- Держи! Держи его, Васян!
Это кричит Колька. Весельчак и добряк. Хороший друг и душа компании. У него иссиня-чёрные, вечно растрёпанные волосы - говорит, от предков-татар. Мы верим - лёгкая раскосость в глазах парня есть. Сейчас его красивое лицо пунцово, на лбу проступили веточки вен.
- Васян, мать твою!
Это уже Витёк. Хотя мы зовём его Олегом. Почему так, в нашей компании уже никто не вспомнит. Пожалуй, во всём городе только родители зовут его по имени, которое дали при рождении. Олег заядлый роллер и очень любит болтаться на турниках. Турники, в благодарность, подарили ему красивую фигуру, а ролики - не менее красивые накачанные ноги. А вот красивую голову ему дарить, видимо, было не за что. Рыжий, курносый, с маленькими глазками и пухлыми щеками. Уши торчат. Зато улыбается Олег бесподобно и очень заразительно.
- Да держу, держу! - зло отвечаю я, крепче зажимая намотанную на кисти рук верёвку и упираясь ногой в парапет.
Справа от меня то же самое делает Колька. За парапетом Олег, непревзойдённый умелец по граффити, разрисовывает распылителями мост. Мы держим доску, на которой он сидит.
Ещё минут пять мы пыхтим, покрывая матом строителей, соорудивших такой неудобный мост. Верёвки привязать не к чему - ни столба, ни штыря какого-нибудь. Хотя, надо признать, мост ещё строится. Просто кажется, что мат помогает держать нашего смельчака.
И вот, наконец, долгожданное "Тяните!". Мы собираем оставшиеся силы в кистях рук и тянем. Показывается одна Олегова рука, цепляющаяся за парапет. Затем другая. Через мгновение легко заскакивает и сам Олег.
- Пошли смотреть, что получилось.
Мы спускаемся с моста. Выходим на дорогу, что проходит под ним. Время раннее, машины почти не ездят. Смотрим.
- Красиво, ёптить! - решаюсь я выразить восхищение.
- Да! - твёрдо отрезает Колька.
- Спасибо, - улыбается Олег.
На мосту, сбоку, красуется яркая размашистая надпись: "Война? Эпидемия? Просто слова!" И ниже, буквами помельче: "Добро пожаловать в клуб пофигистов!"
* * *
Правило первое. Тебе пофиг на всё и всех, кроме себя, родных и членов клуба.
Правило второе. Если ты испытываешь непреодолимое желание участвовать в том, что тебя не касается - смотри правило первое.
Правило третье. За нарушение правила первого и пренебрежение правилом вторым следует немедленное исключение из клуба - ты становишься одним из тех, на кого его участникам пофиг.
* * *
Самое главное, пожалуй, - это лицо. Чем больше в нём безразличия, тем вероятней, что тебя не побеспокоят. И даже обойдут третьей дорогой. Ведь если человеку всё пофиг, он не может быть нормальным, правда? А если человек ненормален, то от него можно ожидать чего угодно. Ну его в пень - с таким связываться...
Сложнее всего притворяться "кирпичом" в общественном транспорте - когда требуется уступить место какой-нибудь старушке. И вот тут главное - не поддаться эмоциям. Ты узнаешь множество интересных фактов о себе, своей семье и нынешнем поколении молодёжи - возмущённые пассажиры не пожалеют матерных слов и витиеватых оборотов. Смотри безразлично в окно, и тебя не тронут. Лишь кто-нибудь произнесёт гневно заезженное "руки даже марать о такое дерьмо неохота". Но ты-то прекрасно понимаешь, что за этими словами прячется ничто иное, как страх. То самое ощущение, о котором ты в скором времени даже не вспомнишь. Потому что тебе на него будет пофиг.
Конечно, совесть никуда не девается. И поначалу очень сильно возмущается, пытаясь вернуть себе главенствующую роль. Но человек всегда был сильнее совести. В его силах задавить её и загнать в самый тёмный угол. Это сделать трудно. Но трудней выпускать её оттуда по надобности. Ведь ты не можешь быть бесчувственным бревном по жизни - есть родные и члены клуба, безразличие к которым также является нарушением. И вот попробуй-ка, юный пофигист, так выдрессировать совесть, чтобы по первому твоему велению она объявлялась, радостно виляя хвостом, а по второму, его же поджав, бежала в свою будку. Попробуй, весь день проходив с каменной маской по улице, суметь снять её дома. Услышишь ли ты просьбу матери вынести мусор? Сумеешь ли не отказать младшему брату в помощи с уроками? Не скажешь ли отцу, собирающемуся взять тебя на выходные строить дачу, "на кой мне это надо"?
А, не отказав ни разу, сможешь ли потом опять стать сволочью, выйдя за порог дома?
Да, нелегко. Зато действенно. Мы не останавливаемся ни перед чем - и добиваемся однозначного успеха во всём. Ради себя и родных, ради лучших друзей.
Не самая плохая позиция, верно?
Слишком уж толстым слоем шелухи обрастает человек в течение жизни: привычками, предрассудками, понятиями о справедливости, добре, любви; излишней любознательностью. Это всё утяжеляет шаги и мешает двигаться к цели. Например, тех двадцати копеек, что при входе в супермаркет ты бросил попрошайке, может как раз не хватить на буханку хлеба - оказывается, налички у тебя не осталось, а банкомата поблизости нет. Прикрывая на работе оплошность коллеги, попадаешь под раздачу слонов сам - а ведь буквально завтра тебя хотели представить к повышению. Ну, и наконец, возвращаясь к бабульке в общественном транспорте, - уступая ей место, ты лишаешь себя заслуженного отдыха, ибо весь день пробегал по городу, подписывая всевозможные договоры; и ноги гудят неимоверно.
Мы шумно идём по ночной улице. Три закадычных друга - один за другого порвёт глотку любому. В клубе мы состоим уже целый год, и сейчас бурно, не обращая внимания на поздний час, обсуждаем его влияние на нашу жизнь.
Я, наконец, начал пробиваться по службе - можно сказать, первый успех со времён окончания универа. А это - ни много, ни мало - три года. Я попросту перестал бояться. Научился принимать решения самостоятельно, без оглядки на начальство. Мне абсолютно пофиг, получит поощрение моя инициатива или, как в народной мудрости, станет наказуемой. Я шёл вперёд. Просто шёл. Напролом.
Олег, перебивая нас и самозабвенно жестикулируя, рассказывает об очередной победе на личном фронте. До вступления в клуб он жутко стеснялся внешности, и об отношениях с девушками не могло быть и речи. Впрочем, как и об общении с ними - он зажимался и не мог вымолвить ни слова. Но за этот год Олег покорил не одну даму, и даже не десяток. Сколько хрупких сердец было разбито о его пофигизм, я тактично промолчу. Сейчас он распинается о последней девчонке, которая повсюду его преследует. Рассказы Олег всегда подкрепляет хорошими шутками, так что мы от души ржём.
У Кольки всего понемножку. Хорошая работа, ночные клубы, девочки... Рассказывать нечего. И он вдруг действительно замолкает. Останавливается и долго смотрит под ноги. Там сидит и молча ловит его взгляд маленький чёрный котёнок. Мы ошалело смотрим то на животное, то на друга. Что ж он не отпихнёт котёнка или хотя бы просто не переступит?
Колька всё смотрит на него. Котёнок мяукает. А наш потомственный татарин берёт его на руки и нежно прижимает к груди, гладит. Раздаётся громкое мурчание. Котёнок довольно щурится.
- Ребят, - говорит Колька, - меня вчера мать попросила повесить гардину в зале, а я проигнорировал по привычке. Она полезла сама на стол. А ноги у неё больные - подвели. Упала... руку сломала. Жива, слава Богу, поправится... Меня простила. Не могу я больше, ребят. Ухожу. Прощайте.
Колька разворачивается и уходит. С котёнком на руках. А мы ещё долго стоим. Молчим. Слов нет. В голове пусто. В душе пусто. Сердце, кажется, не смеет стучать.
- Пойдём, - нарушаю я колючую тишину. И, стиснув до боли зубы, словно пробиваясь сквозь толщу льда, добавляю: - Забудь о нём.
* * *
С тех пор прошло сорок лет, и мир изменился коренным образом. Движение пофигистов ширилось столь быстро, сколь и необратимо. Каждый находил в его мировоззрении что-то своё: побег от проблем, дорожку к успеху, обычный интерес, а кто-то даже своеобразную романтику. Так или иначе, количество клубов росло. Уставы и правила были везде свои, но если нашему клубу хватало трёх пунктов, то в других теперь писались целые своды. Проводились ежегодные сходки, съезды, конференции, конвенты... Самым популярным был палаточный городок под названием "Respublica Apathia".
На самом деле это было хорошее время. Тогда люди ещё умели замечать друг друга.
Но произошло невероятное. Нет, чувственность не стала наказуемой, как в старом фильме "Эквилибриум", а книги не сжигались, как в известном романе Брэдбери. Чувства просто сходили на нет.
Да, прекратились войны. Угасла ненависть и межрасовая вражда. Стёрлись границы государств. Снизилась преступность. Все силы, наконец, бросили на мирные разработки. Человечество восторженно вступало в мир будущего - именно тот мир, который раньше показывали в кино. Сияющие небоскрёбы, обилие воздушного транспорта, полёты в космос, новые грани наслаждения...
Но с ненавистью исчезла любовь. С преступностью - понятие справедливости. Техногенная революция стала причиной небывалого загрязнения атмосферы.
Исчезли семьи. Многие женщины отказывались когда-либо рожать и добровольно стерилизовались. Был разработан вынужденный законопроект о контроле за рождаемостью, иначе человечеству грозило вымирание. Но из-за проблем с экологией большинство новорожденных появлялись на свет физически и умственно недоразвитыми. Такие немедленно утилизировались.
Конец Света был близок.
Я неторопливо одеваюсь и выхожу за дверь заботливо выделенных мне правительством пятидесяти квадратов. Третий этаж. Большинство городов вплоть до уровня двадцатого этажа утопают в зловонном тяжёлом смоге. Квартиры выше считаются элитными - даже если по площади уступают моей.
Вовремя спохватившись, возвращаюсь, чтобы захватить респиратор. На днях увидел рекламу новых фильтров, - якобы девяносто четыре и пять процентов очистки, - хотелось купить опробовать. Кашель совсем замучил. Позавчера начала отхаркиваться кровь.
Я выхожу в привычное зловоние: запах пробивается сквозь дохлые фильтры. Но можно поблагодарить Судьбу за то, что хотя бы глаза не режет. Такое, к счастью, бывает редко. Иначе пришлось бы раскошелиться на противогаз...
Выхожу на улицу. До аптеки идти два квартала. Кашляю. Тороплюсь, понимая, что кроме меня самого обо мне никто не позаботится. Никому ни до кого нет дела. Мимоходом удивляюсь тому, что сам себе не безразличен. Улыбаюсь. Смотрю на прохожих. Всё как всегда - идут по одному, друг на друга не смотрят.
Перестаю улыбаться. Прохожу квартал. Подхожу к следующему перекрёстку. Из-за угла в спешке выныривают трое парней с древней стремянкой. На них дорогие лёгкие противогазы. "Дышащие", как их называют. В таких кожа не потеет.
Парни проходят мимо. Я сперва не смотрю на них. Затем останавливаюсь как вкопанный. С резвостью, непозволительной для своего возраста, разворачиваюсь. Они идут действительно вместе. И - просто невероятно! - начинают оживлённо переговариваться и смеяться. У одного из-под противогаза выбиваются иссиня-чёрные волосы, у другого - рыжие, у третьего... В глазах плывёт. Я разворачиваюсь, иду дальше. Аптека за углом, в конце проспекта. Протираю глаза, поворачиваю - и изумлённо смотрю на разрисованную стену дома напротив.
Именно так когда-то рисовал Олег.
На стене, между вторым и третьим этажом, красуется яркая размашистая надпись: "Нам не всё равно. Клуб совести".
Появляется резь в глазах. Но не от смога.
