  давясь,  урча,
задыхаясь.  Если бы сейчас кто-то  сунулся  к  нему,  Тяпа  дрался  бы насмерть, защищая свою добычу.  Но  никого  вокруг  не  было.  Мерцали холодные звезды, от мороза потрескивали деревья.  Впервые  за  полтора
года Тяпа  наелся  до  отвала.  Остатки  он  унес  в  беседку,  разрыл передними лапами снег, потом - землю, положил в ямку кусочки колбасы и носом засыпал свой тайник. Чувство сытости - пускай недолгое - помогло ему протянуть последние зимние дни. Весной и летом он уже умел кое-как перебиваться...
   

А потом наступила осень сорок третьего года,  третья  осень.  Тяпа внезапно услышал знакомый гул, тот самый, с которым совпали его беды и потери.  Теперь он доносился, этот гул, с другой  стороны  и  был  еще
настойчивей и мощней.  Тяпа по-прежнему боялся его, но с  возвращением гула возвращалась все-таки и память о  том,  что  было  тогда.  Старый облезлый  пес  снова  увидел  во  сне  пузатого  баранчика,  кубок  из
багряного стекла, длинноносого паяца.  Ему приснилась еда, которую  он ел из своей миски - и он вздыхал и  повизгивал.  Он  проснулся  совсем разбитым. Бесконечность жизни утомила его окончательно. Тяпа лежал под
деревом и больше не вставал. На него сыпались сверху листья, покрывали его облезший бок, Тяпа не сбрасывал их, не  шевелился.  Ему  было  все равно.
    - Смотри ты, а собака живая, - сказал пожилой мужчина, -  и  вчера тут лежала, и сегодня.
    - Живая, - вздохнула женщина, наверное, его жена.  Мужчина подошел ближе. Тяпа смотрел на него, все так же не шевелясь.
    - Где-то я видел эту собачонку, - сказал мужчина. - Где?
    - Ну, ты многих собак видел.
    - Нет, нет, эту я видел у кого-то. Мужчина мучительно вспоминал. И вдруг воскликнул:
    - Вспомнил! Это собака Яновских! Писателя Яновского!
    - Придумаешь! Юрий Иванович и Тамара Юрьевна не такие люди,  чтобы их собака под деревом подыхала. Мужчина помрачнел.
    - Война, - тихо сказал он. - По-всякому могло сложиться...
    - Война, - тихо повторила женщина.
    - Точно, точно.  Теперь я вспомнил: Яновский приводил ее ко мне на прививку весной сорок первого...  Как же ее звали? Жучка? Нет.  Как-то иначе.
    Мужчина помолчал.
    - Давай заберем ее, - сказал он жене.
    - И так у тебя вон сколько их, бродячих... Самим есть нечего.
    - Слышишь? - сказал мужчина.  Оба прислушивались. Гул из-за Днепра накатывался грозно и неумолимо.
    - Хоть в тепле отлежится, - сказал  мужчина.  -  А  вернется  Юрий Иванович - отдадим. Знаешь, какая это для него радость будет?!
    Он пригнулся к Тяпе. Пес не шевельнулся. Мужчина осторожно смахнулс  Тяпиного  бока  листья.  От  ласкового  полузабытого  прикосновения человеческой руки Тяпа закрыл глаза, тело его дернулось и затрепетало.
    - Бедняга, - сказал мужчина и взял Тяпу на руки. Он хорошо понимал собак и не боялся их. Тяпу принесли в дом и положили в кухне, отдельно от других животных. Собаке нужен был покой.
    Старый ветеринар выхаживал его как мог.  Тяпа  трудно  приходил  в себя.  Теперь не нужно было бороться за свою жизнь. И,  как  всегда  в таких случаях, силы сразу же оставили его. Да собственных сил уже и не было почти. За жизнь его боролся человек.
    А за окном  гудело,  гремело,  сверкало.  Зелено-серые  ходили  по квартирам и выгоняли людей на улицу, грузили в крытые машины,  куда-то увозили.  Собаки старого ветеринара прислушивались  к  чужим  голосам,
необычная суматоха возбуждала их, они лаяли и привлекали внимание. Это было опасно: нужно было что-то делать...
    И тогда старый ветеринар вывел их на безлюдные  холмы  Гончарки  и выпустил.  Оставил  в  доме  только  Тяпу    -    слабого,    старого, безразличного. Ему не выжить без человека... Вместе с женой и Тяпой он
спустился в подвал и там пережидал  последний  всплеск  безумствования зелено-серых.  Каждую ночь осторожно выходил и прислушивался. И  когда наступила тишина, он понял - в городе свои...
    Старый ветеринар и его жена вышли на  улицу.  Мимо  них,  грохоча, проходили танки с красными звездами на бронированных боках,  над  ними низко проносились самолеты с красными звездами на крыльях, по мостовой
шли солдаты - и у них на шапках тоже поблескивали красные звездочки.
    Жена ветеринара от увиденного заплакала.
    - Ну, пойдем, - сказал ей старый ветеринар. - Чего плакать? Теперь все будет хорошо.
    Они вернулись в дом и принялись за  уборку.  Тяпа  поднял  голову, посмотрел на них, как будто пытаясь нечто  сообразить,  но  ничего  не сообразил, шумно вздохнул и снова положил ее на передние лапы.
    Разве песик знал, что сейчас произошло? Разве мог  он  догадаться, что совсем недалеко отсюда идет по узенькой тропинке - среди обгорелых обломков зданий взорванного Крещатика - Юрий  Иванович...  Вчера  еще, задыхаясь и поправляя очки, Яновский полз в зарослях  желтого  лозняка Левобережья и, раздвигая разросшиеся ветви кустов, жадно вглядывался в уже видный без всяких биноклей, вознесшийся  на  крутых  взгорьях  над Днепром Киев.  Зеленые вспышки ракет, цепочки трассирующих пуль. Пламя над  городом.  Все  это  было  вчера...  Юрий  Иванович  поднялся   по Прорезной,  свернул  на  Владимирскую,  он  был  совсем  недалеко.   В дождливом  небе,  смешиваясь  с  дымом,  почти  неотличимые  от  него, медленно плыли облака...
    Новый хозяин Тяпы  не побежал немедленно  разыскивать прежнего.  Да жив ли Яновский? А если жив, где его искать  в  такое-то время? Может быть, он за тысячу километров? Может  быть...  Все  может быть.
    Впрочем, старый ветеринар об этом и не очень думал.  У  него  было много насущных забот и  дел...  Когда  он  подобрал  полуживую  собаку Яновского, ему казалось,  что  это  он  делает  для  милого  человека,
которого знал с давних довоенных пор.  Но за несколько  месяцев  осени незаметно старый ветеринар и жена его привязались к Тяпе, он тронул их сердца своим жалким видом, прожитой жизнью, о которой они только могли
догадываться, такой же сложной, как у людей,  может  быть,  еще  более сложной.  Они уже как будто забыли о прежнем хозяине Тяпы, о том,  что собирались  вернуть  ему  собаку,  теперь  это  была  их  собака.  Она
отсиживалась с ними в подвале, она вместе с ними голодала и грелась  у скудного огня железной печурки.  Жила она с ними  -  и  ладно,  а  там будет, как будет...
     Жена старого ветеринара целый день возилась по дому  -  штопала, прибирала,  варила.  Иногда  она  наливала  в  кастрюльку    суп    из картофельных очистков выходила на распухших ногах к открытому простору
холмов Гончарки и звала выпущенных туда  собак.  Некоторые  приходили. Они одичали и стояли вдали, не решаясь приблизиться.  Может быть,  это были даже другие собаки, она не помнила. Женщина ставила кастрюльку на землю и отходила подальше... Собаки торопливо хлебали черное варево и, поджав хвосты, убегали...
    Старый ветеринар возвращался поздно, он соскучился по работе.
    В один из мглистых вечеров он воткнул вилку в розетку, из  черного рупора раздался голос: радио заработало.
    Еще через несколько дней он щелкнул выключателем - вспыхнул свет.Возвращалась прежняя жизнь.
    А Тяпа лежал у печурки и, несмотря на  тепло,  дрожал.  Шерсть  не вырастала, кожа была горячей и чесалась.
    Его покорное равнодушие к жизни огорчало старого ветеринара. Он не хотел расставаться с Тяпой, но безрадостность  собаки  не  давала  ему покоя.  Если б он был просто человек, как все люди,  или,  по  крайней
мере, большинство из них, он, наверное, считал бы, что у собаки  такой характер.  Но старый ветеринар понимал породу, хорошо  знал  ее  нрав. Поведение Тяпы свидетельствовало о жестоком  и  длительном  потрясении
собачьей души.  Время шло, а в собаке ничего не менялось.  Нужно  было другое  -  не  менее  глубокое  потрясение:  ничем  иным   к    смыслу существования ее, очевидно, не вернуть.
    И тогда он решился все же...
    Старый ветеринар пошел в Союз писателей и  спросил,  не  знает  ли кто-нибудь, жив ли Яновский, а если жив, то где он.
    - Жив! - ответили. - Недавно вернулся в Киев  и  живет  в  той  же квартире, где до войны жил.
    Старый ветеринар постеснялся пойти в дом, написал открытку. Втайне он надеялся,  что,  может  быть,  Яновские  отвыкли  от  собаки  и  не откликнутся, не придут... Ему не хотелось отдавать Тяпу.
    ...  Когда постучали в  дверь,  Тяпа  вскочил.  Он  уже  давно  не реагировал на чужих.  Но сейчас он вскочил, наклонил  голову  и  начал слушать.  Старый ветеринар сразу  догадался,  кто  пришел.  Он  тяжело
поднялся с табуретки и направился к двери.  До того, как  открыть,  он еще раз оглянулся на Тяпу.  Собака быстро дышала, глаза ее лихорадочно блестели, она наклоняла голову то в одну, то  в  другую  сторону,  уши
поднялись и торчали. Она еще не была уверена, но что-то в предчувствии в ней отчаянно напряглось...
    Старый ветеринар вздохнул и медленно открыл дверь.
    Собака взвыла, закричала -  и  сразу  же  вой  и  крик  перешли  в странный пронзительный скулеж; Тяпа дрожа, как бы рывками, приближался к двери. Захлебываясь: "Ав-ав-ав", - он что-то пытался выговорить и от
невозможности сделать это задыхался и плакал. Юрий Иванович наклонился и гладил его. "Ну, милый, - говорил он,  -  ну,  славный...  "  Собака прижималась к нему, на мгновение отскакивала,  вглядывалась  и  снова,
как бы страшась, что Юрий  Иванович  исчезнет,  приваливалась  к  нему горячим больным тельцем. "Ав-ав-ав... " - неслось по  комнате.  О  чем это Тяпа рассказывал ему? Может быть, о том  дне,  когда  он  вернулся
после гуляния с болонкой и обнаружил перед запертой дверью  мисочку  с едой,  может  быть,  о  том,  как  из  страшной  штуковины  на  животе зелено-серого раздался грохот и блеснул огонь и как с этой минуты  он,
ничего и никого не боявшийся, стал бояться всех и всего. А может быть, Тяпа пытался рассказать о старике с точно таким же  чемоданом,  как  у Юрия Ивановича, или о людях, певших на  Крещатике?  А  может  быть,  о
рыжей соседской кошке и той балованной болонке,  не  узнавшей  его?  А может быть, о том свертке с колбасой?..  А может быть, может быть,  он вовсе и  не  рассказывал,  а  расспрашивал,  где  это  обожаемый  Юрий Иванович так долго пропадал, жива ли Тамара Юрьевна, висит  ли  еще  в прихожей его коричневый ошейник и поводок, стоит еще на  столе  модель бригантины, не потерялся ли  длинноносый  паяц  и  глиняный  расписной баранчик... "Ав-ав-ав... " - разносилось по дому старого ветеринара.
    Юрий Иванович взял Тяпу на руки, он был  не  просто  взволнован  - потрясен.  Слезы выступили у него на глазах. Собака лизала лицо, руки. "Ав-ав-ав... "  -  разносилось  вокруг.  Может  быть,  она  ничего  не
рассказывала и не расспрашивала, а просто кричала  на  своем  собачьем языке: "Пришел... пришел... Я вижу тебя!"
    - Сейчас пойдем домой, - говорил Юрий Иванович, - тебя там ждут...
    По  горячему  тельцу  собаки  прошла  судорога,  она   вздрогнула, обмякла,  затихла.  Сперва  Яновский  подумал,  что  она   устала    и успокоилась.  Он продолжал поглаживать песика. И  вдруг  почувствовал,
как тот странно потяжелел. Он посмотрел на собаку.
    - Что это с Тяпой? - сказал Юрий  Иванович,  почти  мгновенно  все поняв, но еще не осознавая происшедшего.
    Старый ветеринар подошел.
    - Значит, его  звали  Тяпой,  -  тихо  произнес  он.  -  Теперь  я вспомнил. Жаль, что раньше не вспомнил...
    - Положите его, Юрий Иванович, - сказал старый  ветеринар,  -  вот сюда, на тряпку. Он мертв.
    - Как мертв? - потерянно сказал Яновский. -  Тамара  Юрьевна  ждет нас...
    Старый ветеринар молчал.  Да и что было говорить? Такие радости  и людям бывают не по силам.

Роберт Шекли
Бесконечный вестерн

     Меня зовут Уошберн: просто Уошберн - для друзей, мистер Уошберн - для
врагов и тех, кто со мной не знаком. В сущности, я  уже  сказал  все,  что
хотел, дальше представляться нечего: вы  видели  меня  тысячу  раз  (и  на
большом экране ближайшего  телетеатра,  и  на  маленьком  экране  платного
телевизора в вашей  квартире),  как  я  еду  верхом  среди  кактусов,  мой
знаменитый котелок надвинут на самые глаза, мой не менее знаменитый  кольт
сорок четвертого калибра со стволом семь с половиной  дюймов  поблескивает
за ремешком у  правой  ноги.  Но  в  настоящий  момент  я  еду  в  большом
"кадиллаке" с кондиционером, сидя между своим менеджером Гордоном  Симмсом
и женой Консуэлой. Мы свернули  с  государственного  шоссе  101  и  теперь
трясемся  по  разбитой  грязной  дороге,  которая  скоро  упрется  в  пост
Уэллс-Фарго - один из входов на  Съемочную  Площадку.  Симмс  захлебываясь
говорит что-то и массирует мне основание шеи, словно я боксер, готовящийся
выйти на ринг. В каком-то смысле так оно и есть. Консуэла молчит. Она  еще
плохо знает  английский.  Мы  женаты  меньше  двух  месяцев.  Моя  жена  -
прелестнейшее из существ, какое только можно вообразить, она же в  прошлом
Мисс Чили и в прошлом же героиня боевика с гаучос, снятого в Буэнос-Айресе
и Монтевидео. Сцена нашей поездки идет вне кадра. Этот кусок  вам  никогда
не покажут: возвращение знаменитого стрелка, весь его  путь  из  Бель-Эйра
образца легкомысленно-нервозного 2031 года на добрый Старый Запад середины
тысяча восьмисотых годов.
     Симмс тараторит о каких-то капиталовложениях, которые я - он на  этом
настаивает - будто бы должен сделать, о каких-то новых  бурениях  морского
дна (это очередной  Симмсов  прожект  скорейшего  обогащения,  -  прожект,
потому что Симмс и так уже достаточно богат, а кто, скажите,  не  сколотил
бы состояния, получая тридцать процентов со всех моих доходов?  Да  еще  в
течение всех десяти моих звездных  лет?).  Конечно,  Симмс  мне  друг,  но
сейчас я не могу думать ни о каких инвестициях, потому что мы приближаемся
к Площадке.
     Консуэлу - она сидит справа от меня - бьет дрожь при виде знаменитого
старого поста, иссеченного дождями и ветрами. Она так по-настоящему  и  не
поняла еще, что такое Бесконечный Вестерн. У себя в Южной Америке  они  до
сих пор снимают фильмы на старомодный манер: все отрежиссировано и  все  -
фальшь, и "пушки" палят только  холостыми  патронами.  Консуэла  не  может
понять,  почему  в  самом  популярном  фильме  Америки  все  должно   быть
взаправду, когда можно  обойтись  трюками  и  никто  никого  не  убьет.  Я
пробовал объяснить ей суть, но на испанском это звучит как-то смешно.
     Мой  нынешний  выход,  к  сожалению,  не  чета  прежним:  я   прервал
заслуженный отдых, чтобы сыграть всего лишь эпизодическую роль. Я заключил
контракт "без убийств": знаменитый стрелок появится в  комедийном  эпизоде
со Стариной Джеффом  Мэнглзом  и  Натчезом  Паркером.  Никакого  сценария,
конечно, нет: в Вестерне его и не  бывает.  В  любой  ситуации  мы  сумеем
сымпровизировать, - мы, актеры комедии дель арте Старого Запада.  Консуэла
совершенно этого не понимает. Она слышала о "контрактах  на  убийство",  а
контракт "без убийств" - это для нее нечто совсем уж новенькое.
     Вот мы и приехали. Машина останавливается  перед  низким,  некрашеным
строением из сосновых досок. Все, что по  сию  сторону  от  поста,  -  это
Америка двадцать первого века во всем блеске ее безотходного  производства
и утилизации вторсырья. По ту сторону строения  раскинулся  миллион  акров
прерий, гор, пустынь с тысячами скрытых камер и микрофонов  -  то,  что  и
составляет Съемочную Площадку Бесконечного Вестерна.
     Я  уже  одет,  как  полагается  по  роли:  синие  джинсы,  рубашка  в
бело-синюю клетку, ботинки, котелок  дерби,  куртка  из  сыромятной  кожи.
Сбоку - револьвер весом три с четвертью фунта. По ту сторону  строения,  у
коновязи,  меня  ожидает  лошадь,  все  мое  снаряжение  уже  упаковано  в
аккуратный вьюк из  походного  одеяла,  притороченный  к  седлу.  Помощник
режиссера осматривает меня и находит, что все в порядке:  на  мне  нет  ни
наручных часов, ни прочих  анахронизмов,  которые  бросились  бы  в  глаза
скрытым камерам.
     - Отлично, мистер Уошберн, - говорит  он.  -  Можете  отправляться  в
любой момент, как только будете готовы.
     Симмс в последний раз массирует мне спину, - мне,  его  надежде,  его
герою дня. Он возбужденно пританцовывает на  цыпочках,  он  завидует  мне,
мечтает, чтобы это не я, а он сам ехал  по  пустыне  -  высокий  неспешный
человек с ленивыми манерами и  молниеносной  смертью,  таящейся  у  правой
руки. Впрочем, куда Симмсу: он низенького роста, толстый, уже почти совсем
лысый. На роль он, конечно, не годится, вот ему и  приходится  жить  чужой
жизнью.
     Я  олицетворяю  зрелость  Симмса,  мы  вместе  бессчетное  число  раз
пробирались опасной тропой, наш верный "сорок четвертый" очистил округу от
всех врагов, и мы взяли в свои руки  высшую  власть,  -  мы  -  это  самый
лучший, никем не превзойденный стрелок на всем  Диком  Западе,  абсолютный
чемпион по скоростному выхватыванию револьвера, человек,  который  наконец
отошел от дел, когда все враги были либо мертвы,  либо  не  смели  поднять
головы...
     Бедный Симмс, он всегда хотел, чтобы мы сыграли эту последнюю великую
сцену - финальный грозный проход по какой-нибудь пыльной Главной улице.
     Он хотел, чтобы мы, неотразимые, шли, высоко подняв голову, расправив
плечи, - не за деньги, ибо заработали уже больше чем достаточно, а  только
ради славы, чтобы сошли со  Сцены  в  сверкании  револьверных  вспышек,  в
наилучшей нашей форме, на вершине успеха. Я и сам мечтал об этом, но враги
стали осторожнее, и последний год в Вестерне был для Уошберна  совсем  уже
посмешищем: он разъезжал  на  лошади,  зорко  посматривая,  что  бы  такое
предпринять (шестизарядка всегда наготове!), однако не находилось  никого,
кто захотел бы испытать  на  нем  свою  реакцию.  И  взять  даже  нынешнюю
эпизодическую роль... - для Симмса это издевательство  над  самими  нашими
устоями. Полагаю,  что  для  меня  это  не  меньшее  оскорбление.  (Трудно
представить, где начинаюсь я и где кончается Симмс;  трудно  отделить  то,
чего хочу я, от того, чего желает Симмс, и уж вовсе невозможно без  страха
смотреть в лица фактам: нашим звездным годам в Вестерне приходит конец.)
     Симмс правой рукой трясет мою  кисть,  левой  крепко  сдавливает  мне
плечо и не произносит ни слова - все в том  мужественном  стиле  Вестерна,
который он усвоил, годами ассоциируя себя со мной, будучи  мной.  Консуэла
страстно сжимает меня в объятиях, в ее глазах слезы, она целует меня,  она
говорит, чтобы я побыстрее возвращался. Ах эти потрясающие первые месяцы с
новой женой! Они великолепны... до той поры, пока не  снизойдет  вновь  на
душу скука давно знакомой обыденности! Консуэла у меня четвертая по счету.
В своей жизни я исходил множество троп, в большинстве одних и  тех  же,  и
вот теперь режиссер снова осматривает меня, отыскивая мазки губной помады,
кивает: "все в порядке!" - и я отворачиваюсь от Консуэлы и Симмса, салютую
им двумя пальцами - мой знаменитый жест! - и  еду  по  скрипучему  настилу
поста Уэллс-Фарго на ТУ  сторону  в  сияющий  солнечный  мир  Бесконечного
Вестерна.
     Издалека камера берет одинокого всадника,  который,  словно  муравей,
ползет между искусно испещренных полосами стен каньона.  Мы  видим  его  в
серии  последовательных  кадров  на  фоне  разворачивающейся  перед   нами
панорамы пустынного пейзажа. Вот он вечером готовит себе еду на  маленьком
костре, его силуэт четко вырисовывается на заднике пылающего неба, котелок
дерби с небрежным изяществом сдвинут на затылок. Вот он спит, завернувшись
в одеяло; угольки костра, угасая, превращаются в золу. Еще не рассвело,  а
всадник снова на ногах - варит кофе, готовясь к дневному переходу.  Восход
солнца застигает его уже верхом: он едет, прикрыв рукой глаза от слепящего
света, сильно откинувшись назад, насколько позволяют свободные стремена, и
предоставив лошади самой отыскивать дорогу на скалистых склонах.
     Я одновременно и зритель, наблюдающий за  собой  как  за  актером  со
стороны, и актер, наблюдающий за собой - зрителем. Сбылась мечта  детства:
играть роль и в то же время созерцать, как мы играем ее. Я  знаю,  что  мы
никогда  не  перестаем  играть  и  равным  образом  никогда  не  перестаем
наблюдать за собой в процессе игры.  Это  просто  ирония  судьбы,  что  те
героические картины, которые вижу я, совпадают с теми, что  видите  и  вы,
сидя перед своими маленькими экранчиками.
     Вот всадник забрался на высокую седловину между двумя  горами.  Здесь
холодно, дует горный ветер, воротник куртки наездника  поднят,  а  котелок
дерби привязан  к  голове  ярким  шерстяным  шарфом.  Глядя  поверх  плеча
мужчины, мы видим далеко внизу поселок - совсем  крохотный,  затерянный  в
безмерности ландшафта. Мы провожаем  глазами  всадника:  обругав  уставшую
лошадь последними словами, он начинает спуск к поселку.
     Всадник в котелке дерби ведет на поводу  лошадь  по  поселку  Команч.
Здесь только одна улица - Главная улица, - с  салуном,  постоялым  двором,
платной конюшней, кузницей, лавкой; все старомодное и  застывшее,  как  на
дагерротипе времен Гражданской войны. Ветер  пустыни  постоянно  дует  над
городком, и повсюду оседает тонкая пыль.
     Всадника здесь знают. В  толпе  бездельников,  собравшихся  у  лавки,
слышны восклицания:
     - Ого, это сам Уошберн!
     Я одеревенелыми  руками  расседлываю  лошадь  у  входа  в  конюшню  -
высокий, запыленный в дороге мужчина: пояс с кобурой опущен низко и  висит
свободно; потрескавшаяся, с роговыми накладками рукоятка "пушки" вызывающе
торчит прямо под рукой.  Я  оборачиваюсь  и  потираю  лицо  -  знаменитое,
вытянутое, скорбное лицо: глубокая  складка  шрама,  перерезавшего  скулу,
прищуренные  немигающие  серые  глаза.  Это   лицо   жесткого,   опасного,
непредсказуемого в действиях человека, и тем не менее он вызывает глубокую
симпатию. Это я наблюдаю за вами, в то время как вы наблюдаете за мной.
     Я выхожу из конюшни, и тут меня приветствует шериф Бен Уотсон  -  мой
старый друг. Дочерна загоревшее лицо;  длинные  черные  усы,  подкрученные
кверху; на жилете из гребенной шерсти тускло поблескивает жестяная звезда.
     - Слышал, слышал, что ты в наших краях и можешь заскочить, -  говорит
он. - Слышал также, будто ты ненадолго уезжал в Калифорнию?
     "Калифорния" -  это  наше  специальное  кодовое  слово,  обозначающее
"отпуск", "отдых", "отставку".
     - Так оно и есть, - говорю я. - Как здесь дела?
     - Так себе, - отвечает Уотсон. - Не думаю, чтобы ты уже прослышал про
Старину Джеффа Мэнглза.
     Я жду. Шериф продолжает:
     - Это стряслось только вчера. Старину Джеффа сбросила лошадь - там, в
пустыне.  Мы  решили,  что  его  коняга  испугалась  гремучки...   Господь
свидетель, я тысячу раз говорил  ему,  чтобы  он  продал  эту  здоровенную
брыкливую бельмастую скотину. Но ты же знаешь Старину Джеффа...
     - Что с ним? - спрашиваю я.
     - Ну, это... Я же сказал.  Лошадь  сбросила  его  и  потащила.  Когда
Джимми Коннерс нашел его, он был уже мертв.
     Долгое молчание. Я сдвигаю котелок на затылок. Наконец говорю:
     - Ладно, Бен, что ты еще хочешь мне сказать?
     Шерифу не по себе. Он дергается, переминаясь с ноги на ногу.  Я  жду.
Джефф Мэнглз мертв; эпизод, который я нанялся играть, провален. Как теперь
будут развиваться события?
     - Ты, должно быть, хочешь пить, - говорит  Уотсон.  -  Что,  если  мы
опрокинем по кружечке пивка?..
     - Сначала - новости.
     - Ну что ж... Ты когда-нибудь слыхал о  ковбое  по  имени  Малыш  Джо
Поттер из Кастрюльной Ручки*?
     Я отрицательно качаю головой.
     - Не так давно его занесло каким-то ветром  в  наши  края.  Вместе  с
репутацией  быстрого  стрелка.  Ты  ничего  не  слышал  о  перестрелке   в
Туин-Пикс?
     Как только шериф называет это место, я тут же вспоминаю,  что  кто-то
говорил о чем-то подобном. Но в "Калифорнии" меня занимали дела совершенно
иного рода, и мне было не до перестрелок - вплоть до сегодняшнего дня.
     - Этот самый Малыш Джо Поттер,  -  продолжал  Уотсон,  -  вышел  один
против четверых. Какой-то у них там возник диспут по  поводу  одной  дамы.
Говорят, это была та еще драка. В конечном счете Малыш Джо  отправил  всех
четырех на тот свет, и слава его, естественно, только возросла.
     - И что? - спрашиваю я.
     - Ну, значит, прошло  время,  и  вот  Малыш  Джо  играет  в  покер  с
какими-то ребятами  в  заведении  Ядозуба  Бенда...  -  Уотсон  замолкает,
чувствуя себя очень неловко. - Знаешь  что,  Уошберн,  может,  тебе  лучше
обменяться с Чарли Гиббсом? Ведь он разговаривал с человеком, который  сам
присутствовал при той игре. Да, лучше всего  -  поговори  прямо  с  Чарли.
Пока, Уошберн. Увидимся...
     Шериф уходит восвояси, следуя неписаному  закону  Вестерна:  сокращай
диалоги до предела и давай другим актерам тоже принять участие в действии.
     Я направляюсь к салуну. За мной следует какая-то личность -  парнишка
лет  восемнадцати,  от  силы  девятнадцати,  долговязый,  веснушчатый,   в
коротких, давно не по росту рабочих штанах и потрескавшихся  ботинках.  На
боку у него "пушка". Чего он хочет от меня? Наверное, того же, что  и  все
остальные.
     Я вхожу в  салун,  мои  шпоры  гремят  по  дощатому  полу.  У  стойки
расположился Чарли Гиббс  -  толстый  замызганный  морщинистый  мужичонка,
вечно скалящий зубы. Он не вооружен, потому что Чарли Гиббс  -  комический
персонаж, следовательно, он не убивает  и  его  не  убивают  тоже.  Чарли,
помимо прочего, местный представитель Гильдии киноактеров.
     Я покупаю ему спиртное и спрашиваю о  знаменитой  партии  в  покер  с
участием Малыша Джо Поттера.
     - Я слышал об этом от Техасца Джима Клэра. Ты  ведь  помнишь  Техасца
Джима? Хороший малый, он работает ковбоем на ферме Дональдсона.  Так  вот,
Уошберн,  Техасец  Джим  затесался  в   эту   покерную   компанию   вместо
отлучившегося Ядозуба Бенда. Страсти начали накаляться. Вот,  наконец.  на
столе крупный банк, и Док Дэйли набавляет  тысячу  мексиканских  долларов.
Видать, Малышу Джо тоже очень нравились карты, что были у него  на  руках,
но деньжат-то уже  не  осталось.  Док  высказывается  в  том  смысле,  что
согласен  взять  и  натурой,  если  только  Малыш  Джо  выдумает  кой-чего
подходящее. Малыш Джо поразмыслил немного, а затем и говорит: "Сколько  ты
дашь за котелок мистера Уошберна?" Тут, конечно, все замолчали, потому что
ведь к мистеру Уошберну никто так просто не подойдет и  не  стянет  дерби,
разве что прежде убьет человека, который под этим самым  котелком.  Но,  с
другой стороны, известно, что Малыш Джо не из хвастливых,  к  тому  же  он
грамотно распорядился собой во время  той  самой  перестрелки  с  четырьмя
ребятами. И вот Док обдумал все и говорит: "Идет, Джо. Я прощу тебе тысячу
за котелок Уошберна, и я с радостью заплачу тебе еще  тысячу  за  место  в
первом ряду, когда ты будешь этот котелок снимать". "Место в  первом  ряду
получишь даром, - отвечает Малыш Джо, - но только в  том  случае,  если  я
сейчас проиграю, а я вовсе не собираюсь этого делать". Ставки  сделаны,  и
оба открывают карты. Четыре валета Дока  бьют  четверку  восьмерок  Малыша
Джо. Малыш Джо встает со стула,  потягивается  и  говорит:  "Что  ж,  Док,
похоже на то, что ты получишь-таки свое место в первом ряду".
     Чарли опрокидывает  стаканчик  и  впивается  в  меня  светлыми  злыми
глазками.  Я  киваю,  высасываю  свое  питье  и  выхожу  на  задний  двор,
направляясь к уборной.
     Уборная служит нам закадровой площадкой. Мы заходим сюда, когда нужно
поговорить  о  чем-то,  что  не  связано  с  контекстом  Вестерна.  Спустя
несколько минут сюда является Чарли  Гиббс.  Он  включает  замаскированный
кондиционер, вытаскивает из-за балки пачку сигарет, закуривает, садится  и
устраивается поудобнее. В качестве представителя Гильдии киноактеров Чарли
проводит здесь довольно много времени, выслушивая наши жалобы  и  горести.
Это его контора, и он постарался  обставить  ее  с  максимально  возможным
комфортом.
     - Я полагаю, ты хочешь знать, что происходит? - спрашивает Чарли.
     - Черт побери, конечно! - завожусь я. - Что это за  чушь,  будто  Джо
Поттер собирается стянуть с меня котелок?
     - Не горячись, - говорит Чарли, - все в порядке. Поттер -  восходящая
звезда. Раз  уж  Джефф  Мэнглз  убился,  то  совершенно  естественно  было
схлестнуть Джо с тобой. Поттер согласился. Вчера запросили твоего  агента,
и он возобновил контракт. Ты получишь чертову прорву денег за этот  эпизод
со стрельбой.
     - Симмс возобновил мой контракт? Не переговорив со мной?
     - Тебя никак не могли найти. Симмс сказал, что с  твоей  стороны  все
будет в полном ажуре. Он сделал заявление газетам, что не раз  обговаривал
с тобой это дело и что ты всегда мечтал покинуть Вестерн с большим  шумом,
в наилучшей своей форме, затеяв последнюю грандиозную стрельбу. Он сказал,
что ему не нужно даже обсуждать это с тобой, что вы с ним роднее  братьев.
Симмс сказал, мол, он очень рад, коль скоро выпадает такой шанс,  и  знает
наверняка, что ты будешь рад тоже.
     - Бог ты мой? Этот придурок Симмс!
     - Он что, подложил тебе свинью? - спрашивает Чарли.
     - Да нет, не совсем так. Даже совсем не так. Мы  действительно  много
говорили о финальном шоу. И я на самом деле сказал как-то, что хочу  сойти
со сцены с большим...
     - Но это были только разговоры? - перебивает Чарли.
     - Не совсем...
     Одно дело - рассуждать о перестрелке,  когда  ты  уже  в  отставке  и
сидишь в полной безопасности у себя дома в Бель-Эйре; и совершенно другое,
когда обнаруживаешь, что вовлечен в драку, будучи  абсолютно  к  этому  не
готов.
     - Симмс никакой свиньи не подкладывал. Но он втянул меня  в  историю,
где я бы хотел решать сам за себя.
     - Значит, ситуация такова, - говорит Чарли. - Ты свалял дурака, когда
трепал языком, будто мечтаешь о финальном поединке, а  твой  агент  свалял
дурака, приняв этот треп за чистую монету.
     - Похоже, так.
     - И что ты собираешься делать?
     - Скажу тебе, - говорю я, - но только если у меня пойдет разговор  со
старым приятелем Чарли, а не с представителем Гильдии киноактеров Гиббсом.
     - Заметано, - говорит Чарли.
     - Я собираюсь расплеваться, - говорю я. - Мне тридцать семь, и я  уже
год как не баловался с "пушкой". К тому же у меня новая жена...
     - Можешь не вдаваться в подробности,  -  перебивает  Гиббс.  -  Жизнь
прекрасна, короче не скажешь. Как друг, я тебя одобряю. Как  представитель
ГК, могу сказать, что гильдия тебя не поддержит, если ты  вдруг  разорвешь
дорогостоящий контракт, заключенный твоим представителем по всем правилам.
Если компания возбудит против тебя дело, ты останешься один-одинешенек.
     - Лучше один-одинешенек, но живой, чем за компанию, но  в  могиле,  -
говорю я. - Этот Малыш Джо, он что, силен?
     - Силен. Но не так силен, как ты, Уошберн. Лучше  тебя  я  никого  не
видел. Хочешь все-таки повстречаться с ним?
     - Не-а. Просто спрашиваю.
     - Вот и стой на своем, - говорит Чарли. - Как друг,  я  советую  тебе
сматывать удочки и уйти в кусты. Ты  уже  вытянул  из  Вестерна  все,  что
только можно: ты кумир, ты богат, у тебя прелестная новая  жена.  Куда  ни
глянь, все-то у тебя есть. Так что нечего здесь сшиваться  и  ждать,  пока
придет кто-нибудь и все это у тебя отнимет.
     - А я и не собираюсь ошиваться, - говорю.
     И вдруг обнаруживаю, что рука уже сама собой тянется к "пушке".

     Я возвращаюсь в салун. Сажусь в одиночестве за столик. Передо мной  -
стаканчик виски,  в  зубах  -  тонкая  черная  мексиканская  сигара.  Надо
обдумать ситуацию. Малыш Джо едет сюда с юга.  Вероятно,  он  рассчитывает
застать меня в Команче. Но я-то не  рассчитывал  здесь  оставаться.  Самое
безопасное для меня - это отправиться назад той же дорогой, по  которой  я
приехал, вернуться в Уэллс-Фарго и снова выйти в большой  мир.  Но  так  я
тоже не хочу поступать. Я намерен покинуть Площадку через  Бримстоун,  что
совсем в другом конце, в северо-восточном углу, и таким образом  совершить
прощальное турне по всей Территории.  Пускай-ка  они  попробуют  вычислить
этот путь...
     Внезапно длинная тень  падает  наискось  через  стол,  чья-то  фигура
заслоняет свет. Еще не осознав, в чем дело, я скатываюсь со стула, "пушка"
уже в руке,  курок  взведен,  указательный  палец  напрягся  на  спусковом
крючке. Тонкий испуганный мальчишеский голос:
     - О! Простите меня, мистер Уошберн!
     Это тот самый  курносый  веснушчатый  парнишка,  что  раньше,  как  я
заметил, следил за мной. Он завороженно уставился на дуло моей "пушки". Он
безумно напуган. Впрочем, черт возьми, он и должен быть  напуган,  раз  уж
разбудил мою реакцию после целого года бездействия.
     Большим  пальцем  я  снимаю  с  боевого  взвода  курок  моего  "сорок
четвертого". Я встаю в полный рост, отряхиваюсь, поднимаю стул и сажусь на
него. Бармен по кличке Кудрявый приносит мне новую порцию виски.
     Я говорю парнишке:
     - Послушай, парень, ты не нашел ничего более подходящего, чем вот так
вырастать позади человека? Ведь самой малости не хватило, чтобы я отправил
тебя к чертовой бабушке за здорово живешь.
     - Извините, мистер Уошберн, - говорит он. - Я здесь новенький... Я не
подумал... Я просто хотел сказать вам, как восхищаюсь вами...
     Все правильно, это новичок. Видно, совсем  еще  свеженький  выпускник
Школы Мастерства Вестерна, которую все мы заканчиваем, прежде чем  выходим
на Площадку. Первые недели в Вестерне я и сам был таким же зеленым юнцом.
     - Когда-нибудь, - говорит он, - я  буду  точно  как  вы.  Я  подумал,
может, вы дадите мне несколько советов? У меня с собой старая "пушка"...
     Парнишка выхватывает  револьвер,  и  опять  я  реагирую  прежде,  чем
успеваю осознать происходящее: выбиваю из его руки "пушку" и срубаю мальца
с ног ударом кулака в ухо.
     - Черт тебя подери! - кричу я. - У тебя что, совсем  мозгов  нет?  Не
смей вскакивать и выхватывать "пушку"  так  быстро,  если  не  собираешься
пустить ее в дело.
     - Я только хотел показать... - говорит он, не поднимаясь с пола.
     - Если ты хочешь, чтобы кто-нибудь взглянул на твою "пушку", - говорю
я ему, - вынимай ее из кобуры медленно и легко, а пальцы держи снаружи  от
предохранительной скобы. И сначала объявляй, что ты собираешься делать.
     - Мистер Уошберн, - говорит он, - не знаю, что и сказать.
     - А ничего не говори, - отрезаю  я.  -  Убирайся  отсюда,  и  дело  с
концом. Сдается мне, от тебя только и жди несчастья. Валяй, показывай свою
чертову "пушку" кому-нибудь другому.
     -  Может,  мне  показать  ее  Джо  Поттеру?  -  спрашивает  парнишка,
поднимаясь с пола и отряхиваясь.
     Он смотрит на меня. О Поттере я не сказал еще ни слова. Он  судорожно
сглатывает, понимая, что снова сел в лужу. Я медленно встаю.
     - Изволь объяснить, что ты хочешь сказать.
     - Я ничего не хочу сказать.
     - Ты уверен в этом?
     - Абсолютно уверен, мистер Уошберн. Простите меня!
     - Пошел вон, - говорю я, и парнишка живо сматывается.
     Я  подхожу  к  стойке.  Кудрявый  вытаскивает  бутылку  виски,  но  я
отмахиваюсь, и он ставит передо мной пиво.
     - Кудрявый, - говорю я, - молодость есть молодость,  и  здесь  винить
некого. Но неужели нельзя  ничего  придумать,  чтобы  они  хоть  чуть-чуть
поумнели?
     - Думаю, что нет, мистер Уошберн, - отвечает Кудрявый.
     Какое-то время мы помалкиваем. Затем Кудрявый говорит:
     - Натчез Паркер прислал известие, что хочет видеть тебя.
     - Понятно, - говорю я.
     Наплыв:  ранчо  на  краю  пустыни.  В   отдельно   стоящей   кухоньке
повар-китаец точит ножи. Один из  работников,  старина  Фаррел,  сидит  на
ящике и чистит  картошку.  Он  поет  за  работой,  склонившись  над  кучей
очистков. У него длинное лошадиное лицо. Повар,  о  котором  он  и  думать
забыл, высовывается из окна и говорит:
     - Кто-то идет.
     Старина Фаррел поднимается с места, приглядывается, яростно  чешет  в
копне волос, снова прищуривает глаза.
     - Эх, нехристь ты, нехристь, китаеза. Это не просто кто-то,  это  как
пить дать мистер Уошберн, или я - не я и зеленые  яблочки  -  не  творение
господне.
     Старина Фаррел поднимается,  подходит  к  фасаду  главной  усадьбы  и
кричит:
     - Эй, мистер Паркер! К нам едет мистер Уошберн!

     Уошберн и Паркер сидят вдвоем  за  маленьким  деревянным  столиком  в
гостиной Натчеза Паркера. Перед ними кружки с  дымящимся  кофе.  Паркер  -
крупный усатый мужчина - сидит на деревянном стуле с прямой  спинкой,  его
высохшие ноги укутаны индейским одеялом.  Ниже  пояса  он  парализован:  в
давние времена пуля раздробила позвоночник.
     - Ну что же, Уошберн, -  говорит  Паркер,  -  я,  как  и  все  мы  на
Территории, наслышан об этой твоей истории с Малышом Джо  Поттером.  Жутко
представить, что за встреча у вас выйдет. Хотелось бы на нее посмотреть со
стороны.
     - Я и сам не прочь посмотреть на нее со стороны, - говорю я.
     - И где же вы намерены встречаться?
     - Полагаю, в аду.
     Паркер подается вперед:
     - Что это значит?
     - Это значит, что  я  не  собираюсь  встречаться  с  Малышом  Джо.  Я
направляюсь в Бримстоун, а оттуда - все прямо и прямо, подальше от  Малыша
Джо и всего вашего чертова Дикого Запада.
     Паркер подается вперед и зверски дерет пальцами свои седые лохмы. Его
большое лицо собирается в  складки,  словно  он  впился  зубами  в  гнилое
яблоко.
     - Удираешь? - спрашивает он.
     - Удираю, - говорю я.
     Старик морщится, отхаркивается и сплевывает на пол.
     - Из всех людей, способных на такое, меньше всего я  ожидал  услышать
это от тебя. Никогда не думал, что увижу, как ты  попираешь  ценности,  во
имя которых всегда жил.
     - Натчез, они никогда не были моими  ценностями.  Они  достались  мне
готовенькими, вместе с ролью. Теперь я завязал с  ролью  и  готов  вернуть
ценности.
     Старик какое-то время переваривал все это. Затем заговорил:
     - Что с тобой творится, дьявол тебя  забери?!  Ты  что,  в  одночасье
уразумел, что нахапал уже достаточно? Или просто струсил?
     - Называй как хочешь, - говорю. - Я заехал, чтобы известить  тебя.  У
меня перед тобой должок.
     - Ну не прелесть ли он?! - скалится Паркер. - Он мне кое-что  должен,
и это не дает ему покоя, поэтому он считает, что обязан как меньшее из зол
заехать ко мне и  сообщить,  что  удирает  от  какого-то  наглого  юнца  с
"пушкой", у которого за плечами всего одна удачная драка.
     - Не перегибай!
     - Послушай, Том... - говорит он.
     Я поднимаю глаза. Паркер - единственный человек на  всей  Территории,
который порой называет меня по имени. Но делает это очень нечасто.
     - Смотри сюда, - говорит он. - Я не любитель цветистых речей.  Но  ты
не можешь просто взять и удрать, Том. Какие бы причины  ни  были,  подумай
прежде о самом себе. Неважно где, неважно как, но ты должен жить в ладу  с
собой.
     - Уж с этим-то у меня будет порядок, - говорю я.
     Паркер трясет головой.
     - Да провались все к чертям! Ты хоть представляешь, для  чего  вообще
существует вся эта штука? Да,  они  заставляют  нас  надевать  маскарадные
костюмы и разгуливать с важным видом, как если  бы  нам  принадлежал  весь
этот чертов мир. Но они и платят нам огромные деньги -  только  для  того,
чтобы мы были мужчинами. Более того,  есть  еще  высшая  цена.  Мы  должны
оставаться мужчинами. Не тогда, когда это проще простого, например в самом
начале карьеры. Мы должны оставаться мужчинами до  конца,  каким  бы  этот
конец ни был. Мы не просто играем роли, Том. Мы живем в них, мы ставим  на
кон наши жизни, мы сами и есть эти роли, Том. Боже, да  ведь  любой  может
одеться ковбоем и прошвырнуться с важным видом по  Главной  улице.  Но  не
каждый способен нацепить "пушку" и пустить ее в дело.
     - Побереги свое красноречие, Паркер, - говорю я. - Ты  профессионален
через край и  поэтому  данную  сцену  провалил.  Входи  снова  в  роль,  и
продолжим эпизод.
     - Черт! - говорит Паркер. - Я и гроша ломаного не дам ни  за  эпизод,
ни за Вестерн, и вообще! Я сейчас говорю только с тобой.  Том  Уошберн.  С
тех самых пор, как ты пришел на Территорию, мы были  с  тобой  как  родные
братья. А ведь тогда, в начале, ты был всего лишь напуганным  до  дрожи  в
коленках мальчишкой, и завоевал ты себе место под солнцем  только  потому,
что показал характер. И сейчас я не позволю тебе удирать.
     - Я допиваю кофе, - говорю я, - и еду дальше.
     Внезапно Натчез изворачивается на стуле,  захватывает  в  горсть  мою
рубашку и притягивает меня к себе, так что наши лица почти  соприкасаются.
В его другой руке я вижу нож.
     - Вытаскивай свой нож, Том. Скорее я убью тебя собственной рукой, чем
позволю уехать трусом.
     Лицо Паркера совсем близко от меня, его взгляд свирепеет,  он  обдает
меня кислым перегаром. Я упираюсь левой ногой в пол, ставлю правую ногу на
край паркеровского стула и с силой толкаю.  Стул  Паркера  опрокидывается,
старик грохается на пол, и по выражению его лица я вижу, что он  растерян.
Я выхватываю "пушку" и целюсь ему между глаз.
     - Боже, Том! - бормочет он.
     Я взвожу курок.
     - Старый безмозглый ублюдок! - кричу  я.  -  Ты  что  думаешь,  мы  в
игрушки играем? С тех пор как пуля перебила тебе спину,  ты  стал  малость
неуклюж, зато многоречив. Ты думаешь, что есть какие-то особые  правила  и
что только ты все о них знаешь? Но правил-то  никаких  нет!  Не  учи  меня
жить, и я не буду учить тебя. Ты старый калека, но, если  ты  полезешь  на
меня, я буду драться по моим законам, а не по твоим и  постараюсь  уложить
тебя на месте любым доступным мне способом.
     Я ослабляю нажим на спусковой крючок. Глаза старого Паркера  вылезают
из орбит, рот начинает мелко подрагивать, он пытается сдержать себя, но не
может. Он визжит не громко, но высоко-высоко, как перепуганная девчонка.
     Большим пальцем я снимаю курок со взвода и убираю "пушку".
     - Ладно, - говорю я, - может, теперь ты очнешься и вспомнишь, как оно
бывает в жизни на самом деле. Я приподнимаю Паркера и подсовываю под  него
стул.
     - Прости, что пришлось так поступить, Натчез.
     У двери я оборачиваюсь. Паркер ухмыляется мне вслед:
     - Рад видеть, что тебе полегчало, Том. Мне следовало бы помнить,  что
у тебя тоже есть нервы. У всех хороших ребят, бывает, шалят нервишки. Но в
драке ты будешь прекрасен.
     - Старый идиот! Не будет никакой драки! Я ведь сказал тебе: я  уезжаю
насовсем.
     - Удачи, Том. Задай им жару!
     - Идиот!
     Я уехал...

     Всадник переваливает  через  высокий  гребень  горы  и  предоставляет
лошади самой  отыскивать  спуск  к  распростершейся  у  подножия  пустыне.
Слышится мягкий посвист ветра, сверкают на  солнце  блестки  слюды,  песок
змеится длинными колеблющимися полосами.
     Полуденное солнце обрывает свой путь  вверх  и  начинает  спускаться.
Всадник  проезжает  между  гигантскими   скальными   формациями,   которым
резчик-ветер  придал  причудливые  очертания.   Когда   темнеет,   всадник
расседлывает лошадь и  внимательно  осматривает  ее  копыта.  Он  фальшиво
что-то насвистывает, наливает воду из походной фляги в свой котелок,  поит
лошадь, затем глубже нахлобучивает  шляпу  и  не  торопясь  пьет  сам.  Он
стреноживает лошадь и разбивает в пустыне привал. Потом садится у костерка
и наблюдает, как опускается за горизонт распухшее  пустынное  солнце.  Это
высокий худой человек в потрепанном  котелке  дерби,  к  его  правой  ноге
прихвачен ремешком "сорок четвертый" с роговой рукояткой.
     Бримстоун: заброшенный рудничный поселок на  северовосточной  окраине
Территории. За городком вздымается созданное природой причудливое скальное
образование, его именуют здесь Дьявольским Большаком. Это широкий,  полого
спускающийся скальный мост.  Дальний  конец  его,  невидимый  из  поселка,
прочно упирается в землю уже за пределами Площадки - в  двухстах  ярдах  и
полутора сотнях лет отсюда.
     Я въезжаю в городок. Моя лошадь прихрамывает.  Вокруг  не  так  много
людей, и я сразу замечаю знакомое лицо: черт, это  тот  самый  веснушчатый
парнишка. Он, должно быть, очень спешил, раз попал  сюда  раньше  меня.  Я
проезжаю мимо, не произнося ни слова.
     Какое-то время я сижу в седле и любуюсь  Дьявольским  Большаком.  Еще
пять минут езды, и я навсегда покину Дикий Запад, покончу со всем этим - с
радостями и неудачами, со страхом и весельем, с долгими тягучими  днями  и
унылыми ночами,  исполненными  риска.  Через  несколько  часов  я  буду  с
Консуэлой, я буду читать газеты и смотреть телевизор...
     Все,  сейчас  я  пропущу  стаканчик  местной  сивухи,   а   затем   -
улепетываю...
     Я осаживаю лошадь возле салуна. Народу на улице немного  прибавилось,
все наблюдают за мной. Я вхожу в салун.
     У стойки там всего один человек. Это невысокий коренастый  мужчина  в
черном кожаном жилете и черной шляпе из бизоньей кожи.  Он  оборачивается.
За высокий пояс заткнута "пушка" без  кобуры.  Я  никогда  его  прежде  не
видел, но знаю, кто это.
     - Привет, мистер Уошберн, - говорит он.
     - Привет, Малыш Джо, - отвечаю я.
     Он вопросительно поднимает бутылку. Я киваю.  Он  перегибается  через
стойку, отыскивает еще один стакан и наполняет  его  для  меня.  Мы  мирно
потягиваем виски.
     Спустя время я говорю:
     - Надеюсь, вы не очень затруднили себя поисками моей персоны?
     - Не очень, - говорит Малыш Джо. Он старше, чем  я  предполагал.  Ему
около тридцати. У него грубые, рельефные  черты  лица,  сильно  выдающиеся
скулы, длинные черные, подкрученные кверху усы.  Он  потягивает  спиртное,
затем обращается ко мне очень кротким тоном: -  Мистер  Уошберн,  до  меня
дошел слух, которому я не  смею  верить.  Слух,  будто  вы  покидаете  эту
Территорию вроде как в большой спешке.
     - Верно, - говорю я.
     - Согласно тому же слуху, вы не предполагали задерживаться здесь даже
на такую малость, чтобы обменяться со мной приветствиями.
     - И это верно, Малыш Джо. Я не рассчитывал уделять  вам  свое  время.
Как бы то ни было, но вы уже здесь.
     - Да, я уже здесь, - говорит Малыш Джо. Он оттягивает  книзу  кончики
усов и сильно дергает себя за нос. - Откровенно говоря, мистер Уошберн,  я
просто не могу поверить, что в ваши намерения не входит сплясать  со  мной
веселый танец. Я слишком много о вас знаю, мистер Уошберн, и я  просто  не
могу поверить этому.
     - Лучше все-таки поверьте, Джо, - говорю я  ему.  -  Я  допиваю  этот
стакан, затем выхожу вот через эту дверь, сажусь на свою лошадь и  еду  на
ту сторону Дьявольского Большака.
     Малыш Джо дергает себя за нос,  хмурит  брови  и  сдвигает  шляпу  на
затылок.
     - Никогда не думал, что услышу такое.
     - А я никогда не думал, что скажу такое.
     - Вы на самом деле не хотите выйти против меня?
     Я допиваю и ставлю стакан на стойку.
     - Берегите себя, Малыш Джо.
     Я двигаюсь по направлению к двери.
     - Тогда последнее, - говорит Малыш Джо.
     Я поворачиваюсь. Малыш Джо стоит поодаль  от  стойки,  обе  руки  его
хорошо видны.
     - Я не могу принудить вас к перестрелке, мистер  Уошберн.  Но  я  тут
заключил маленькое пари касательно вашего котелка.
     - Слышал о таком.
     - Так что... хотя это огорчает меня намного сильнее,  чем  вы  можете
себе представить... я вынужден буду забрать его.
     Я стою лицом к Джо и ничего не отвечаю.
     - Послушайте, Уошберн, - говорит Малыш Джо, - нет никакого смысла вот
так стоять и сверлить меня взглядом.  Отдавайте  шляпу,  или  начнем  наши
игры.
     Я снимаю котелок, расплющиваю его о локоть и пускаю блином в  сторону
Джо. Он поднимает дерби, не отрывая от меня глаз.
     - Вот те на! - говорит он.
     - Берегите себя, Малыш Джо.
     Я выхожу из салуна.
     Напротив салуна собралась  толпа.  Она  ждет.  Люди  посматривают  на
двери, разговаривая приглушенными голосами. Двери салуна распахиваются,  и
на улицу выходит высокий  худой  человек  с  непокрытой  головой.  У  него
намечается лысина. К его правой ноге ремешком прихвачен "сорок четвертый",
и похоже на то, что человек знает, как пускать его в дело. Но суть в  том,
что в дело он его не пустил.
     Под  внимательными  взглядами  толпы   Уошберн   отвязывает   лошадь,
вскакивает в седло и шагом пускает ее в сторону моста.
     Двери салуна снова распахиваются. Выходит  невысокий,  коренастый,  с
суровым лицом человек, в руках он держит измятый  котелок.  Он  наблюдает,
как всадник уезжает прочь.
     Уошберн пришпоривает лошадь, та медлит в нерешительности, но  наконец
начинает взбираться на мост. Ее приходится постоянно понукать,  чтобы  она
поднималась все выше  и  выше,  отыскивая  дорогу  на  усыпанном  голышами
склоне. На середине моста Уошберн останавливает лошадь,  точнее,  дает  ей
возможность остановиться. Он сейчас на высшей точке  каменного  моста,  на
вершине дуги, он замер, оседлав стык между двумя мирами, но не смотрит  ни
на один из них. Он поднимает руку, чтобы одернуть поля шляпы, и  с  легким
удивлением обнаруживает, что голова его обнажена. Он лениво почесывает лоб
- человек, в распоряжении которого все время мира. Затем  он  поворачивает
лошадь и начинает спускаться туда, откуда поднялся, - к Бримстоуну.

     Толпа наблюдает, как приближается Уошберн. Она неподвижна, молчалива.
Затем, сообразив, что сейчас должно произойти, все  бросаются  врассыпную,
ищут убежища за фургонами,  ныряют  за  корыта  с  водой,  съеживаются  за
мешками с зерном.
     Только Малыш Джо Поттер остается на пыльной улице. Он наблюдает,  как
Уошберн спешивается, отгоняет лошадь с линии огня и медленно  направляется
ему навстречу.
     - Эй, Уошберн! - выкрикивает Малыш Джо. - Вернулся за шляпой?
     Уошберн ухмыляется и качает головой.
     - Нет, Малыш Джо. Я вернулся, чтобы сплясать с тобой веселый танец.
     Оба смеются, это очень смешная шутка.  Внезапно  мужчины  выхватывают
револьверы. Гулкий лай "сорок четвертых" разносится по городу. Дым и  пыль
застилают стрелков.
     Дым рассеивается. Мужчины по-прежнему  стоят.  Револьвер  Малыша  Джо
направлен дулом вниз. Малыш Джо пытается крутануть его на пальце и  видит,
как он выпадает из руки. Затем валится в пыль.
     Уошберн засовывает свою "пушку" за ремешок, подходит  к  Малышу  Джо,
опускается на колени и приподнимает его голову над грязью.
     - Черт! - говорит Малыш Джо. -  Это  был  вроде  короткий  танец,  а,
Уошберн?
     - Слишком короткий, - говорит Уошберн. - Прости, Джо...
     Но Малыш Джо не слышит этих слов. Его взгляд  потерял  осмысленность,
глаза остекленели, тело обмякло. Кровь сочится из двух  дырочек  в  груди,
кровь смачивает пыль, струясь из двух больших выходных отверстий в спине.
     Уошберн  поднимается  на  ноги,  отыскивает  в  пыли  свой   котелок,
отряхивает его, надевает на голову.  Он  подходит  к  лошади.  Люди  снова
выбираются на улицу, слышатся голоса. Уошберн всовывает ногу  в  стремя  и
собирается вскочить в седло.
     В этот момент дрожащий тонкий голос выкрикивает:
     - Отлично, Уошберн, огонь!

(Отправлено в: 29 Ноябрь 2008, 02:08:21)
      С искаженным лицом Уошберн пытается извернуться, пытается  освободить
стрелковую руку, пытается волчком отскочить с  линии  огня.  Даже  в  этой
судорожной,  невероятной  позе  он  умудряется   выхватить   свой   "сорок
четвертый" и,  крутанувшись  на  месте,  видит  в  десяти  ярдах  от  себя
веснушчатого парнишку; его "пушка" уже выхвачена, он уже  прицелился,  уже
стреляет.
     Солнце взрывается в голове Уошберна, он слышит  пронзительное  ржание
лошади, он проламывается сквозь все пыльные этажи мира, валится, а пули  с
глухим звуком входят в него,  -  с  таким  звуком,  как  если  бы  большим
мясницким ножом плашмя шлепали по  говяжьей  туше.  Мир  разваливается  на
куски, киномашинка разбита,  глаза  -  две  расколотые  линзы,  в  которых
отражается внезапное крушение  вселенной.  Финальным  сигналом  вспыхивает
красный свет, и мир проваливается в черноту.
     Телезритель - он и публика, он же и актер - какое-то время  еще  тупо
смотрит на потемневший экран, потом начинает  ерзать  в  мягком  кресле  и
потирать  подбородок.  Ему,  похоже,  немного  не  по  себе.  Наконец   он
справляется с собой, громко рыгает, протягивает руку и выключает экран.

Рекомендую у Шекли почитать рассказ "Особый старательский". Сюда я его кидать не буду, ибо он длинный, но рекомендую :)

LazarusLong, читав. І не раз :)

Это не рассказ. А всего лишь фрагмент из книги. Но пусть будет тут. Хорошо написано.

"Назначили одиннадцатиметровый. Все зрители побежали за ворота.
— Вратарь соображает, в какой угол будут бить, — сказал Блох. — Если он знает того, кто бьёт, он знает и какой угол тот, как правило, выбирает. Но, возможно, и бьющий одиннадцатиметровый рассчитывает на то, что вратарь это сообразил. Поэтому, соображает вратарь дальше, сегодня мяч в порядке исключения может полететь в другой угол. Ну а что, если игрок, выполняющий пенальти, продолжая думать одинаково с вратарём, всё-таки пробьёт как обычно? И так далее, и так далее.
Блох увидел, как постепенно все игроки покинули штрафную площадку. Игрок, бьющий одиннадцатиметровый, положил перед собой мяч. Потом и он, отступая, вышел за пределы штрафной.
— Когда бьющий пенальти будет подбегать, вратарь непроизвольно, перед самым ударом по мячу, своим телодвижением укажет сторону, куда он бросится, и бьющий преспокойно может пробить в противоположный угол, — сказал Блох. — С тем же успехом вратарь мог бы попытаться подпереть соломинкой дверь.
Игрок вдруг разбежался. Вратарь в ярко-жёлтом пуловере стоял совершенно неподвижно, и игрок, бивший одиннадцатиметровый, послал мяч прямо ему в руки."
Петер Хандке, «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым»

Эдгар Аллан По
ЧЕЛОВЕК ТОЛПЫ

 Се grand malheur de ne pouvoir etre seul.
   La Bruyere [1]

  [Ужасное  несчастье  -  не иметь возможности  остаться  наедине с самим
собой. Лабрюйер (франц.).]


     По  поводу  одной  немецкой  книги было хорошо сказано, что она "langst
sich nicht lesen"  - не  позволяет  себя прочесть. Есть секреты,  которые не
позволяют  себя  рассказывать.  Еженощно  люди  умирают  в  своих  постелях,
цепляясь за руки своих духовников и жалобно заглядывая им в глаза, умирают с
отчаянием  в сердце  и со спазмой  в  горле -  и все из-за потрясающих тайн,
которые  никоим  образом  не  дают  себя  раскрыть.  Увы  -   порою  совесть
человеческая  возлагает на себя  бремя ужасов столь тяжкое, что сбросить его
можно  лишь  в  могилу,  - и,  таким  образом, сущность всякого преступления
остается неразгаданной.
     Как-то раз, поздним осенним вечером, я сидел у большого окна кофейни Д.
в  Лондоне. В течение нескольких месяцев  я хворал, но теперь поправлялся, и
вместе  со здоровьем  ко  мне  вернулось  то  счастливое  расположение духа,
которое  представляет  собою  полную противоположность  ennui  [Тоска, скука
(франц.).] -  состояние острейшей  восприимчивости, когда  спадает  завеса с
умственного взора - "axlns e prin  epeen" [Пелена, нависшая прежде (греч.).]
и наэлектризованный интеллект превосходит свои обычные возможности настолько
же,  насколько  неожиданные,  но  точные  определения  Лейбница  превосходят
причудливую риторику Горгия. Просто дышать - и то казалось наслаждением, и я
извлекал  удовольствие  даже  из того, что обыкновенно  считается источником
страданий. У меня  появился  спокойный и в то же время  пытливый интерес  ко
всему окружающему. С  сигарой  во рту  и газетой на коленях я большую  часть
вечера развлекался тем, что просматривал объявления, наблюдал  разношерстную
публику, собравшуюся в зале,  или  выглядывал  на  улицу сквозь  закопченные
стекла.
     Это была одна  из главных улиц  города, и весь  день  на ней  толпилось
множество народу.  Однако по мере  того, как  темнота сгущалась,  толпа  все
увеличивалась, а к тому времени, когда зажгли фонари, мимо входа в кофейню с
шумом  неслись два густых  бесконечных  потока  прохожих.  В  столь  поздний
вечерний  час мне еще ни  разу не приходилось  занимать  подобную позицию, и
потому бушующее море людских голов пленяло меня  новизною  ощущений. В конце
концов я перестал  обращать  внимание на то,  что происходило вокруг меня, и
всецело погрузился в созерцание улицы.
     В  начале наблюдения мои  приняли отвлеченный, обобщающий  характер.  Я
рассматривал толпу в целом и думал обо всех прохожих в совокупности. Вскоре,
однако, я  перешел  к отдельным подробностям  и  с живым  интересом принялся
изучать бесчисленные разновидности фигур, одежды и манеры держаться, походку
и выражение лиц.
     У большей части прохожих вид был самодовольный и озабоченный, Казалось,
они думали лишь о том, как бы пробраться сквозь  толпу. Они шагали, нахмурив
брови, и  глаза  их перебегали с одного предмета на  другой. Если кто-нибудь
нечаянно их толкал, они не выказывали ни малейшего раздражения  и, пригладив
одежду, торопливо шли дальше. Другие - таких было тоже  немало  - отличались
беспокойными  движениями  и  ярким  румянцем.  Энергично  жестикулируя,  они
разговаривали сами с собой, словно чувствовали себя одинокими именно потому,
что кругом  было столько пароду.  Встречая  помеху на своем пути,  люди  эти
внезапно умолкали, но  продолжали  с удвоенной энергией  жестикулировать  и,
растерянно  улыбаясь, с  преувеличенной любезностью кланялись тому,  кто  им
помешал, ожидая,  пока  он  не уйдет с дороги.  В остальном эти  две большие
разновидности прохожих  ничем особенным не выделялись.  Одеты  они были, что
называется, прилично. Без сомнения, это были дворяне, коммерсанты, стряпчие,
торговцы, биржевые маклеры -  эвпатриды и обыватели,  - люди либо  праздные,
либо, напротив, деловитые владельцы самостоятельных предприятий. Они меня не
очень интересовали.
     В  племени  клерков, которое сразу  бросалось в  глаза,  я различил две
характерные категории.  Это  были прежде  всего младшие писари  сомнительных
фирм - надменно улыбающиеся молодые люди с обильно напомаженными волосами, в
узких  сюртуках  и  начищенной  до  блеска  обуви. Если отбросить  некоторую
рисовку,  которую,  за неимением  более  подходящего  слова,  можно  назвать
канцелярским  снобизмом,  то манеры этих  молодчиков казались  точной копией
того, что считалось хорошим тоном год или полтора назад. Они ходили как бы в
обносках  с барского плеча, что, по  моему мнению, лучше всего характеризует
всю их корпорацию.
     Старших клерков солидных  фирм  невозможно было  спутать  ни с кем. Эти
степенные господа красовались  в свободных сюртуках, в коричневых или черных
панталонах,  в  белых  галстуках и  жилетах,  в  крепких  широких башмаках и
толстых гетрах. У  каждого намечалась  небольшая лысина,  а  правое  ухо, за
которое они  имели  привычку закладывать перо,  презабавно оттопыривалось. Я
заметил, что они всегда снимали и надевали шляпу обеими руками и носили свои
часы на короткой золотой цепочке добротного старинного образца. Они кичились
своею  респектабельностью  -  если  вообще  можно  кичиться  чем-либо  столь
благонамеренным.
     Среди  прохожих  попадалось множество щеголей - они, я это сразу понял,
принадлежали  к разряду карманников,  которыми  кишат все большие города.  С
пристальным любопытством  наблюдая этих индивидуумов, я  терялся в догадках,
каким  образом  настоящие джентльмены могут принимать их за  себе подобных -
ведь  чрезмерно  пышные  манжеты   в  сочетании  с  необыкновенно  искренним
выраженьем па физиономии должны были бы тотчас же их выдать.
     Еще легче было распознать игроков, которых я тоже увидел немало. Одежда
их  отличалась  невероятным   разнообразием  -  начиная  с  костюма  шулера,
состоящего из  бархатного  жилета, затейливого шейного  платка, позолоченных
цепочек  и  филигранных  пуговиц,  и  кончая  подчеркнуто скромным  одеянием
духовного лица, менее всего могущего  дать повод  для подозрений. Но у  всех
были землистые, испитые  лица, тусклые  глаза и бледные, плотно сжатые губы.
Кроме того,  они отличались еще  двумя  признаками: нарочито тихим голосом и
более чем удивительной  способностью большого  пальца отклоняться под прямым
углом  от  остальных. В  обществе  этих мошенников  я часто  замечал  другую
разновидность людей  - обладая  несколько иными привычками, они тем не менее
были птицами  того же полета. Их можно назвать джентльменами удачи. Они, так
сказать, подстерегают публику, выстроив в боевой порядок оба своих батальона
- батальон  денди и батальон военных. Отличительными чертами первых  следует
считать длинные кудри и  улыбки, а вторых - мундиры с галунами и насупленные
брови.
     Спускаясь по ступеням того, что принято называть порядочным  обществом,
я обнаружил  более  мрачные  и  глубокие  темы  для  размышления. Здесь были
разносчики-евреи  со сверкающим ястребиным взором и печатью робкого смирения
на лице;  дюжие профессиональные попрошайки,  бросавшие  грозные  взгляды на
честных  бедняков, которых одно лишь  отчаяние могло выгнать ночью на  улицу
просить  милостыню;  жалкие,  ослабевшие калеки, на которых  смерть наложила
свою  беспощадную руку,  -  неверным  шагом  пробирались они  сквозь  толпу,
жалобно заглядывая в лицо  каждому встречному, словно  стараясь найти в  нем
случайное утешение или утраченную надежду; скромные  девушки, возвращавшиеся
в свои  неуютные  жилища  после тяжелой и  долгой  работы, -  они скорее  со
слезами, чем с  негодованием,  отшатывались  от  наглецов,  дерзких взглядов
которых,  однако,   избежать  невозможно;  уличные  женщины  всех  сортов  и
возрастов: стройные красавицы в расцвете женственности, напоминающие статую,
описанную   Лукианом   -   снаружи  паросский  мрамор,   внутри   нечистоты;
безвозвратно погибшая  отвратительная  прокаженная  в  рубище;  морщинистая,
размалеванная, увешанная драгоценностями молодящаяся  старуха; девочка с еще
незрелыми формами,  но вследствие  продолжительного опыта уже  искушенная  в
гнусном жеманстве своего ремесла и  снедаемая жаждой  сравняться в пороке со
старшими;  всевозможные  пьяницы  -  некоторые,  в   лохмотьях,  с  мутными,
подбитыми глазами, брели пошатываясь и бормотали что-то  невнятное, другие -
в  целой,   хотя  и   грязной  одежде,  с  толстыми  чувственными  губами  и
добродушными красными рожами, шли неуверенной  поступью, третьи - в костюмах
из дорогой ткани,  даже теперь  тщательно  вычищенных, люди с  неестественно
твердой и упругой походкой, со страшной бледностью на лице и жутким  блеском
в  воспаленных  глазах,  пробирались   сквозь  толпу  и  дрожащими  пальцами
цеплялись за все, что  попадалось  им под руку. Кроме того, в толпе мелькали
торговцы   пирогами,   носильщики,   угольщики,   трубочисты,    шарманщики,
дрессировщики   обезьян,  продавцы   и   исполнители   песенок,   оборванные
ремесленники и истощенные рабочие всякого рода. Шумное и неумеренное веселье
всей этой толпы неприятно резало слух и до боли раздражало взгляд.
     С приближением ночи  мой интерес к  этому зрелищу  еще  более усилился,
стал еще  глубже, ибо  теперь не только существенно  изменился  общий  облик
толпы (более  благородные ее элементы постепенно отходили на задний план, по
мере того как порядочные люди  удалялись, тогда  как  более  грубые начинали
выделяться рельефнее - ведь в поздний час все виды порока выползают из своих
нор), но и  лучи  газовых фонарей,  вначале с  трудом боровшиеся  со  светом
угасающего дня, теперь сделались ярче и озаряли все  предметы своим неверным
сиянием.  Все вокруг  было  мрачно,  но сверкало  подобно черному дереву,  с
которым сравнивают слог Тертуллиана.
     Причудливая  игра  света  привлекла  мой взор  к  отдельным  лицам,  и,
несмотря на то что быстрота, с которой этот мир ярких  призраков  проносился
мимо окна, мешала пристально всмотреться  в те пли  иные черты, мне,  в моем
тогдашнем странном душевном состоянии, казалось,  будто даже этот мимолетный
взгляд нередко позволяет прочесть историю долгих лет.
     Прижавшись лбом к стеклу, я внимательно изучал людской поток, как вдруг
мне бросился в глаза  дряхлый старик  лет  шестидесяти пяти  или семидесяти.
Удивительное выражение  его лица сразу же  приковало к себе и  поглотило все
мое  внимание.  Я  никогда еще  не  видел  ничего,  что  хотя  бы  отдаленно
напоминало это выражение. Хорошо помню: при виде его у меня мелькнула мысль,
что  Ретц,  увидев  подобную  физиономию,  без  сомнения  предпочел  бы   ее
собственным рисункам, в которых пытался воплотить  образ  дьявола. Когда я в
тот первый короткий миг попытался подвергнуть анализу его сущность,  в мозгу
моем  возникли  смутные  и  противоречивые  мысли  о громадной силе ума,  об
осторожности, скупости, алчности, хладнокровии, о  коварстве, кровожадности,
торжестве,  радости,  о  невероятном  ужасе  и  бесконечном  отчаянии.  Меня
охватило странное возбуждение,  любопытство, страх.  "Какая  жуткая  повесть
запечатлелась в этом сердце!"  -  сказал я себе. Мне захотелось не выпускать
этого  человека из виду,  узнать  о нем как  можно больше. Торопливо накинув
пальто, схватив шляпу и трость, я вышел на улицу и, пробиваясь сквозь толпу,
двинулся вслед за стариком,  который  уже успел скрыться. С некоторым трудом
мне  наконец  удалось догнать  его,  и, приблизившись к нему,  я  осторожно,
стараясь не привлекать его внимания, пошел за ним по пятам.
     Теперь я  мог  хорошенько  изучить  его наружность.  Он был  невысокого
роста, очень  худой  и на вид совсем дряхлый. Одежда  на нем была  грязная и
рваная,  однако  в те короткие  мгновенья, когда  на  него падал яркий  свет
фонаря, я  успел заметить,  что белье у  него  хоть  и грязное, по сшито  из
дорогой ткани и, если  зрение  меня  не обмануло, сквозь прореху  в  наглухо
застегнутом  и,  без сомнения, купленном  у старьевщика roquelaire  [Длинный
сюртук,  застегивающийся  сверху донизу (франц.).] сверкнули алмаз и кинжал.
Эти  наблюдения еще  больше усилили мое любопытство, и я  решил следовать за
незнакомцем всюду, куда бы он ни пошел.
     Спустилась  ночь;  над  городом  навис  влажный  густой  туман,  вскоре
сменившийся  упорным  проливным  дождем.  Перемена  погоды  оказала странное
действие  на толпу  -  все  кругом засуетилось,  и  над  головами вырос  лес
зонтиков. Давка, толкотня  и гул удесятерились. Что  до меня - я  не обращал
особого внимания на дождь, ибо для застарелой лихорадки, гнездившейся в моем
организме, сырость  была хоть и опасной,  но  приятною усладой.  Завязав рот
носовым  платком,  я продолжал  свой путь. С полчаса  старик  пробирался  по
главной улице, и я, боясь потерять его из виду,  неотступно следовал за ним.
Он не  оборачивался и поэтому  меня не  замечал.  Через некоторое  время  он
свернул в  одну  из  боковых улиц, где было  хотя  и полно народу, но все же
менее  людно,  чем  на  главной  улице.  Тут  поведение  старика  совершенно
изменилось. Он пошел медленнее и как-то неуверенно, словно сам не зная куда.
Несколько раз он без всякой видимой причины переходил через дорогу, а толчея
все  еще  была такой сильной, что при каждом повороте я приближался  к  нему
почти  вплотную. Пока  он брел  по  этой узкой и длинной улице, прошло около
часу,  толпа постепенно стала редеть, и  наконец народу осталось не  больше,
чем бывает в полдень па Бродвее возле парка - настолько велика разница между
обитателями Лондона и  самого многолюдного американского  города.  Еще  один
поворот -  и  мы  вышли на  ярко освещенную,  полную жизни площадь.  Здесь к
незнакомцу  вернулась  его  прежняя  манера. Опустив подбородок  на грудь  и
нахмурившись,  он бросал яростные взгляды на  теснивших его  со  всех сторон
прохожих,  упорно  пробивая себе  дорогу  в  толпе. Я очень удивился, когда,
обойдя  всю площадь, он  повернулся  и пошел обратно. Но  еще больше удивило
меня  то,  что этот маневр он  проделал несколько раз, причем однажды, резко
обернувшись, чуть не наткнулся на меня.
     Таким  образом  он  провел еще час, к  концу которого  прохожие уже  не
мешали нам так, как  прежде. Дождь все еще лил, стало холодно, и люди начали
расходиться  по  домам. Старик, раздраженно махнув  рукой, свернул в одну из
сравнительно  пустынных  боковых улиц и пробежал примерно  четверть  мили  с
проворством, какого невозможно было ожидать от человека, столь обремененного
годами.  Я  с  трудом поспевал за  ним.  Через несколько минут  мы  вышли  к
большому многолюдному рынку, расположение которого незнакомец,  по-видимому,
хорошо знал, и  здесь, бесцельно  бродя в толпе  покупателей и продавцов, он
вновь обрел свой прежний облик.
     В  течение  тех полутора часов, что мы провели  на  этой  площади,  мне
пришлось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы, не отставая от незнакомца, в
то же время не привлечь его внимания. К счастью, благодаря резиновым калошам
я мог двигаться совершенно бесшумно, так что он ни  разу меня не заметил. Он
заходил во  все лавки подряд, ни  к чему  не приценивался,  не произносил ни
слова  и  диким,  отсутствующим взором  глядел  на  все  окружающее.  Теперь
недоумение мое достигло чрезвычайной степени, и я твердо решил не  выпускать
его из виду, пока хоть сколько-нибудь не удовлетворю свое любопытство.
     Часы  грозно  пробили  одиннадцать;  толпа  начала  быстро расходиться.
Какой-то лавочник, закрывая ставни, толкнул старика, и  тут я увидел, как по
всему  его телу  пробежала дрожь. Он  торопливо  вышел из  лавки, беспокоило
огляделся  и  с  невероятной  быстротой  помчался  по  извилистым  пустынным
переулкам.  Наконец  мы  снова  очутились  на  той  улице,  где  расположена
гостиница Д. и откуда мы  начали свой путь. Теперь, однако,  улица  казалась
совершенно  иной.  Она  все  еще  была  ярко  освещена газом,  но  дождь лил
немилосердно, и прохожие  попадались только изредка. Незнакомец побледнел. С
унылым видом  прошел он  несколько шагов  по этой недавно еще  столь  людной
улице, а затем с тяжелым вздохом повернул к  реке и окольными путями вышел к
театру.  Там только  что окончилось представление, и  публика густой  толпой
валила из дверей.  Я увидел, как старик, задыхаясь, бросился в толпу, но мне
показалось, что напряженное страдание,  выражавшееся на его лице,  несколько
смягчилось. Голова его снова упала на грудь, и он опять стал таким же, каким
я увидел его в первый раз.  Я заметил, что он двинулся в ту же сторону, куда
шла большая  часть зрителей, но разобраться в его  причудливых порывах никак
не мог.
     По мере того как он шел вперед, толпа редела, и  к нему снова вернулись
прежнее беспокойство и нерешительность. Некоторое время он следовал по пятам
за  какой-то  компанией,  состоявшей из десятка гуляк, но они один за другим
разошлись,  и  наконец  в узком  темном переулке  их  осталось только  трое.
Незнакомец остановился и, казалось, на минуту погрузился в раздумье, потом в
крайнем  волнении  быстро  пошел  дорогой,  которая  привела нас на  окраину
города, в  кварталы,  совершенно непохожие на  те,  по которым мы до сих пор
проходили.  Это  была самая отвратительная часть Лондона,  где все  отмечено
печатью  безысходной нищеты и  закоренелой  преступности.  В  тусклом  свете
редких  фонарей  перед  нами  предстали  высокие, ветхие, источенные  жучком
деревянные дома,  готовые каждую  минуту обрушиться и разбросанные  в  таком
хаотическом беспорядке, что  между ними едва  виднелись  проходы. Под ногами
торчали  булыжники, вытесненные из мостовой  густо разросшимися сорняками. В
сточных  канавах  гнили  зловонные  нечистоты.  Повсюду  царили  бедность  и
запустение.   Однако   постепенно   до    нас    стали   доноситься   звуки,
свидетельствовавшие о присутствии людей, и  в конце  концов мы увидели толпы
самых  последних  подонков  лондонского  населения. Старик  снова  воспрянул
духом, подобно  лампе, которая  ярко  вспыхивает перед тем, как окончательно
угаснуть,  и  упругой походкой  устремился вперед. Вдруг  при  повороте  нас
ослепил яркий свет,  и перед нами предстал огромный загородный храм Пьянства
- один из дворцов дьявола Джина.
     Близился  рассвет, но  несчастные  пропойцы все  еще теснились  в  ярко
освещенных дверях. Издав радостный вопль, старик протолкался внутрь и, снова
обретя  свой  прежний  вид,  принялся  метаться  среди посетителей.  Вскоре,
однако,  все  бросились  к выходу: хозяин закрывал свое заведение.  На  лице
непонятного существа,  за которым  я так упорно следил,  изобразилось теперь
чувство более сильное, нежели простое отчаяние. Но, ни минуты не медля, он с
бешеною энергией снова устремился к самому центру исполина-Лондона. Он бежал
долго и быстро, а я в изумлении следовал за ним, решив во что бы то ни стало
продолжать  свои  наблюдения, которые теперь захватили меня всецело. Пока мы
шли,  поднялось  солнце, и  когда мы  снова добрались  до самой людной части
этого густонаселенного города  - до улицы,  где  расположена  гостиница  Д.,
суета и  давка  снова были  такими  же,  как  накануне вечером.  И  здесь, в
ежеминутно   возрастающей  толчее,   я   еще  долго   следовал  за  странным
незнакомцем. Но он, как и прежде, бесцельно бродил среди толпы, весь день не
выходя из самой гущи уличного водоворота. А когда  вечерние тени снова стали
спускаться  на   город,  я,  смертельно  усталый,  остановился  прямо  перед
скитальцем и пристально посмотрел ему в лицо. Он не заметил меня и продолжал
невозмутимо   шествовать  дальше,  я  же,  прекратив  погоню,  погрузился  в
раздумье. "Этот  старик,  -  произнес  я  наконец,  - прообраз  и воплощение
тягчайших преступлений.  Он не может  остаться  наедине  с самим собой.  Это
человек толпы. Бесполезно следовать за ним, ибо я все равно ничего  не узнаю
ни  о нем, ни  об  его деяниях. Сердце самого  закоренелого  злодея в мире -
книга  более гнусная,  нежели "Hortulus Animae..." [Садик души..." (лат.).],
и, быть может, одно из величайших благодеяний господа состоит в том, что она
"не позволяет себя прочесть".